Музыка мыслей не глушит. Она и не такая громкая — даже прислушиваться иногда приходится, чтобы слова разобрать. Это не клуб, в конце концов, а самый обычный бар, где отдыхают самые обычные люди со своими самыми обычными разговорами под самое обычное крафтовое пиво в сопровождении самой обычной музыки из самых обычных колонок.
Пепел с кончика сигареты Арсений стряхивает прямо на барную стойку, хотя рядом и стоит стеклянная пепельница. Стряхивал бы в неё, если бы это хоть немного его волновало, а так — на веранде ведь сидит, и всё равно ветром сдует. Он не понимает, много ли людей вокруг — всё равно чувствует себя невозможно одиноко без
одного-единственного человека, который ему нужен для ощущения счастья. По нему Попов и тоскует; из-за него и со счёта сбился, сколько сигарет выкурил за вечер и сколько стаканов пива выпил; из-за него он в целой толпе чувствует себя, словно в пустыне.
Барную стойку занимает один лишь Попов, а остальные садиться здесь будто не решаются — спугнуть бояться этого
мрачного. Он этого не отметил даже ни разу за то время, что сидит здесь. Дела до других и нет, покуда все мысли заняты только собственной безнадёжной любовью. Арс понятия не имеет, в какие дебри себя загнал. Он даже не знает, есть ли теперь обратная дорога.
Арс говорит, любовь — глупое и неблагодарное чувство. Она истязает человека, рвёт и ломает изнутри, а к счастливому финалу и какой-нибудь награде за стоически выдержанные испытания ведёт очень-очень редко. И Попов не думает, что его любовь получит хоть какую-то отдачу в чужом сердце. Шастун к нему добр, очень дорожит их дружбой, но всё — не то. Не того Арсу надо. Он хочет, чтоб Антон совсем по-другому его любил, не по-дружески и даже не
«по-братски», как к такой платонической любви привыкли применять.
Арсений чувствует себя очень глупым и безнадёжным. Ну, сколько ему?
Двадцать три уже? А влюблён, как мальчишка несмышлёный: всё чего-то ждёт, дёргается, волнуется, локти кусает, взаимности какой-то желает (притом совсем не давая ей какого-нибудь катализатора)… И даже не думает о себе: а сам-то хоть что-нибудь сделал, чтобы зажечь в Антоне любовную симпатию? Хоть какой-нибудь намёк дал на то, что сам пылает самыми сильными чувствами?
—
Тоже один здесь? — безрадостный и какой-то слишком пустой взгляд Арса по неровной дуге поднимается и устремляется на только подсевшего мужчину в красной толстовке с пышным воротником.
— Один, — безучастно кивает Попов, туша сигарету об дно пепельницы.
— Хреново выглядишь… что-то случилось? — незнакомец заглядывает тому в лицо, опираясь локтями на барную стойку и чуть наклоняясь вперёд. В ответ он получает только непонимающий взгляд, а потому спешит поправиться: — Гм… Да, точно… Я Макс.
— Арс, — Попов вяло и как-то слишком мрачно жмёт протянутую руку, смотрит на собеседника не больше секунды, да и в голове откладывается лишь то, что у того волосы чёрные, глаза голубые и черты лица очень правильные. — Я тебя, кажется, видел где-то, — он прищуривается и ещё раз присматривается. — Понятия не имею.
— На афишах театра Олега Табакова, может? — Максим расплывается в полудовольной улыбке. — Или в самом театре…
— Точно, — Арсений рьяно кивает головой и тоже слегка улыбается находке. Он наконец поворачивается к брюнету более открыто, — Максим…
Матвеев, кажется?
— Он самый, — тот обращается к бармену и просит два стакана виски, чтобы угостить и нового знакомого. — Ну, друг мой, рассказывай: что у тебя за катастрофа такая, что от тебя за километр мрачняком каким-то несёт?
