Последнее лекарство

      Оливер со всех ног бежал по темным переулкам, дрожа то ли от страха, то ли от холода. За пазухой юноша нес крохотную склянку с лекарством, за которую он отдал непомерную, по его мнению, сумму. Странный старик на площади перед Вестминстерским аббатством продал ему ее, пообещав, что это чудодейственное средство может излечить любые болезни. Оливер, конечно, не поверил ему, но и сидеть сложа руки больше не мог. Попытки, пусть и тщетные, сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить страдания самого дорого человека, притупляли поселившийся в его душе страх. Поэтому юноша и спешил к дому на Флитт-стрит, больше всего боясь не успеть.       Пронизывающий ветер дул со стороны Темзы, донося с собою запахи разложения и гари: где-то неподалеку жгли мертвецов. Чума обрушилась на Лондон подобно урагану, сметая на своем пути всех без разбора: богатых и бедных, детей и стариков… Не пощадила она и семьи Оливера. Отец, работавший на складе в порту, заболел первым и сгорел, как свечка, буквально за две недели. Следом за ним отправились и двое младших братьев Оливера. Сам же юноша и его раздавленная горем мать попытались сбежать от заразы в деревню к тетке. Однако смерть нашла их и там. Всего через неделю после отъезда на теле женщины появились первые бубоны, которые вскоре превратились в кровавые незаживающие язвы. Оливер, как мог, пытался облегчить последние дни своей матери: сам готовил ей еду, мыл ее, читал заметки из газет… Но все оказалось напрасно: умирала она в страшных мучениях.       На третий день после похорон тетка выгнала Оливера из дома и велела больше никогда не попадаться на глаза. Она и четверо ее детей сами едва сводили концы с концами. Родственница работала прачкой в хозяйском особняке и не собиралась терять столь прибыльное место из-за слухов о том, что она живет вместе с племянником, мать которого недавно умерла от чумы.       Как бы то ни было, Оливеру пришлось вернуться в Лондон. В городе было больше шансов найти работу и не умереть от голода. Чумы юноша не боялся: если бы он и мог заразиться, то наверняка был бы уже болен, но его, видно, Бог сберег. Правда вот, уберечь его от нищеты не смогли бы никакие высшие силы. Дом, где Оливер раньше жил со своей семьей, разграбили мародеры. Они не оставили ничего: даже мало-мальски целую мебель вынесли. Остались лишь пустой очаг, сломанная родительская кровать да кухонный стол, сколоченный из досок и ящиков.       Сам юноша никогда не боялся работы, но оказалось, что найти ее не так-то просто. На склад, где раньше работал отец, Оливера не взяли. Во-первых, из-за чумы объемы перевозимых товаров стремительно уменьшились, и начальнику склада не нужны были лишние руки. А во-вторых, в свои семнадцать Оливер все еще выглядел тощим долговязым подростком, и не внушал доверия потенциальным работодателям. Юноше ничего не оставалось, кроме как бесстрашно хвататься за любую возможность заработать: он таскал трупы к местам сожжения, помогал могильщикам и гробовщикам, бегал по поручениям в качестве посыльного… Но за все это платили сущие гроши, которых едва-едва хватало, чтобы прокормиться.       В один из промозглых осенних вечеров Оливер забрел в церковь. По правде говоря, мысли юноши в тот день были далеки от Бога. Он просто хотел хоть где-то укрыться от холода и непогоды. Да и к тому же, существовал шанс стащить что-нибудь из корзины с подаянием, пока никто не видит.       В церкви шла вечерняя проповедь, звучный голос пастора эхом разносился под высокими сводами собора, создавая таинственную и торжественную атмосферу. Немногочисленные прихожане, затаив дыхание, внимали словам священника и, казалось, даже не дышали. Стараясь не попасться никому на глаза, юноша мышью проскользнул в самый темный угол и устроился на узкой деревянной скамье. В церкви было ненамного теплее, чем на улице, однако вымотанному за день Оливеру было все равно. Как только его голова коснулась ровной поверхности, он тут же погрузился в сон.       