Брелок с котиком

— В магазине было только два вида кетчупа, — возмущалась Мила. — Я взяла с чили. — Я не ем острое, — сказал Витя. — Ты же знала это. — Не знала. Можешь сходить за своим персональным кетчупом. Витя пожал плечами. — Поем без соуса. — Вот и чудно. — Она сняла туфли на танкетке и аккуратно поставила на полочку. Рядом с полками стояла тумбочка, на которой стояла плошка, в которой лежали Юрины ключи. — Ой, что за милота! Мила схватила ключи из плошки. На них висел брелок в виде мягкого рыжего котика. — Положи на место, Баба! — возмутился Юра. — Весь из себя суровый русский панк любит мягкие игрушки с котиками? — ехидно спросила Мила. — Я просто люблю котов. В любом виде. — Дай посмотреть. — Витя отобрал у Милы ключи, повертел брелок в руках, протянул Отабеку. — Вообще-то я его Юре и подарил, — сказал тот, кладя ключи назад в плошку. Мила не унималась: — Не думала, что Юра настолько сентиментальный. — А что в этом такого? — неожиданно встрял в разговор Юри. — Не вижу ничего зазорного в том, чтобы повесить подарок на ключи. Он для того и дарился, так ведь? — Ну это же Юра! Русский панк! — И что? Он разве не человек? Пристыженная Мила (или что там было в голове у этой женщины) быстро перевела тему: — Мне надо помыть руки. Где у тебя ванная? — Рукомойник на улице. Под жестяным навесом, — ответил Юра не без злорадства. Мила помрачнела, снова обулась в туфли и вышла, опять хлопнув дверью. — Могла бы обуть мои тапки! — крикнул он ей вдогонку. Стоптанные и порванные шлепки стояли на нижней полке немым укором всяким вредным Бабам. *** В погребе воняло плесенью и сыростью. Юра никогда его не любил, а в детстве даже боялся. Чтобы он не приближался к погребу и ненароком в него не свалился, деда говорил, что там живет черт, который любит закусить молоденьким мясцом. Что черт может задрать острыми когтями, свернуть шею и зажарить на вертеле. До какого-то возраста Юра в это верил. Воспоминания навалились на него неожиданно — будто снежный ком упал на голову. Он скучал по тем временам, когда они с дедушкой ездили на дачу. Весной ставили на кухне в трехлитровую банку сирень, и она упоительно пахла на весь дом. Летом деда варил варенье, и они пили с ним по вечерам чай, сидя в гостиной, а на фоне негромко разговаривал старый пузатый телевизор. Осенью ходили в лес, вдыхали аромат влажной после дождя земли и наблюдали за белками. Белок тогда много было, а пошел Юра в прошлом году — ни одной не увидел. Зимой на дачу не ездили, зимой была Москва, елка и мандарины. А еще колючие свитера и рукавички на веревочках — чтобы не потерялись. Он вздохнул, повел плечами, стараясь переключиться на настоящее. Принялся исследовать содержимое погреба. Нашел свежую банку с солеными огурцами и, поудобнее ее схватив, стал выбираться по каменным ступеням. После темноты солнце неожиданно резануло по глазам. Он закрыл погреб и потопал к дому. А там Отабек жарил картошку. Юра подумал, как охуенно, блять, жаль, что он не влюбился в Беку. Тот был, как ни посмотри, хорош: и добрый, и вежливый со старшими, и хозяйственный. Дедушке он сразу понравился, когда Юра их познакомил. Возможно, он даже одобрил бы Отабека как его парня. Но это не точно. О том, что его внук — пансексуал, он не знал. Юра боялся признаться. — О, огурчики! — Мила довольно разулыбалась. Она уже успела принять на душу коньячка, что явно помогло ее настроению. Она даже стала клеиться к Юри, но тот не реагировал на ее заигрывания, прячась за стаканом с вином. Потом он и вовсе отсел поближе к нетрезвому Вите, но тут уж стал заигрывать он. Впрочем, Юри, очевидно, решил, что он — это не так страшно, как Мила, и остался с ним поблизости. Юра открыл банку, и Мила тут же полезла за огурцом. Выловила один и, откусывая прямо с попкой, сказала: — Давайте я вам еще один анекдот расскажу. А я не покупаю шаурму в ларьках, дома делаю. И, знаете, получается, как настоящая, даже пару раз отравился. Воцарилось молчание. — Что, неужели не смешно? Бек, Вить? Отабек снова промолчал, перемешивая картошку лопаткой. — Ви-итя? — не унималась Мила. — Смешно, — сказал тот. — Но ты не смеялся! — Потому что я не эмоциональный. — Ты плакал, когда в документальном фильме лиса поймала зайца, — неожиданно вклинился Юри. Видимо, он был уже порядочно в хлам и страх перед тренером совсем потерял. Мила рассмеялась. Витя зыркал то на нее, то на Юри так, будто они лично убили всю его семью вместе с Маккачином. И тем зайцем. На какое-то время он оставил свои заигрывания с Юри и только с унылым лицом лакал свое винишко. Но потом пьяно протянул: — Ю-у-ури, твоей маме зять не нужен? — Нужен. Витя воодушевился. — И ты разделишь со мной ложе, сладк… — Мари давно замуж хочет. Возьмешь? — Чертовы сиблинги, — буркнул Витя и снова помрачнел. — Витя, у тебя даже подкаты пенсионерские, — добил его Юра, подливая себе вина. Срать он хотел на то, что, по мнению некоторых, ему еще рано пить. — Сам-то небось в жизни не целовался, а туда же, обсирать мои подкаты, — возмутился Витя, отбирая у него бутылку, но в ней уже было пусто. Пришлось ему брать