Ананасы в шампанском

      Меня зовут Мадоцуки, и сегодня мне исполнился двадцать один год. Но у меня нет абсолютно никакого ощущения праздника. Родители до сих пор держат меня на коротком поводке. Я до сих пор нигде не работаю, с учёбой тоже не заладилось, я толком не видела мира… да какой там мир, я даже в своём городе сориентироваться не смогу! Я не знаю ни одной улицы, кроме той, по которой хожу в ближайший магазин за продуктами! А ведь мне уже двадцать один… Расскажи кому — засмеют… Хотя, мне и поговорить толком не с кем. Весь мой круг друзей ограничивается парой людей, с которыми я переписываюсь по Интернету, да подругой детства Понико, с которой я общаюсь в основном по телефону, да и то, когда родителей нет дома. Иначе они обязательно начнут расспрашивать, с кем и о чём я говорила, заставят изложить весь разговор в мельчайших подробностях. А мне не очень-то приятно, когда вот так лезут в мою личную жизнь! Я уже много раз пыталась спросить, почему они держат меня в таких жёстких рамках, почему не дают жить так, как живут все нормальные люди моего возраста, но так и не добилась вразумительного ответа. Они говорят, что защищают меня от этого жестокого мира, но я ведь уже не пятилетняя девочка! Я в состоянии защитить себя сама! Иногда я начинаю их ненавидеть… Я просто не понимаю, за что мне всё это…       Топ, топ, топ…       Едва заслышав шаги на лестнице, я быстро захлопываю дневник и прячу его в ящик стола, хорошенько закопав в клочках цветной бумаги, погрызенных карандашах, нитках и канве для вышивания и прочем хламе, валяющемся там. Дверь в мою комнату открывается аккурат в тот момент, когда я успеваю закрыть ящик и принять скучающую позу, уставившись в окно, как будто всё утро так просидела. Хотя, в какой-то мере, так оно и было…       — Мадоцуки… С Днём Рождения… — шелестящий голос за спиной невольно заставляет меня немного успокоиться. Масада-сенсей, который когда-то был моим репетитором по музыке, а впоследствии плавно переквалифицировался в дворецкого, был единственным человеком в этом доме, который меня хоть немного понимал и всячески пытался утешить. Вот если бы ещё не боялся гнева родителей и разрешал мне хоть иногда побыть свободным человеком — то вообще бы цены ему не было…       — Спасибо, Масада-сенсей, — разворачиваюсь к нему лицом, натянуто улыбаясь. — Спасибо, что не забыли…       — Ну… Вообще-то, твои родители тоже помнят… — тихо произносит пианист, как обычно глядя куда-то в пустоту — его левый глаз прилично косит, поэтому никогда не поймёшь, смотрит он прямо на тебя, или нет. — Только они не смогут приехать, командировку продлили ещё на несколько дней… Поэтому они прислали тебе подарок через курьерскую службу и просили не обижаться…       Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Обижаться? Я? На них? Вы это серьёзно? Да я просто счастлива, что мне не придётся видеть их наигранно улыбающиеся лица за праздничным столом, слушать, как они желают мне, чтобы все мои мечты сбылись, и изо всех сил стараться не разрыдаться от этого вопиющего лицемерия! И плевать, что они мне там прислали… То, что они избавили меня от своего общества — вот самый лучший подарок!       Видимо, я всё-таки слишком глубоко ушла в свои мысли и расплылась в довольной улыбке, так как Масада-сенсей, мягко усмехнувшись, молча оставил у двери большую коробку (видимо, тот самый заграничный подарок родителей), бутылку шампанского и небольшую коробочку засахаренных ананасов — лично от себя, и бесшумно, как кот, выскользнул из комнаты, так же бесшумно закрыв за собой дверь. Вынырнув наконец из размышлений, я первым делом привела свой стол в мало-мальский порядок и расположила на нём угощение сенсея вместе со своим любимым небьющимся бокалом и небольшим овальным зеркальцем на подставке. Откупорила шампанское, до краёв наполнила им бокал и, чокнувшись со своим отражением в зеркальце, залпом осушила бокал до дна. Съев пару долек ананаса, повторила процесс. Когда в бутылке оставалось уже совсем немного, я вспомнила, что ещё не посмотрела, что мне подарили родители, и нетвёрдой походкой направилась к ожидающей своей очереди коробке. Открыв её и разобрав ворох неприятно шуршащей бумаги, я извлекла на свет божий пару высоких лакированных сапожек конфетно-красного цвета. Мда… Мама, как всегда, ориентировалась на собственные вкусы, выбрав самый яркий и кричащий цвет… От нечего делать, я всё-таки примерила обновку и прошлась по комнате взад-вперёд. Хм… В принципе, сидят удобно, мягкие, на низком каблуке… для дождливой погоды сойдёт! Хихикнув, возвращаюсь к столу, допиваю то, что осталось в бутылке, и, не разуваясь, плюхаюсь на кровать, принимая позу звезды. Алкоголь уже ударил в голову, и я моментально начинаю засыпать, готовясь отправиться в волшебный мир, где я могу побывать только благодаря своим цветным снам… но нет, внезапное пиликанье телефона быстро вырывает меня из объятий Морфея, заставляя недовольно заскулить и не глядя взять трубку.       — С Днём Рождения, дорогая! — голос моей единственной подруги со школьной скамьи заставляет меня радостно улыбнуться.       — Спасибо, Пони-тян, — отвечаю слегка заплетающимся языком. — Ты не представляешь, как я рада тебя слышать!       — Предки дома? — сразу переходит к делу Понико.       — Нет, ещё не приехали… а что?       — Да так, собираюсь вытащить тебя из твоей золотой клетки и покатать по городу на велике, — в голосе Понико проскальзывают заговорщические нотки.       — Масада не отпустит, — тяжело вздыхаю. — Да и я… того… выпила уже немного…       — Ничего, сейчас проветришься — прокатимся с ветерком! — вот за что я обожаю свою подругу, никогда от своего не отступится. — Постарайся как-нибудь незаметно выскользнуть, я уже жду тебя недалеко от твоего дома.       В голове словно что-то щёлкнуло. Я сбрасываю звонок и, как была в домашней безразмерной футболке и потёртых джинсах, заправленных в дикие сапожки, тихонько выскакиваю из комнаты и крадусь на цыпочках в сторону гостиной. Слава всем ками, Масада-сенсей задремал перед телевизором и не заметит, как я сбегаю. Радуясь своему невероятному везению, осторожно открываю входную дверь, тихонько выбираюсь из квартиры, спускаюсь вниз по лестнице уже вприпрыжку, а на улицу вылетаю и вовсе бегом.       — Ого, быстро ты! — одобрительно улыбнувшись, произносит Понико, которую я чуть не столкнула с велосипеда, неудачно затормозив после своей экстремальной пробежки. — Давай, садись, устроим тебе настоящий праздник!       Я с довольным видом усаживаюсь на раму позади подруги, и, стоило только нашему экипажу тронуться с места, весь хмель мигом вылетает из моей головы. Боги, когда в последний раз я чувствовала себя такой счастливой? Уже и не вспомнить…       Проезжая мимо какой-то старой заброшенной школы, мы заметили, что у парадной двери топчется целая толпа народу.       — Что это там такое? — я удивлённо уставилась на столпившихся у разваливающегося здания людей. — Давай посмотрим!       Понико подогнала велосипед поближе, и мы увидели причину столпотворения — большой нарисованный от руки плакат на парадной двери, объявляющий о проходящем в этой школе конкурсе талантов.       — Ну дела… — Понико изумлённо покачала головой. — С каких это пор конкурсы талантов проводятся в таких… стрёмных местах?       — А знаешь что… — я вдруг почувствовала безумное желание поучаствовать в этом сомнительном мероприятии. — В этом есть какая-то особенная прелесть… Давай сходим?       Понико долго ломалась, но в конце концов я её уговорила, и мы присоединились к остальным желающим показать свои таланты.       Через несколько минут тяжёлая парадная дверь со скрипом отворилась, впуская галдящую толпу в полумрак вестибюля. На обшарпанном полу фосфоресцирующей краской были нарисованы стрелки, которые, видимо, указывали направление, куда нам следовало идти дальше. Всё это напоминало сцену из какого-нибудь фильма ужасов, но меня ни капельки не пугало. Напротив, мне поскорее хотелось узнать, что же будет дальше. Неужели в моей скучной серой жизни наконец-то произойдёт что-то интересное?       Маршрут, проложенный светящимися стрелками, привёл нас к дверям актового зала, на которых красовался такой же плакат, как и на парадной двери. Значит, нам сюда… Двери снова открылись сами по себе, а когда все «конкурсанты» вошли внутрь, захлопнулись, так же без посторонней помощи. Честно говоря, изнутри актовый зал больше напоминал какой-то жуткий подвал: краска на полу облупилась, доски кое-где начинали подгнивать, панели на стенах выцвели и облезли, а вместо стульев по периметру зала стояли низенькие шаткие лавочки. Но не это было самым примечательным. В самом центре зала стояла больничная каталка с лежащим на ней вскрытым трупом, а двое странных людей в белоснежных фартуках, склонившись над этим самым трупом, рьяно обсуждали его внутренности. Я сначала подумала, что это просто такое своеобразное вступление перед конкурсом, а то, что лежит на каталке — муляж. Однако, из любопытства подойдя поближе и почувствовав резко ударивший в нос запах разложения, я убедилась, что труп самый настоящий. Зажав рукой нос и рот, опасаясь, что меня стошнит от этой ужасной вони, я потрусила подальше от её источника — к лавке, на которую уже уселась Понико, заняв местечко и для меня.       — Что здесь происходит? — севшим голосом спросила она.       — Не имею ни малейшего понятия, — ответила я, наблюдая за тем, как люди в белых фартуках перекладывают труп на пол, а сами, усевшись на каталку, уезжают на ней куда-то за сцену. — Могу сказать только одно — жмурик настоящий…       Понико побледнела от такого заявления. Да и мне, честно говоря, происходящее начинало нравиться всё меньше и меньше.       Внезапно заиграла резкая, устрашающая музыка, и на сцену выскочило несколько парней с катанами. Сначала они вытанцовывали что-то несуразное вокруг лежащего на полу трупа, утробно завывая в такт музыке, а потом начали драться друг с другом. Со стороны это напоминало обыкновенные показательные спортивные бои, вот только остро заточенные лезвия катан, окрасившиеся в алый цвет, и летящие в разные стороны отрубленные куски мяса и даже части тела говорили о том, что прямо на наших глазах происходит самая настоящая резня. Зрелище не из приятных… Среди зрителей началась паника: кто-то закричал, кто-то заплакал, особо впечатлительные попадали в обморок, а кое-кто попытался сбежать, да только ничего не вышло — двери в зал были наглухо заперты. А посреди зала тем временем образовалось приличных размеров кровавое озеро, в котором плавали порубленные в капусту части тел горе-ниндзя и пресловутый труп, из которого уже понемногу вываливались внутренности. Когда музыка стихла, на расположенную у дальней стены сцену вышли до тошноты приветливо улыбающиеся люди в белых фартуках. Один из них сделал шаг вперёд и громко и отчётливо, так, чтобы слышали все, произнёс:       — Доброго времени суток, дорогие конкурсанты! Мы — администраторы конкурса. Позвольте объяснить вам правила участия. Сейчас мы будем по порядку называть имена конкурсантов. Услышав своё имя, вы должны будете подняться на эту сцену и продемонстрировать нам свой номер. Всё просто. Однако, есть одно условие: каждый, кто откажется выступать или же каким-либо образом выдаст свой страх, будет незамедлительно убит.       По залу прокатился синхронный вздох ужаса. Человек в фартуке, обведя всех «конкурсантов» взглядом, словно наслаждаясь реакцией, продолжил:       — Нами были замечены попытки некоторых из вас покинуть помещение. Спешим сообщить, что это совершенно бесполезно. Никто не выйдет отсюда до тех пор, пока все, кто здесь собрались, не покажут свои номера.       На этой фразе у меня случилось дежавю. Я почувствовала то же самое, что чувствовала несколько лет назад, когда родители впервые заперли меня в моей комнате. И вот опять — замкнутое пространство, из которого могут выпустить только за примерное поведение, да и то, сто раз подумают и передумают, прежде чем сделают это.       Горький смешок невольно вырвался из моих уст. Меня не пугали ни угрозы убийства, ни сами убийства — я в своих снах и не такое видала… Даже риск, что меня саму могут убить, не пугал меня так, как необходимость сидеть взаперти, без малейшей возможности даже нос наружу высунуть.       Люди в фартуках назвали имя первого участника. Им оказался щупленький паренёк, очень похожий на одного недоумка, с которым я как-то подралась в начальных классах, за что и была посажена под домашний арест. Мне даже на миг стало любопытно, чем этот заморыш сможет удивить «достопочтенное жюри».       Паренёк на негнущихся ногах поднялся на сцену и тоненьким голоском начал петь попсовую песенку без смысла и практически без слов, которая, честно говоря, в последнее время уже всем надоела. Поначалу он изо всех сил старался не подавать вида, как ему страшно, но к концу песни его голос всё-таки дрогнул. То, что произошло дальше, просто не успело уложиться в моей голове: один из администраторов молниеносно взмахнул рукой, и идеальную белизну его фартука нарушили алые брызги. Паренёк захрипел и тряпичной куклой свалился со сцены. Из его перерезанного горла фонтанчиком струилась кровь. Значит, эти странные люди не шутили, когда оглашали условия конкурса… Но мне было уже на всё фиолетово. Я меланхолично буравила взглядом остывающее тело нарушившего правила участника, решив про себя, что откажусь выступать. Пусть лучше меня убьют, тогда мне больше никогда не придётся сидеть в плену четырёх стен, который я про себя окрестила мини-Адом. Ну, а что? Запертая комната или, в данном случае, зал ничуть не лучше тесных пространств без входа и выхода, куда меня иногда по неосторожности заносило в моих снах…       И тут меня осенило. А что если этот конкурс — тоже сон? Что если для того, чтобы из него выбраться, мне просто нужно следовать указаниям людей в фартуках? Надежда маленьким огоньком затеплилась в моей душе, и я стала ждать, когда на сцену позовут меня. За выступлениями других я уже наблюдала абы как. Мало кому удавалось пройти испытание успешно, чаще всего то или иное выступление заканчивалось так же, как и первое. Всё новые и новые фонтанчики крови подпитывали озеро посреди зала, гора трупов у сцены росла на глазах. В какой-то момент мне показалось, что среди этой кучи-малы виднеется белокурый хвостик Понико, слипшийся от крови. Но я не придала этому значения. Я просто нетерпеливо ёрзала на лавке, ожидая, когда же это всё закончится.       