Разбудил юношу все тот же голос священника. Только в этот раз он раздался над самым его ухом:       − Храм скоро закрывается, тебе пора уходить.       От неожиданности Оливер вздрогнул всем телом, резко вскочил на ноги и непонимающим взглядом огляделся вокруг. Похоже, проповедь уже давно закончилась. В огромном зале собора не осталось ни единой живой души, кроме него самого и молодого священника, стоящего рядом. Пробормотав что-то невнятное, юноша поплотнее запахнулся в свою поношенную крутку и направился было к выходу, как вдруг у него перед глазами все поплыло. Оливер наверняка бы упал, не поймай его священнослужитель, которого, казалось, произошедшее ничуть не удивило. Он усадил юношу обратно на скамью и протянул ему руку:       − Меня зовут отец Джонатан, а тебя?       − Оливер, − осторожно произнес юноша, отвечая на рукопожатие. Ладонь пастора оказалась тонкой, но на удивление теплой и крепкой. Да и сам священник оказался не слишком похож на типичного представителя духовенства. Для занимаемой им должности он был очень молод, всего лет на пять старше Оливера. Черты его лица были тонкими, будто выточенными из мрамора, а светлые волнистые волосы свободно ниспадали до самых плеч. Больше всего отец Джонатан напоминал ангела, сошедшего прямо с иконы. Необычная внешность вкупе с низким бархатистым голосом создавала поистине ошеломляющее впечатление: Оливер замер как громом пораженный, боясь лишний раз вздохнуть.       Сам священник, казалось, не обратил на это никакого внимания. Улыбнувшись, он потрепал парнишку по волосам, не терпящим возражений тоном приказал ему оставаться на месте, а сам удалился в одно из боковых помещений храма, откуда вскоре вернулся с краюхой хлеба и кружкой горячего травяного отвара. Оливер без слов принял угощение, но так и не решился приступить к трапезе. Отец Джонатан окинул его строгим взглядом и тяжело вздохнул:       − Хватит смотреть на меня, как на восьмое чудо света, ешь!       В ответ юноша отчаянно замотал головой:       − Я не могу! У меня нет денег, чтобы заплатить вам!       − Не говори глупостей, − оборвал его священник, − ты пришел в дом Господа в поисках помощи и защиты, за это не нужно платить.       − Ну… На самом деле я просто зашел погреться, − начал было юноша, но замолчал, увидев на лице пастора лукавую улыбку.       − Давай мы сделаем вид, что ты ничего не говорил, а я ничего не слышал, − рассмеялся отец Джонатан. – Просто ешь уже и иди домой. Я чуть ли не каждый день вижу здесь вас, детей, валящихся с ног от голода и усталости. В конце концов, церковь не обеднеет, если лишится пары краюх хлеба… Постой, тебе ведь есть куда идти?       Оливер кивнул, набрасываясь на еду. Он не ел с самого утра, и как бы не хотелось ему растянуть удовольствие от приема пищи, хлеб все равно закончился слишком быстро. Отец Джонатан понимающе посмотрел на юношу и виновато пожал плечами:       − Прости, это все, что у меня есть на сегодняшний день. Если снова будешь голодать, приходи на воскресную проповедь. Настоятель разрешил нам устроить бесплатный обед для нуждающихся.       После этой встречи Оливер каждую неделю стал наведываться в Церковь святого Варфоломея. И дело было даже не в бесплатных обедах, которые, несомненно, облегчали его существование. Отец Джонатан как будто бы притягивал его к себе. Проповеди молодого пастыря были простыми, но искренними, дарящими надежду на лучший исход. Внутренний свет, излучаемый священником, манил прихожан, как мотыльков на огонь. Но, в отличие от пламени, он согревал, а не обжигал. Оливер и сам не заметил, как стал с нетерпением ждать воскресных дней, чтобы вновь встретится с отцом Джонатаном, переброситься с ним парой слов, и, может быть, даже удостоиться благосклонной улыбки, помогая ему прибираться в церкви после очередной проповеди.       