новую. — Я жду принца на белом коне, — хмыкнул Юра. — Не принцессу? — удивился Витя, насилуя бутылку штопором, который все время соскальзывал и никак не желал вкручиваться. — Может, и принцессу. Не принципиально. — Мы узнали о Юрочке кое-что новое, — довольно пропела Мила, вставая, отбирая у Вити бутылку и с легкостью всаживая в пробку штопор. — Тоже мне новость вселенского масштаба, — сказал Юра и покосился на Юри: как он отреагировал на это известие? Юри, похоже, уже дремал, но стакан из рук не выпускал. Отабек же принялся раскладывать картошку по тарелкам, и Юра снова неожиданно получил укол совести прямо под ребро. Он чувствовал себя просто до пизды виноватым за то, что не ответил Беке взаимностью. Может, они могли бы встречаться? Ведь в паре часто один любит, а другой позволяет себя любить. Но вдруг у него получилось бы что-то с его зазнобой? Он все-таки не терял надежду. *** К ночи в гостиной, куда они перебрались из кухни, царил настоящий бедлам. Везде валялись пустые бутылки и пакеты из-под чипсов, а скатерть была усыпана крошками. На краю стола лежали карты (несколько свалилось под стол): они все дружно учили Юри играть в «Дурака». Пьяный Юри, однако, плохо поддавался обучению. — Ну и кто все это будет убирать? — поинтересовался Юра, покачивая правой ногой, закинутой на левую. — Хозяин? — икнула Мила. — У тебя есть еще одна попытка. — Я убирать не хочу. — Никто не хочет. Но если мы оставим срач, я больше к нам на дачу вас не пущу. — Давайте покрутим бутылочку, — предложил Витя. — На кого покажет — тот и будет убирать. Его идею поддержали. Все сели в кружок на полу, и он крутанул бутылку из-под вина. Горлышко показало на Юри. — Поздравляю. — Витя похлопал его по плечу. — А ты не хочешь мне помочь? Сладкий… — пролепетал Юри, проникновенно смотря на Витю. — Да как-то нет. Сладкий. — Он подмигнул и встал. Все разбрелись по комнатам. Милу, разумеется, Юра положил отдельно. Вите с Отабеком выделил одну комнату на двоих: класть Юри с Витей было бы опасно, потому как походило на то, что у последнего на него были виды. Юра тоже занял отдельную комнату (себя не обделишь ведь) — за стенкой от спальни Юри. Все-таки умный человек проектировал дом: наделал кучу комнат, пусть и небольших. Юра зевнул, накрываясь махровой простынею. От алкоголя и усталости глаза просто слипались. Что и неудивительно: они досиделись до половины третьего ночи. Он уже дремал, когда вдруг раздался знакомый английский с акцентом. — Какой ужас! — восклицал Юри. — Я испачкал скатерть вином! Как думаете, ее можно отстирать Доместосом? Юра собрал последние силы в кулак, чтобы выкрикнуть: — Забей, эту скатерть давно пора выбросить! А потом он провалился в сон. *** Витя держал руки в задних карманах его джинсов. Витя целовал его и шептал всякие глупости вроде «Твоему деду зять не нужен?». Юра отвечал: «Дурак, ты был бы моим бы отцом, если бы был ему зятем», — а он говорил: «А я был бы не против, если бы ты называл меня папочкой». Это был сон. Юра проснулся и помотал головой, отгоняя навязчивое видение. Зарылся руками в волосы, прислушиваясь к своим ощущениям. Трещала голова и жутко хотелось пить. Он сматернулся, вспомнив, что минералки они не купили. Кому-то хватит рассола из-под огурцов: кто первый встал, того и тапки, а остальным как быть? С этими мыслями Юра оделся и вышел из комнаты. В доме было тихо, если не считать негромкого неразборчивого мычания на кухне. Отабек что-то пел, должно быть, на казахском, нарезая мясо небольшими кусочками. — Что делаешь? — спросил Юра, вытаскивая из холодильника банку с огурцами. — Шашлыки мариную. — Вижу. А поешь что? — Песенку, которую мама пела мне в детстве. Юра присосался к банке, вкушая благодатную влагу. Он снова думал об Отабеке. — Знаешь… — начал он. Было как-то боязно. — Да? — Если ты хочешь, чтобы мы поцеловались, ну, на память, я не против. Бека повернулся к нему, приподнимая бровь. — Зачем это тебе? — Ты важен для меня. Так что если ты хочешь, я могу это сделать. Отабек вытер руки о полотенце и обхватил его лицо руками. Юра зажмурился: вот сейчас, сейчас! — Спасибо. Я ценю это, — сказал Бека и чмокнул его в щеку. И сразу же отпустил, возвращаясь к мясу. — Ты не поцеловал меня в губы? — Не поцеловал. — Но почему? — Потому что друзья так не делают. А мы ведь лучшие в мире бро, верно? У Юры защемило сердце. Отабек готов был забить на свою влюбленность, лишь бы ему было комфортно. Этот человек что, святой?! — Воды-ы, — раздалось из прихожей, будто там была не Мила, а зомби, и Юра попытался нацепить на лицо дежурную улыбку, хотя на самом деле улыбаться не хотелось совсем. — Там еще остался рассол, — сказал ей Юра. — А я за минералкой сбегаю. И он вышел из кухни. Нацепил убитые жизнью шлепки, просто идеально подходящие под его довольно стильные джинсы и футболку с львиной пастью, и чисто на автомате схватил ключи, хотя они были не нужны, раз Отабек и Мила уже бодрствовали. Ощупью он почувствовал, что что-то не так, ключи ощущались в руке как-то неправильно. Юра посмотрел на раскрытую ладонь. Брелока с рыжим котиком не было.