И вот, наконец-то, администраторы называют моё имя. Я вскакиваю на ноги, но тут же застываю на месте, запоздало понимая, что не знаю, с чем мне выступить. Так погрузилась в собственные мысли, что совсем забыла придумать номер… Но я должна отсюда выбраться, поэтому придётся импровизировать.       Медленно шагаю прямо через середину зала, лихорадочно соображая, что буду делать на сцене. Задумавшись, чуть не валюсь с ног, спотыкаясь обо что-то круглое. Перевожу взгляд вниз и нервно усмехаюсь. Во-первых, я стояла прямо в кровавой луже, которая была уже чуть ли ни по колено, поэтому я даже обрадовалась тому, что обута в высокие красные сапоги. Во-вторых, круглым предметом, о который я споткнулась, оказалась голова одного из танцоров с катаной, волосы которого были собраны на макушке в «ананасик». Я засмеялась громче, уже на грани истерики, когда в моей голове появилась глупейшая и совершенно неуместная ассоциация с ананасом в шампанском. Хотя… погодите-ка… Точно! Я знаю, с чем буду выступать!       Прибавив шаг, поднимаюсь на сцену и, откашлявшись, начинаю читать своё любимое стихотворение, с которым выступала когда-то на школьном вечере поэзии стран мира.       Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!       Удивительно вкусно, искристо и остро!       Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!       Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!       Администраторы и немногочисленные выжившие участники притихли, и даже, кажется, затаили дыхание, слушая мой голос, который я сама не узнаю. Он словно громовой раскат, проносится по всему залу, отдаётся эхом от стен…       Стрёкот аэропланов! Беги автомобилей!       Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!       Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!       Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!       Я читаю словно в трансе. С выражением, отчаянно жестикулируя и улыбаясь во все зубы. В актовом зале полуразвалившейся школы, утонувшем в ужасе и крови. Это похоже на безумие, но что-то в этом есть… какая-то особенная прелесть…       В группе девушек нервных, в остром обществе дамском       Я трагедию жизни претворю в грёзофарс…       Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!       Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!       После того, как я закончила своё выступление, в зале некоторое время царила мёртвая тишина. В прямом и переносном смысле. Затем я услышала, как медленно, словно смакуя каждое движение своих рук, начал аплодировать главный администратор. К нему тут же подключились другие администраторы, к ним — выжившие участники, а потом произошло что-то совершенно невообразимое. Откуда-то с потолка зазвучал такой сумасшедший шквал аплодисментов, от которого стены зала содрогнулись и начали пускать трещины. Школа рушилась…       Дальше всё было как в тумане. Я, заметив, что дверь в зал всё ещё заперта, на ватных ногах спустилась со сцены и плюхнулась на колени рядом с кучей бездыханных тел, среди которых абсолютно точно было и тело моей подруги — я поняла это, не увидев её на лавке среди выживших. Я была на грани отчаяния — из-за потери Понико, которая погибла по моей вине, из-за проваленной попытки выбраться из этого мини-Ада живой… из-за всего.       Я уже начинала терять сознание, когда мне послышалось, что кто-то ломает двери. Потом меня подхватили чьи-то руки. Я слабо соображала, но одного мимолётного взгляда на чёрную водолазку моего спасителя было вполне достаточно, чтобы понять, что спасителем был Масада-сенсей. И сейчас, не говоря ни слова, он нёс меня на выход, прочь из рушащегося здания, прочь из этого кошмара… Я благодарно прижалась к пианисту и в тот же миг отключилась.       Внезапное пиликанье телефона быстро вырывает меня из объятий Морфея, заставляя недовольно заскулить и не глядя взять трубку. Кстати, а что мне только что снилось? Ничего не помню…       — С Днём Рождения, дорогая!       — Спасибо, Пони-тян. Ты не представляешь, как я рада тебя слышать!