Все изменилось в тот день, когда отец Джонатан вдруг исчез. Вместо него воскресную службу вел немолодой священник, который что-то едва слышно бубнил себе под нос. Прихожане то и дело перешептывались и ерзали на месте, а некоторые откровенно дремали. Но покинуть церковь так никто и не решился: бесплатный обед было не так-то просто раздобыть. Оливеру в тот день кусок в горло не лез. Он несколько раз обошел все помещения храма, в надежде встретить отца Джонатана, но его поиски так и не увенчались успехом. Отчаявшись разузнать хоть что-то, юноша решил прибегнуть к последнему средству: он направился к незнакомому священнику и прямо спросил его, куда пропал молодой пастырь. Мужчина окинул юношу презрительным взглядом и сквозь зубы прошипел, что отец Джонатан нездоров и беспокоить его не стоит. Сердце Оливера, казалось, пропустило удар, он бросился было за священником, чтобы расспросить его подробнее, но тот лишь отмахнулся от парнишки. Совершенно разбитый, Оливер просидел в церкви до самого закрытия. Очнулся он лишь тогда, когда старушка-помощница, подметающая полы, стала прогонять его домой. Тяжело вздохнув, юноша направился было к выходу, как вдруг пожилая женщина окликнула его:       − Эй, мальчик, ты же вроде посыльным работаешь? Оливер обернулся и кивнул. Как бы паршиво ни было у него на душе, от пары монет они никогда не отказывался.       − Не в службу, а в дружбу, помоги, а? Отец Джонатан мне свои рубашки в стирку отдавал, а я ему их так и не отнесла. А теперь боюсь туда идти… Чума, сам понимаешь. Денег у меня немного, но пару шиллингов я для тебя найду. Да и тут недалеко, Флитт-стрит, 15. Два квартала вверх по улице, второй поворот направо.       Не веря в свою удачу, Оливер принял почти невесомый сверток у старушки и направился к выходу. На улице шел проливной дождь. Подняв воротник куртки до самых ушей, и стараясь не обращать внимания на хлюпающую в дырявых ботинках воду, юноша что есть сил припустил на Флитт-стрит. Идти и впрямь было недалеко.       Несмотря на то, что весь путь занял у Оливера около получаса, он успел вымокнуть до нитки. Стуча зубами от холода, юноша остановился у нужного дома и нерешительно позвонил в дверной колокольчик. Вскоре откуда-то из глубины здания раздались шаркающие шаги. На пороге появился отец Джонотан, одетый в пижаму и теплый домашний халат. Без привычного церковного облачения мужчина казался еще моложе и тоньше. При виде продрогшего посыльного, священник удивлено распахнул глаза:       − Оливер? Что ты делаешь здесь в столь поздний час?! Бог мой, да ты весь промок! Заходи сейчас же внутрь. Ботинки оставь у порога, куртку можешь повесить на стул у камина. Да не стой ты столбом! Заходи!       Юноша нерешительно зашел внутрь. Жилище священника оказалось скромным, но чистым и уютным. В небольшой гостиной весело потрескивал камин, напротив которого располагались стол и несколько простых деревянных стульев. В дальнем углу помещения виднелась лестница на второй этаж. Видимо, там располагалась хозяйская спальня. Отец Джонатан удалился на кухню и вскоре вернулся оттуда с чайником и двумя чашками. По правде говоря, он не выглядел очень уж больным. Потерявший всю свою семью Оливер боялся увидеть на теле священника чумные бубоны, но мужчина выглядел почти также, как и прежде. Может, стал лишь чуть более худым и бледным. Чувствуя себя чрезвычайно неловко, Оливер устроился на одном из стульев и начал осторожно прихлебывать горячий чай, старательно пряча взгляд. Отец Джонатан также молчал и нервно теребил в пальцах розарий. Когда тишина стала уж совсем невыносимой, юноша решился подать голос:       − Как вы себя чувствуете, отец Джонатан? Другой святой отец сказал, что вы нездоровы.       − Терпимо, − усмехнулся пастырь, − спасибо за беспокойство.       − Значит, вы скоро снова вернетесь в церковь?       − Не думаю, − обычно спокойный голос пастыря слегка дрожал, − вряд ли мне долго осталось.       − Но вы же… − начал было Оливер, но потом смутился и покраснел. – Вы же выглядите почти также, как обычно. Значит это не чума! Я уже много месяцев таскаю чумные трупы, и прекрасно знаю, как они выглядят! У вас точно не чума! А значит, вы выздоровеете и все будет хорошо!       − Да, Оливер, у меня не чума. У меня чахотка. Мой отец и брат умерли от нее, да и я сам болен уже много лет. Просто поверь мне, я знаю, что говорю. Словно в подтверждение своих слов священник вдруг зашелся в тяжелейшем приступе кашля, который продолжался несколько минут. После того, как все закончилось, отец Джонатан вытер с губ несколько капель крови и обессилено уронил голову на руки.       − Вот, видишь? И так по нескольку раз за день. Каждый раз мне все сложнее вставать с постели. Сегодня – один из неплохих дней, я смог спуститься вниз и даже разжег камин. Но иногда бывает так, что единственное, что я могу, это лежать и стараться не задохнуться. Оливер смотрел на отца Джонатана и как будто бы не слышал его. В горле будто что-то мешало. Юноша попытался прокашляться, но это не помогло. Лишь по щекам потекло что-то теплое. Отец Джонатан встал со своего места, подошел к нему и одним движением стер соленые капли с кожи. Руки священника дрожали. Оливера трясло, будто в лихорадке. Хотелось кричать, но единственными звуками, которые получалось издать, были лишь сдавленные всхлипы. Священник взял юношу за руку и потянул на себя. Не в силах сопротивляться, Оливер встал и уткнулся носом в шею отца Джонатана. От него пахло чем-то приятным. Кажется, ладаном и мылом. Священник осторожно поглаживал юношу по спине, а потом вдруг судорожно сжал в пальцах его рубашку и тоже чуть слышно всхлипнул. Поначалу Оливер не понял, что происходит. Отец Джонатан, такой спокойный, добрый и веселый… Он что, плачет? Не слишком понимая, что он делает, Оливер одной рукой что есть сил обнял мужчину, а другой начал поглаживать его по волосам. После этого отца Джонатана будто прорвало. Он дрожал, прижимаясь всем телом к юноше, всхлипывал и хриплым голосом чуть слышно шептал:       − Мне так страшно. Я не хочу умирать. Не хочу. Не хочу. Не хочу…       Оливер только и мог, что держать его в своих объятьях и гладить по голове. У него самого в горле все еще стоял ком, но сейчас он не мог позволить себе даже минутную слабость. Он должен был повзрослеть. Стать опорой и защитой для того, кого он любит. Любит? Внутренний голос юноши настойчиво шептал, что мужчина не может любить другого мужчину, что это неправильно... Но голова отца Джонатана лежала у него на плече, а его руки крепко обнимали болезненно тонкий стан священника. В этот момент Оливер решил для себя: будь что будет. И еле ощутимо коснулся губами виска мужчины.       Отец Джонатан вздрогнул и отстранился.       − Не надо, − одними губами прошептал он, − не давай мне надежду, иначе потом будет еще больнее. Уходи, пожалуйста.       − Я не уйду, − чуть слышно ответил ему Оливер, − я останусь здесь, пока сам не прогонишь.       − Мальчик мой, ты же понимаешь, что мы сгорим в аду?       − Если и гореть, то вместе с тобой.       Отец Джонатан через силу рассмеялся, вытирая слезы:       − Тебя, наверное, мне Господь послал. Ну или это я такой дурак, что эгоистично хватаюсь за тебя, как за последнюю надежду. Оставайся, Оливер. Оставайся столько, сколько захочешь. Но помни, что в любой момент, когда тебе станет слишком тяжело рядом с умирающим, ты сможешь уйти. Я не буду держать обиды и не осужу тебя. Я не твой крест. Ты волен поступать так, как сочтешь нужным.       И Оливер действительно остался. С первыми лучами солнца он убегал работать, чтобы не сидеть на шее у и без того не слишком зажиточного священника, а вечером возвращался, приносил еду, рассказывал свежие новости, услышанные на улице. Отец Джонатан, если ему хватало сил, заваривал чай к его приходу, улыбался нехитрым историям, и сам старался хоть как-то подбодрить и утешить юношу. Но с того самого вечера после воскресной службы они так ни разу не прикоснулись друг к другу. Оливер был малодушно рад этому факту, но каждый раз, когда он ловил на себе тоскливый взгляд священника, ему становилось не по себе. Их совместная жизнь была бы счастливой, если бы не приступы кашля, вытягивающие последние силы из отца Джонатана. С каждым днем он становился все слабее и слабее. Под глазами у священника залегли темные круги, на щеках пылал лихорадочный румянец. За последнюю неделю из-за сотрясающих его приступов кашля Джонатан почти не мог спать и то и дело метался в горячечном бреду. Он то дрожал от страха, то плакал, то молился… Оливеру только и оставалось, что сидеть рядом, держать священника за руку и изо всех сил надеяться на то, что в этот раз все обойдется. Именно тогда ему и пришла в голову идея искать лекарство. По крайней мере, это было проще, чем сидеть сложа руки и смотреть, как умирает твой любимый человек.       