это не обещания быть твоим, веки веков с тобою сейчас и здесь. это когда безумно тепло двоим, если вы друг у друга всего лишь есть Стефания Данилова
Пролог
И откуда столько народу на дорогах в такое время? Воронеж, в принципе, город не очень шумный. К десяти часам жизнь здесь заметно притормаживается. Но сегодня что-то с этим правилом определённо не так. Возможно, всё дело в том, что я хронический неудачник, и мне по жизни, что называется, «не фортит». Ребята уже минут сорок как расслабляются на площади возле главного корпуса нашего университета и наверняка успели забыть про своего опаздывающего однокурсника. Я даже отчётливо представляю себе припаркованные у самого крыльца автомобили самых различных марок и расцветок, образовавшиеся вокруг них небольшие группы людей, весело смеющихся и громко переговаривающихся между собой, басы, доносящиеся из мощных колонок Макса — старосты второго общежития. И среди всего этого культурного веселья нет главного шута курса — Антона Шастуна (то бишь меня, как вы успели догадаться). Потому что в этот самый момент я торчу в пробке в шести кварталах от ВГУ. Таксист же, к моему громадному удивлению, отнюдь не нервничает. Он с воодушевлением подпевает Русскому Радио и, кажется, не собирается уподобляться взмыленным водителям, которые сигналят без устали и орут друг на друга. Я закрываю глаза и удручённо откидываюсь на спинку сидения. Хорошо хоть машина попалась хорошая, с кондиционером. Зная свою «удачливость», даже удивляюсь тому, что сижу в комфортном салоне Тойоты, а не в душном корыте отечественного производства. А ведь всего пару часов назад мне было так кайфово лежать в объятиях Кати и слушать бессмысленную болтовню о распродажах и её глупом жирном коте. Честно говоря, не знаю, можно ли назвать нас парой. Я не то чтобы боюсь серьёзных отношений, нет. Подцеплять новых девушек каждую ночь в клубах, а по утрам выставлять их вон из своей квартиры, оставляя лживую надежду «я тебе позвоню» — это точно не про меня. Катюха первая и пока единственная. Пока. Вот оно, это слово, которое портит всю картину. Но с этим ничего не поделаешь. Я просто не могу с уверенностью сказать, что хотел бы провести с ней остаток вечности. Она, безусловно, хорошая, любит животных и детей, без всяких понтов и закидонов. У неё потрясающая улыбка и приятный смех. У некоторых девушек он бывает раздражающим, знаете. Как будто искусственный, неискренний. А у Кати мелодичный, заразительный. И глаза у неё красивые, добрые. Я люблю наши тихие совместные вечера за просмотром матчей или её любимых мелодрам. Она ничего не смыслит в футболе, я — полный ноль в мыльных операх. Но мы подстраиваемся друг под друга, и всё получается. Мне нравится проводить с ней время. Она как тихая гавань. от Катёнок 20:58 Как отдыхается, любимый? :) Отдыхается, ага. Машин не убавилось ни на йоту и, судя по тому, что за последние десять минут мы сдвинулись лишь на полметра, застать кого-то из одногруппников трезвым мне вряд ли удастся. Что ж, придётся догонять. Но этого я ей не говорю. Не за чем. Поэтому ответ простой и вполне понятный: «хорошо». от Катёнок 21:01 Если хочешь, можешь приехать ко мне сегодня) Я вылечу твоё похмелье ;) Представляю, как это будет. Я завалюсь к ней пьяный, наговорю кучу невнятных комплиментов, мы займемся сексом. Возможно, не один раз. Утром она поставит передо мной стакан воды и таблетку аспирина. Потом приготовит крепкий чай с сахаром (который я, к слову, ненавижу в сочетании с горячими напитками, но она говорит «так надо, Антош, это глюкоза», и я соглашаюсь). К обеду мне станет легче. Я поцелую её на прощание и уеду к себе доживать этот день. Это будет замечательно. Конечно. Иначе и быть не может. Она же тихая гавань. И всё же, видимо, не для меня. Не для меня. Пока что. кому Катёнок 21:08 Нет, ложись спать. Завтра поезд, не хочу тебя тревожить суматохой :)***
Утро началось с головной боли и криков соседей. Честное слово, я проклинаю тот день, когда решил въехать в эту малосемейку. Нет, дело даже не в квартире. Весь этот дом больше похож на пристанище сумасшедших, чем на обычную сталинскую пятиэтажку. Справа от меня живёт семейка алкоголиков со стажем, слева — молодая пара, которая просто обожает бурно выяснять отношения в самое немыслимое время суток, а потом так же бурно мириться. Про соседа сверху я вообще молчу: у него в квартире постоянно что-то взрывается, и я боюсь, что в один прекрасный момент этот горе-алхимик проломит пол (он же потолок) и похоронит меня под руинами. Здесь в квартире №47 покоится прах совсем ещё зелёного студента-журналиста Антона Шастуна, раздавленного учителем химии Апполинарием Григорьевичем Храмом. Он был честным