Арс смеётся себе под нос, только по-прежнему хмуро и будто бы и с какой болью. Матвеев глядит на него заинтересованно и выжидающе.
— Ну, одним словом —
влюбился, — Попов о столь личных вещах слишком распространяться не любит даже и с близкими людьми, но эту мерзость он в себе копит уж не первый месяц, и он порядком устал, что ни с кем поделиться не может. Он ещё раз смотрит на Макса и поджимает губы, совершенно смущаясь и путаясь. Его он, в конце концов, в первый и последний раз видит — просто ведь
«чувак из бара». Таких целое множество бывает, и все служат почему-то получше всякого психолога.
— И что? Безответно? — не без любопытства наводит Матвеев.
Арс не решается ещё пару секунд, и на него вдруг в это время будто сваливается вся тяжесть этой мальчишеской любви, вся тяжесть не взаимных чувств и горечи, которая и душу, и сердце нещадно разъедает день за днём, стоит только взглянуть на предмет своего обожания, весело смеющийся в кругу общих друзей и знакомых. Попов конкретно не выдерживает. Была — не была, — думает, — всё равно больше Макса не увидит в жизни. Какая к черту разница, что подумает и скажет человек, с которым судьба больше не сведёт?
—
Безответно, — подтверждает Арс, а после делает несколько крепких глотков виски, будто намеренно отрезая себе все пути к отступлению.
Матвеев спрашивает о том, «как его угораздило», подразумевая интерес ко всей истории с самого начала. И Арс, совсем решаясь, рассказывает обо всём: как встретил Антона впервые; как болтался с ним и с общей компанией дни напролёт, совершенно забыв об учёбе; как беспрестанно между ними проскальзывали глупые шутки, совершенно справедливо дававшие друзьям повод шутить в ответ о том, что они с Антоном — пара; как общение стало куда более близким; как они всё чаще стали видеться наедине; и, наконец, как Арса всё-таки
«угораздило влюбиться». Максим не перебил его ни разу и даже с барменом общался всё это время жестами — только чтобы попросить налить ещё виски, которое у Попова уходило чересчур быстро.
Арсений заканчивает свой рассказ на чересчур больной эмоции: всплёскивает руками и уже едва не плачет. Четвёртый свой стакан он допивает залпом и с минуту не решается вновь посмотреть на Матвеева. Тот молчит подозрительно долго, и Попов поднимает голову — не выдерживает, — а в глазах напротив не встречает ни толики осуждения. Даже наоборот — какую-то понимающую грусть и ту же пустую тоску, словно являющуюся отражением чувств самого Арса.
— Чего ты? — Попов глядит исподлобья и как-то виновато.
— Не поверишь:
мы очень похожи, — потирая переносицу, выводит Матвеев.
— И чем же?
— Мы — два идиота, которые страдают от неизвестности в вопросе якобы неразделённой любви с парнями, имеющими одинаковые имена.
— У тебя что, такая же хрень в жизни происходит? — Арс приподнимает брови и смотрит не то, чтобы совсем недоверчиво, но как будто с опаской.
— Именно, — теперь уже Макс выпивает стакан до дна одним махом словно с надрывом и непреодолимой тяжестью. — Знаешь, послушал тебя, и как будто на себя со стороны посмотрел. До меня только сейчас дошло:
Арс, мы придурки, — его охватывает глупая злоба на самого себя. — У меня всё не лучше, и я последние месяца два себе просто места не нахожу! Понимаешь, я его каждый день на репетициях вижу, и у меня постоянно настроение портится, когда я осознаю, что, ну…
не моё…
— Ну, а почему придурки-то? — наивно-непонимающе разводит руками Попов.
— Да потому, Арс! Потому что мы совершенно ничего не делаем для того, чтобы сблизиться с ними, чтобы завоевать их, я не знаю. Мы только сидим и ноем целыми днями, убиваемся, как будто это нам вообще неподвластно. А мы даже не знаем наверняка, действительно ли эта любовь такая безответная, потому что в своём «горе» утопились по шею. Вот ты, к примеру, пытался со своим поговорить, признаться, намекнуть хотя бы?