Оливер бежал, что есть сил, больше всего боясь не успеть. Но он все-таки успел. Джонатан лежал на постели, бледный как полотно, но удивительно спокойный и умиротворенный. Увидев буквально влетевшего в дверь спальни юношу, он чуть приподнялся на постели и через силу улыбнулся.       − Ты сегодня рано, − чуть слышно прошелестел он, − удалось удрать с работы?       − Вроде того, − уклончиво ответил Оливер, доставая из-за пазухи драгоценную склянку и ставя ее на прикроватный столик. – Вот. Это… это лекарство. Мне сказали, что оно должно помочь.       − Лекарство? – удивился Джонатан. – Ты что же, ходил к аптекарю?       − Нет, я… Я купил его у торговца на площади. Он сказал, что это поможет.       − У торговца, значит. Ясно. И сколько же он попросил за это?       − Неважно, − потупился юноша, − если это поможет…       − Оливер, скажи мне, откуда у тебя столько денег? Насколько я знаю, наших сбережений хватит лишь на еду на ближайшую неделю. Да и цены этих «торговцев» … Даже принеси ты всё, он бы в жизни тебе ничего не продал.       − Я заложил дом своих родителей. Когда ты поправишься, и мне не нужно будет помогать тебе, я смогу заработать больше! Я сильный, ты же знаешь. И ночью работать смогу, и днем…       Но Джонатан, казалось, не слышал объяснений юноши. Он лишь устало откинулся на подушки и прошептал:       − Ну зачем, Оливер, зачем?       − А затем, что ты – единственное, что у меня осталось на этом свете. Моя семья давно умерла, дом мне не нужен. И я не знаю, что буду делать, если тебя тоже не станет.       − Ты будешь жить, маленький. Жить за нас двоих. Любить, радоваться, творить добро…       − Не говори так! Я принес лекарство! Оно должно помочь!       − Ну хорошо. Где там твое лекарство? Давай его сюда. Не зря же ты за ним на площадь бегал.       Оливер осторожно откупорил небольшой флакончик из темного стекла. На дне плескалась какая-то непонятная маслянистая жидкость. Джонатан пожал плечами и одним глотком выпил все содержимое флакона. Поморщился, кашлянул и усмехнулся:       − Знаешь, на вкус как вода из Темзы. Но главное, чтобы работало. Спасибо тебе, Оливер. За все.       − Перестань, вот когда ты поправишься…       − Оливер, − прервал его священник, − посмотри на меня, пожалуйста.       Юноша склонился над постелью Джонатана и пристально посмотрел ему в глаза. В ответ мужчина лишь улыбнулся и провел дрожащей рукой по щеке парнишки:       − У меня есть одно желание. Самое-самое последнее. Ты же выполнишь его, правда?       Не в силах отвести взгляд Оливер кивнул.       − Поцелуй меня, пожалуйста.       На несколько мгновений юноша оцепенел, но потом все же присел на краешек кровати и наклонился к лицу Джонатана. Он трепетно и осторожно касался губами его лба, скул, прикрытых век… А потом, осмелев, прильнул к губам. Священник ответил сразу же, как будто давно ожидая этого. Одновременно властно и очень нежно он привлек к себе Оливера, и не выпускал из объятий до тех пор, пока они оба, запыхавшиеся, не отстранились друг от друга.       − Спасибо, − чуть слышно прошептал Джонатан. – Я люблю тебя, малыш.       Оливер лишь тихо всхлипнул и еще сильнее прижался к мужчине, позволяя ему поглаживать себя по волосам. Спустя несколько минут священник вновь заговорил:       − Знаешь, а твое лекарство, похоже, на самом деле действует. По крайней мере, мне кажется, что сейчас я смогу уснуть. Наверное, это надо отметить. На кухне в верхнем ящике стола есть двойное дно, там все мои сбережения. Возьми пару фунтов и сходи в лавку. Купи мяса, хлеба, молока… Всего, чего захочешь. Ты вернешься, и мы устроим себе маленький пир. Оливер лишь кивнул и тихонько выскользнул за дверь. Когда он вернулся, Джонатан был уже мертв.