малым, не брал в долг до стипендии и ни разу в жизни не писал заказные статьи. Мир его праху. Аминь. «Что за бред?» Вернувшись из воображаемых руин собственной квартиры обратно на землю грешную, я с удивлением осматриваю окружающие меня предметы: старая ванная с облупившейся кое-где эмалью, синяя, выцветшая занавеска с дельфинами, зелёная плитка на стенах, раковина, полка с «рыльно-мыльными» принадлежностями. Готов поспорить, что ещё минуты две назад я заваривал себе чай на кухне, а теперь стою здесь. Здесь — это в ванной комнате. Босыми ногами на круглом коврике с красной кружкой в руке. Понятия не имею, как здесь оказался. Помятое чучело из небольшого зеркала, висящего на стене, смотрит на меня с неодобрением. «Пора лечиться, Антоша», — безапелляционным тоном заявляет здравый смысл. «Это возрастное», — беспечно отвечает воображение. Иногда со мной происходят довольно странные вещи, оттого что я слишком увлекаюсь своими мыслями и выпадаю на время из реальности. Так что если вы увидите застывшего посреди торгового центра или оживлённой улицы длинного шатена с глуповатым выражением лица, то можете смело подойти и сказать: «Здравствуйте, Антон, вы снова зависли, да? А я, кстати, Маша и свободна после шести». Ладно, последнее предложение говорить вовсе не обязательно. В общем, к чему это всё? Да к тому, что не стоит покупаться на мнимую адекватность. Я, хоть и выгляжу вменяемым, однако на самом деле тот ещё псих. А иначе как можно назвать человека, который даже не помнит, каким образом он очутился в ванной комнате с кружкой чая, чересчур увлекшись мыслями о собственной смерти?***
В 16:20 мы с Катей стоим на платформе и ждём прибытия электрички, которая должна доставить меня в Каменку — небольшой городок с населением в 11 тысяч человек. Нет, я вовсе не добропорядочный внук, спешащий навестить свою бабулю. Просто, если вы ещё не забыли, мсье Шастун — жалкий неудачник, и его карма лузера распространяется даже на летнюю практику от университета. Из-за того, что я умудрился простыть в конце апреля, мне пришлось выбирать между тремя районными газетами, в то время как все мои однокурсники благополучно распределились в хорошие издания и телеканалы. — Тош, а тебя там будут кормить? Ну она совсем как мама, честное слово. Я правда не знаю, чего ожидать от этой практики. Редакция газеты с названием «Светлый путь» может оказаться не такой уж и светлой. Мне обещали там комнату. Может, это будет коммуналка с соседями-алкоголиками или того хуже с бывшими заключёнными. Я ведь вполне могу попасть в передрягу и умереть при исполнении долга. «Серьёзно? А не слишком ли много мыслей о смерти для восемнадцатилетнего студента?» — Обещали трёхразовое питание, — хотя слабо в это верится. Но этого я уже не говорю. — Это хорошо. Катя широко улыбается. Наивная, как ребёнок. Всё ещё верит в пони и единорогов. Ну и пусть верит. Наверное, она считает меня рыцарем в доспехах, потому что я однажды спас её котёнка. Так мы и познакомились, в общем-то. Этот рыжий чёрт залез на дерево и никак не хотел слазить, а я просто проходил мимо. Ну прямо всё как в её любимых мелодрамах. Она пригласила меня на чай и назвала рыцарем. Но на деле я далеко не такой. Однако её не переубедишь. Впрочем, я и не пытаюсь особо. — Уважаемые пассажиры, электропоезд до станции Евдаково прибывает на третий путь ко второй платформе. Вот оно. Чувствую, как сердце ускоряется от предвкушения, и едва могу справиться с волнением. Всё-таки первая практика в жизни, да ещё и так далеко от дома. — Ну всё, мне пора, Катюш, — невесомый поцелуй в губы, и я со скоростью лани запрыгиваю на ступеньку. Страсть как не люблю долгие прощания. Читаю по её губам «я буду скучать». И я тоже буду. Она смаргивает слёзы с длинных ресниц и машет мне рукой. Красное платье в белый горошек развевается на ветру. Нет, Катюха точно не от этого мира и не из этого времени. Провожает меня, как солдата на войну. «Не надо. Не плачь, глупенькая. Это же всего лишь практика, ну что ты? Никто меня у тебя не заберёт». Электричка набирает скорость. Перрон вместе со стоящей на нём Катей постепенно скрывается из виду. Я не могу определить, грустно мне от этого или радостно. Впереди нечто новое, неизведанное. И при всей моей любви к постоянству, должен признать, что жизнь в стиле американских горок всегда привлекала меня куда больше размеренной рутины. Проводница поторапливает меня пройти в вагон. Я нахожу место рядом с окном и почти сразу засыпаю.***