— Да я даже не задумывался как-то… — нерешительно пожимает плечами Арсений, — ну, а какой смысл, если и так понятно, что взаимности я не получу?
— А такой смысл, что мы не можем точно знать, — Матвеев сразу становится как-то бодрее, и всё его существо будто переполняется надеждой и энтузиазмом. — Мы не можем за них сказать, любят они или нет, понимаешь? Ну и что, что они не проявляют никаких знаков внимания и даже просто симпатии? Может, из них просто конспираторы лучше, чем из нас с тобой? Может, они просто тоже не решаются признаться, руководствуясь теми же мыслями, что и мы? Господи, и почему мне этого раньше в голову не приходило, а?
Арс ещё несколько секунд пялится на него, как на инопланетянина, и уже готовится, судя по выражению лица, что-то возразить, как вдруг вспыхивает:
— Слушай,
а ты прав, — он качает пальцем в воздухе, медленно расплываясь в улыбке, будто по мере полноты осознания чужих слов, — да, точно! Мы оба, — он проговаривает с удивительной расстановкой, словно в задумчивости и самому себе помогая наверняка переварить всё, что было сказано Максом (в пьяной голове все его мысли теперь звучат очень-очень здраво и даже слишком воодушевляюще), — так долго убивались своими проблемами и страхами, что забыли даже наших Антонов спросить, — Попов пьяно смеётся, а Матвеев ему рьяно в ответ головой качает и всё тихо произносит: «да, да, да!». — Ладно, мы выяснили, в чем наша проблема, а что с ней теперь делать-то? — он смотрит на артиста, надеясь, что тот и сейчас выдаст что-нибудь рассудительное.
— Мы с тобой выпили бутылку виски на двоих, так? — Максим улыбается заговорщицки, и Арс решительно кивает. — Мы с тобой сейчас пьяные чуть ли не в дрова, так? — следует та же реакция. — И мы оба сейчас вдохновлены тем, что наконец-то нашли корень проблемы, так?
— Ма-акс, только не говори мне… — Попов снова взрывается смехом, а Матвеев ему в ответ выжидающе смотрит, улыбается по-прежнему и нетерпеливо крутит пальцем в воздухе, мол, «ну, договаривай». —
Да ты с ума сошёл!
— А ты считаешь, лучше жить в неведении и страдать изо дня в день, даже не разобравшись в чужих чувствах? — в голосе звучит странная претензия, но Макс тут же смягчается до уговоров: — Ну, сам подумай, Арс! Ты понимаешь, что это за пиздец? Это…
блять, это невозможно! В нашей с тобой ситуации проще признаться, а там уж — посмотрим. Сам посуди, что лучше: продолжать мучиться со своими чувствами и прятать их, при этом совсем не зная, есть ли ответные, или наконец выяснить всю правду и жить дальше спокойно? Ну, если нет взаимности, то снова соберёмся в этом баре и поплачем друг другу в жилетки, чтоб легче стало. А представь, если взаимность есть? Мы тогда самыми счастливыми людьми на планете будем!
— Ну, а если у одного выйдет, а у другого — нет? — Арс снова тушуется и заламывает руки в неясном жесте безысходности.
— Тогда кто-то один будет в жилетку другому плакать, — решительно отвечает Матвеев, а после берёт лицо Попова в свои руки и заглядывает ему в глаза. — Ну, правда ведь лучше, Арс!
— Чёрт с тобой, — выдыхает тот, усмехаясь. — Что, едем к своим и признаёмся в
«лучших чувствах»?
— Именно так, — серьёзно подтверждает Матвеев, хватая со специальной подставки две белых салфетки. — Я предлагаю номерами обменяться, — он протягивает одну Попову. — Давай так: если всё выйдет удачно, то мы друг другу ничего не пишем до утра и просто наслаждаемся взаимностью своих пассий. Если же неудачно, то сразу же пишем и едем обратно сюда, утирать друг другу сопли.
