о благородстве

Корпоратив получился действительно шумным. Настолько шумным, что в какой-то момент Паша Пестель уже не выдерживает — вываливается из толпы коллег, устало приваливается к стене, стараясь не расплескать едва тронутое шампанское. Пестель ищет, куда поставить бокал и не находит — все столики находятся в противоположном конце комнаты. Вокруг громко играет музыка — хиты двухтысячных или около того, Паша не разбирается, не хочет разбираться, он вздыхает и начинает медленно двигаться по периметру комнаты, стараясь ни на кого не наткнуться. Он не натыкается. Натыкаются на него. Вот только Николая сейчас встретить не хватало — Павел морщится, а Романов, кажется, настолько пьян, что даже не сразу осознает, на кого налетел. Потом наконец понимает, смотрит так — как будто свысока, а на самом деле очень даже снизу вверх, улыбается. — Паааша, — и виснет на Пестеле, как утопающий, и не оттолкнешь его — сам на ногах не удержится, упадет, упился же до невозможности. А Паша и сам не прочь бы упасть, только от усталости, но держится, стоит, неловко обхватив одной рукой Колю, а другой держа этот бокал несчастный с шампанским. Романов бокал замечает, и, недолго думая, выхватывает его и осушает залпом в два глотка — директорский-то сын! И вручает обратно Пестелю, тычет им куда-то ему в грудь. А Паша берет бокал, скорее обескураженный, чем удивленный. Потом действительно удивляется, вздрагивает — Коля кладет голову на его плечо, утыкается носом куда-то за ухом, щекочет горячим дыханием. Пестель неожиданно для себя смущается, чуть не краснеет даже, и самому себе не хочет признаться, что этот уже далеко не мальчишка, мужчина взрослый вызывает у него такие чувства. Чувства такие, что хочется взять лицо Колино в свои ладони и… Нет, нет, не хочется, внутренне протестует Паша, и уж тем более не хочется целовать его, целовать, спускаясь все ниже, оставляя цепочку багровых пятен за собой — нет, не хочется! А Романов, чертяка, кажется, мысли его читает — стискивает Пашины плечи еще крепче и жалобно так, тихо тянет его имя прямо в ухо. Почти стонет. Бокал в руке Пестеля хрустит, и этот хруст будто бы возвращает их обоих к реальности, в которой они не одни. Хоть никто и не обращает на них внимания. Коля отстраняется, мгновение глядит Паше прямо в глаза пьяным, затуманенным то ли алкоголем, то ли еще чем, взглядом, сжимает его ладонь и, отворачиваясь, тянет куда-то — Паше не интересно, куда. Но он догадывается, а Романов дергает ручки всех дверей, мимо которых они проходят, и все оказываются заперты — как назло, на корпоративе много желающих уединиться. Наконец одна дверь отворяется, и Коля с Пашей вваливаются в тесное помещение, на мгновение осветившееся беспорядочным то ли фиолетовым, то ли синим — Паша не различает уже — цветом, а потом исчезнувшее в темноте. В кладовке пыльно и тесно, мешаются швабры, ведра путаются под ногами, и Пестель трезвеет, хотя до этого особо-то и не пил. А потом глаза Романова блестят непозволительно близко, он дышит прямо в лицо Паше алкоголем — кажется, шампанским, виски и чем-то еще, может вином, а может и водкой, Паша не успевает понять, ему становится не до этого — Николай целует его. Целует так, как никто до этого не смог — ни одна девушка, и, чего уж греха таить, ни один парень, серьезные отношения, несерьезные или вообще на одну ночь — вот так никто бы не смог и вряд ли уж сможет. А Коля может и целует так, сминая и кусая Пашины губы, так, что Пестелю огромных усилий стоит помнить хотя бы свое имя, не то что уж какое-то самообладание держать. Пустой бокал падает на пол, со звоном разбиваясь, но им обоим все равно. А Паша едва голову не теряет, когда Романов — вот так запросто — начинает трясущимися руками рубашку его расстегивать, вслепую, потому что в темноте ничего не видно. И также вслепую Паша ловит его ладони — на третьей пуговице, и огромных усилий стоит отвести эти ладони от пуговиц, от рубашки, от самого Паши — потому что ничего Пестелю так не хочется, как того, чтобы эти ладони расстегивали его рубашку. Коля смотрит разочарованно, Паша даже в темноте чувствует вину под его пьяным взглядом и напоминает скорее себе, чем