— Я напишу тебе
«Макс, пизда», — смеётся Арсений, — так сразу понятно будет, что произошло.
— Аналогично. Только запятую поставить не забудь, а то подумаю, что ты меня оскорбил, — они смотрят друг на друга пару секунд, а потом вдруг взрываются громким хохотом.
— Ладно, ручка есть?
Максим хлопает себя сначала по нагрудному карману рубашки, потом — по карманам джинсов и достаёт из одного из передних красную помаду.
— Не спрашивай, просто я актёр, — откликается он на немой вопрос в глазах Арса. Тот снова смеётся и как-то безобидно парирует в ответ.
Они рассаживаются по своим такси, на прощание крепко обнимаясь и обмениваясь общими местами (но совершенно притом искренно), вроде пожеланий друг другу удачи, обещаний скорой встречи (попутно замечая, что
«лишь бы не сегодняшней ночью») и признаний приятного знакомства.
+7 9хх ххх-хх-хх 01:36
«обещай, что не струсишь»
+7 9хх ххх-хх-хх 01:37
«да, обещаю. и ты обещай, что обязательно
признаешься именно сегодня»
Макс Матвеев (тот, который
с красной помадой) 01:37
«обещаю, Арс. и я в тебя верю, помни это»
Арс (тот-чел-из-бара) 01:38
«я тоже в тебя верю»
Москва за окном уже ночная, дышащая в самое лицо своей духотой, от которой даже кондиционер в машине не спасает. Макс вертит в руках салфетку с написанным на ней красной помадой номером телефона, надеясь, что потребуется он только утром — чтобы сообщить о своей удаче, конечно же. Попытки подобрать нужные слова для признания он бросает ещё в самом зародыше. Думает, лучше сымпровизировать — так куда более искренно и по-настоящему выйдет, а его Антон ведь
поэт — точно почувствует и оценит.
Путь импровизации выбирает и Арс, понимая, что пьяный разум его настроен теперь только на то, чтобы
донести свои чувства, а не на то, чтобы их
грамотно сформулировать. Он старается отвлечь себя той мыслью, что встреча с Максом была не случайной. Тот в него вселил и решительность, и верный настрой, и правильные доводы в голову вбил. Попов бы, наверное, и не дошёл до этого самостоятельно: ему нужно было со стороны услышать, да так, чтобы наверняка на ситуацию под другим совершенно углом взглянуть.
Оба приезжают в места назначения почти одновременно. У Попова колени подкашиваются, пока он сам себе не даёт мысленно хлёсткой пощёчины: «раз приехал, надо действовать — отступать уже поздно». Макса нисколько не огорчает, что лифт оказывается сломан: он уверенно идёт пешком по лестнице. Был бы в такой же ситуации Арс, он бы это воспринял как знак судьбы и стал отговариваться, мол, «недоброе предчувствие».
—
М-Макс? — Шагин, видимо, ещё не ложился спать. Матвеев молча вваливается в квартиру, опираясь на стены.
— Какого…
Арс! — Шастун выглядит озадаченным и едва не отскакивает от двери, когда через порог, едва переставляя ноги, переваливается Попов.
Максим не церемонится со словами, хотя ещё оставшееся в нем рациональное составляющее отчаянно кричит о какой-то дипломатии и приличиях. Ему, с его-то буйной молодой кровью, с натурой, привыкшей получать всё и сразу, точно наглости не занимать. Он припирает Антона к стене, ставя руки по обе стороны от его головы, тем самым отрезая все пути к отступлению, и, чуть наклоняясь, целует в тонкие губы. Шагин широко распахивает глаза, в первые пару секунд не решаясь ни упереться руками Матвееву в грудь, чтобы оттолкнуть, ни обхватить его шею, чтобы приблизить к себе ещё — насколько это только возможно. Макс отстраняется раньше, чем Антон успевает принять хоть какое-нибудь решение.