ему: — Коль, не надо, ты пьяный. Романова это не успокаивает, он снова тянется за поцелуем, бессильно опустив отпущенные Пестелем руки. Но Паша и этого не позволяет, отстраняется сам и отстраняет Колю, взяв наконец его лицо в свои ладони, но не чтобы целовать, а чтобы не позволить целовать — и от этого даже щемит в груди. — Коля, не надо, я- Но Коля не дает закончить, он склоняется страшно и утыкается лицом Паше в грудь. Он едва слышно что-то шепчет, но Паша не понимает, у него кровь шумит в ушах и сердце стучит. А Романов-то этот бешеный стук, конечно, слышит, как не слышать, и, наверное, еще больше не понимает, почему Пестель его отвергает — ведь ему же самому хочется? Хочется, думает Паша, только хочется-то ему одному. А Коля-то пьян, пьян так, что не соображает уже, что творит — ему не хочется. Паша гладит Колины волосы, дыша тяжело, как после пробежки, а потом отлепляет спину от стены, к которой они оба успели привалиться, приобнимает Романова за плечи и тянет к выходу. Коля идет, спотыкаясь и то и дело порываясь то ли тут остаться, то ли Павла поцеловать — черт его разберет. Они выходят из кладовки, не замеченные никем, потому что у всех дела свои, а потом покидают снятый специально для корпоратива дом. Паша звонит, и, когда прибывает наконец такси, они заваливаются на заднее сиденье. Романов, ставший вдруг сонным, тут же вырубается. Таксист спрашивает адрес — Паша тормошит Колю. Тот мычит что-то невнятное, отворачивает голову от Пестеля и непонятно — то ли разморило его, то ли из вредности. Спустя минуты две уговоров таксист напоминает: денежки капают. И Паша, махнув рукой, говорит свой адрес. А потом чувствует вину. Почему он решил, что Романову нужно обязательно уехать с корпоратива?! Они ведь даже не… нет, они ведь друзья, а друзья так и поступают — увозят своих друзей с вечеринки, когда те уже не в состоянии сами даже на такси уехать. Друзья ведь так делают? — спрашивает Пестель у самого себя, но ответа не находит и в конце концов мысленно отмахивается. Ну переночует Романов у него — как будто незнакомые люди. А то — коллеги! «Коллеги», повторяет он про себя, пока вытаскивает из машины полумертвого Колю и расплачивается с таксистом. На полпути к подъезду на Колю вдруг накатывает — он падает на колени и блюет на ближайшую клумбу, а Паша стоит растерянно, и только потом поднимает Романова, не давая свалиться в лужу собственной рвоты, и отряхивает землю с его джинс и ладоней. А потом уже на себе тащит директорского сына, коллегу, друга или кто он там Паше, тащит к себе в квартиру. Пестель оставляет Колю на диване в зале, а потом бежит в туалет на другом конце квартиры, чтобы спешно намочить полотенце и протереть им бледное лицо Романова. Паша останавливает взгляд на сухих губах Коли, но отгоняет все мысли и все так же поспешно приносит тому стакан воды — и хоть Николай, кажется, уже ничего не соображает, но смотрит с благодарностью, жадно пьет, а потом падает будто бы без сил и засыпает. И пока он возлежит, уснув сном младенца, или пьяного, или пьяного младенца, Паша метается от чувства вины к чувству другой вины, а потом, когда вина его захлестывает с головой — кое-как стаскивает с лежащего трупом Романова джинсы и промокшую от пота футболку, устраивает Колю поудобнее на тесном диване и накрывает пледом — нежно, как мать укрывает своего ребенка. И в этой почти материнской заботе о пьяном Паша как будто пытается найти искупление своей вине, а потом падает в продавленное кресло и сразу же проваливается в благодатную черноту. — Проснувшись, Романов не сразу понимает, где находится. Нет, не так — Коля сразу не понимает, а потом лишь укрепляется в догадке, что он не у себя дома — и, конечно, оказывается прав. Тесная комната ему незнакома и не похожа на другие, знакомые комнаты, в которых он, бывало, просыпался после пьянки. Ему очень плохо, и, повинуясь своему самочувствию, Коля ругается. Громко, смачно, так, чтоб на всю квартиру было слышно и еще соседей разбудило — проверяет. Топота ног нет, и лишь обостренным слухом Романов различает размеренные шаги. Тяжелые — не женские. Успевает догадаться, кто войдет в комнату еще до того, как дверь