— Я…
мне лучше уйти, да? — наконец спрашивает брюнет, с замиранием сердца наблюдая за смятением в чужих глазах.
— Дурак, — и в этом
«дурак», за которым следует уверенный ответный поцелуй, у Шагина заключено всё: и слова о том, что чужую симпатию он заметил уже давно и всё ждал, пока Макс решится; и ответные чувства, которые Антон не боится назвать самой настоящей любовью; и догадки о том, что Матвеев сам, наверное, в подвешенном состоянии пребывал всё это время, мечась из стороны в сторону и ища окольные пути.
Арс говорит самое банальное, что только можно придумать. «Мне нужно тебе кое-что сказать», «я долго думал об этом, но никак не мог решиться», «я не знал, как правильнее будет тебе это преподнести», «я понятия не имею, как ты отреагируешь»… Антон смотрит на него ещё сонно, но уже с тревогой и непониманием.
— Короче, Шаст, — Попов запрокидывает голову, пару секунд жмурится и кусает губы, а после, открывая глаза, на шумном выдохе, наконец произносит то, ради чего вообще сюда ехал, —
я тебя люблю. Это… это не очередная гейская шутка, я правда влюбился, — он сбивается и переводит взгляд на Шастуна. — Да чего ты смеёшься-то, блять?
Антон улыбается широко, прижимаясь спиной к белой стене и едва не сталкиваясь головой с рамкой одной из картин, висящих в коридоре.
— Спокойно, Арс, — он не может перестать смеяться, чувствуя на себе обескураженный и даже несколько испуганный взгляд. Шастун подходит ближе к брюнету и кладёт ему на шею свои холодные руки. — Какой же ты всё-таки…
невозможный.
Вместо любых слов и витиеватых признаний в любви, Антон только целует его — горячо и одновременно нежно; целует ровно так, как Арсу хватает, чтобы удостовериться в том, что и чужие чувства не слабее его собственных.
Ни Максу, ни Арсению в искренности своих милых Антонов сомневаться не приходится: в конце концов, это ведь Матвеев и Попов напились до самого безрассудства. И правильно, пожалуй, сделали.
Ночь долгая и жаркая, насквозь пропитанная несдержанной, нерастраченной лаской, бесконечными признаниями в любви и — совсем немного — пьяным безумством. Разбросанная по полу от самого порога и до спален одежда, пальцы в любимых растрёпанных волосах, тёплые прикосновения по всему телу, бессмысленные метки на шеях и ключицах, громкие стоны и тихие просьбы и расхристанные горячие тела на смятых белых простынях и одеялах — всё это невольно отпечатывается в памяти пункт за пунктом, до самой мелочи. О, они никогда не забудут!
Они — точно.
Арс первым напишет Матвееву — уже утром. У обоих под боком будет сладко сопеть один из самых дорогих людей, и обоим будет нисколько не стыдно за давешнюю попойку.
Арс (тот-чел-из-бара) 10:13
«Шагин, да?»
Макс Матвеев (тот, который
с красной помадой) 10:15
«ну?»
Арс (тот-чел-из-бара) 10:16
«нашёл я его на сайте вашего театра. у нас с тобой
примерно одинаковый вкус на парней;)»
Макс Матвеев (тот, который
с красной помадой) 10:16
«ах ты, чёртов сталкер!»
Арс (тот-чел-из-бара) 10:17
«оба светловолосые, миловидные, Антоны, да ещё
и фамилия у обоих на «Ша» начинается»
Макс Матвеев (тот, который
с красной помадой) 10:17
«иди в жопу, Арс😂»
Арс (тот-чел-из-бара) 10:18
«а если серьёзно, то я предлагаю пойти на двойное
свидание и рассказать им о вчерашнем»
Макс Матвеев (тот, который
с красной помадой) 10:19
«звучит очень позорно. я в деле»