отворяется. Паша Пестель не выглядит уставшим, сонным или больным и держит в руках кружку, которую с такой небрежностью ставит на стол, что Коля сразу понимает — кружка пустая. И на кой черт она ему понадобилась, пустая-то кружка, Коля не знает, да и не хочется — уж очень ему плохо. Голова у него не болит, зато болит желудок. Тянет так и тошнит, что Романов еле-еле выдавливает из себя ответное приветствие, когда Пестель с ним здоровается и улыбается почему-то немного нервно. — Угля дать? — наконец спрашивает Паша понимающе. Он сам не знает, как себя в такой ситуации вести, да и не уверен в том, что уголь у него вообще есть, но Николай кивает, и Паша послушно плетется на кухню. Уголь находится. Пестель протягивает Коле темно-зеленую упаковку вместе со стаканом воды. Коля пьет одну таблетку, вторую; немного подумав, еще и третью. А потом откидывается на подушку и не делает никаких попыток разрядить неловкость. Следующие двадцать минут они проводят в полной тишине — Паша не решается разговаривать, видя, как Романов обхватывает руками солнечное сплетение, катается по дивану и изредка приглушенно постанывает сквозь зубы. Слишком он бледный, слишком измученно закрывает глаза, чтобы досаждать ему еще и разговорами. Наконец Коля смотрит на часы и прикидывает — ну и сколько активированный уголь успел собрать заразы? Потом, правда, быстро отгоняет все мысли и, медленно поднимаясь, садится, заставив Пестеля вскинуть голову. — На этом я, пожалуй, откланяюсь, — слабо улыбаясь, цедит Романов, поспешно натягивает валяющуюся тут же, у дивана, футболку и уходит, оставляя Пашу одного в собственной квартире. А потом беззастенчиво склоняется над унитазом в чужой ванной, как и сотни раз до этого — и что необычного в том, чтобы проблеваться в чужом туалете? Паша делает вид, что не слышит, а потом ему становится почему-то очень смешно, и Коля, вернувшись с покрасневшими глазами и мокрым лицом, находит Пестеля приглушенно ржущим в кулак. — Сюр какой-то, — бормочет Павел в ответ на вопросительный взгляд. — Чушь. Теперь уже смеется и Романов, плюхаясь обратно на диван — смеется осторожно, потому что живот все-таки болит. Они разговаривают о какой-то чепухе, но Коля все не может задать несколько важных вопросов касательно вчерашнего — и даже думает, что не надо, наверное. Потом Коля теряет нить беседы и снова удаляется, слабо шутя, а вернувшись, обнаруживает Пестеля пересевшим с неудобного стула к нему на диван, тактично сгребя постельное белье в кучу. Как-то очень легко Колина голова оказывается на коленях у Паши, а потом Пестель все так же непринужденно, не переставая болтать и улыбаться, наклоняется и Колю целует — легонько так, смазанно даже, почти в уголок губ. Тот даже ответить не успевает — Паша выпрямляется и снова о чем-то трындит, как будто избегая взгляда Романова — стыдно ему, что ли? Коля поднимается и впервые не знает, что сказать — слишком много вертится на языке, поэтому он выпаливает первое попавшееся: — А ты, Паша, оказывается, благородный человек. Паша замолкает, но Романов, кажется, свою мысль развивать не собирается. Паша думает, это из-за того, что он привез пьяного в зюзю и едва знакомого коллегу к себе домой. Паша не знает, помнит ли Николай о том, что он вытворял вчера. А Коля помнит, и ему даже не стыдно. Так почему Пестелю стыдно сейчас? Коля озвучивает эту мысль, и Паша снова его целует, на этот раз уже нормально, по-взрослому даже как-то, не предпринимая, впрочем, попыток зайти дальше — футболку там стянуть или погладить как-нибудь, только руки на плечи кладет. Романову, в общем-то, и не хочется, чтобы его как-то мацали — живот снова крутит с такой силой, что Коля даже отстраняется. Он и так перед Пестелем в одних трусах и мятой футболке (уже, как сказал Паша, полный сюр), так еще и вырвать на него не хватало — и с такими мыслями Коля кладет голову обратно на Пашины колени. Тот улыбается как-то по-своему — понимает, что ли? слышит отчаянное урчание Колиного желудка? — и по плечу гладит. И все так хорошо, спокойно и уютно им обоим, что Романов, едва закрыв глаза, мгновенно засыпает и чувствует только, как Пестель неловко его гладит по волосам.