Итог моего двухчасового путешествия — затёкшая шея и ноги. Спрыгнув на перрон, понимаю, что меня всё ещё пошатывает. Подхваченный потоком людей я медленно продвигаюсь в сторону вокзала. На самом деле здесь даже лучше, чем мне представлялось. Я-то думал, что Каменка — совсем «дырища», но нет. Над городом сгущаются сумерки. Вокруг выкрашенные скамейки, клумбочки, отполированные двери, горят уличные фонарики, а само здание из красного кирпича словно очерчено бледно-жёлтым ореолом. Красиво. Народ жизнерадостный: никто не толкается, не спорит. Встречающие крепко обнимают прибывших. Кто-то целуется. Справа шумная компания подростков провожает друга в армию, качают его на руках и кричат что-то неразборчивое. Здесь мило. — Шастун! — громко кричит кто-то, когда я уже хватаюсь за ручку двери. Голос незнакомый, но приятный. «Это меня? Или просто показалось?». Слышу позади себя глухой топот и через пару секунд ощущаю чужую руку на своём плече. — Что же ты по сторонам не смотришь? Я, по-твоему, ради кого табличку три раза перерисовывал, а? Передо мной мужчина лет тридцати. Он ниже меня на полголовы, но почему-то именно я чувствую себя маленьким сейчас. Синяя рубашка застёгнута на все пуговицы. Консерватор? Нет, вроде бы не похож. Губы плотно сомкнуты. Недоволен? Я ему неприятен? Нет, точно нет. Потому что глаза у него смеются. Такие синие и глубокие, как бездна. Это тот самый случай, когда ты видишь человека впервые, но будто бы узнаёшь его по глазам. Словно в прошлой жизни вы были знакомы. Словно стёрлись со временем из твоей головы черты лица, повадки и голос этого человека, а вот глаза настолько впечатались в память, что взглянув в них лишь один раз, ты тут же его узнал. — Ну что, так и будем стоять?! — он широко улыбается, и мне почему-то хочется улыбаться тоже. — Антон, — нерешительно протягиваю ему руку. Он охотно её пожимает. От уголков его глаз едва различимой сеткой расползаются морщинки. Почему-то это завораживает. — Знаю, знаю. А меня Арсением величать. Арсений. Какое странное имя. И красивое в то же время. Он, кажется, смутился. Почему? Я это вслух сказал? Нет. Вроде бы не должен был. А-а. Я просто слишком тщательно его рассматриваю, да? В этом всё дело? Но я не могу остановиться. Это лицо словно притягивает к себе как магнитом. «Прекрати на него пялиться, идиот. И выпусти уже его руку. Ну же. Что за чертовщина творится!». — Пойдём, покажу тебе жильё. Ты же устал с дороги, верно? — Да, было бы неплохо отдохнуть.1
В кружках медленно остывает чай. Я заворожено наблюдаю за паром, который плавно поднимается вверх причудливыми узорами, пока Арсений аккуратно нарезает батон с маком и раскладывает куски на большую тарелку с синими колокольчиками по краям. Похожие были у бабули. Когда я приезжал в деревню на каникулы, то ел суп только из таких. У него красивые руки. Пожалуй, они выглядят даже чересчур ухоженными для мужчины. Мне почему-то кажется, что они очень мягкие и нежные. «Что? Мягкие и нежные?». Ну да. Признаюсь, это глупо — залипать на руках едва знакомого мужчины, который, к тому же, твой будущий коллега. Но мне так сильно хочется прикоснуться к ним. Это, вообще-то, легко сделать. Только чуть-чуть придвинуть ладонь и дотронуться до них указательным пальцем. «Ты идиот?». — Антон, ты будешь с маслом или с вареньем? — вопрос Арсения звучит в моей голове одновременно с праведническим гласом здравого смысла, и на секунду я теряюсь с ответом. — Нет, я не идиот с вареньем, — «что ты несёшь?» — То есть… ну масло… варенье. «Мозг, приём-приём. Адекватность, ты где?!» — в панике верещит рациональная сторона моего сознания, но мысли разбегаются в разные стороны. Язык словно прирос к нёбу, а виной всему убийственная синева глаз стоящего напротив мужчины. Арсений смотрит на меня с недоумением какое-то время, но затем его лицо озаряется пониманием. — А, так значит тебе с маслом? «Какое к чёрту масло? Я просто хочу прикоснуться к твоим губам и узнать, какие они на вкус». Так. Это уже ненормально. Как, вообще, можно думать о поцелуях с мужчиной? Это всё усталость и электрички. Наверное, «поездная болезнь». Вот бывает морская, а у меня поездная. Точно. Закрываю глаза и задерживаю дыхание, приводя мысли в порядок. Раз, два, три, четыре… — Нет, — говорю на выдохе. — Прости, мой мозг несёт какую-то чушь. Мне с вареньем. Арсений задерживает на мне взгляд, который можно охарактеризовать как изучающий. «Ага, или подозрительный», — гнусавит внутренний параноик. Чёрт, как же неловко получилось. Он наверняка решил, что я псих. А кем ещё меня можно назвать? Очевидно, ему не очень-то приятно находиться в компании с идиотом. Мне бы тоже было не по себе. Сейчас он выставит меня за дверь и скажет редактору, что я размозжил голову об рельсы, когда сходил с поезда. Но постойте-ка… На его лице нет и тени презрения. Он смеется. По-доброму так смеётся, прикрывая рот своей красивой ладошкой. Почему? — Я понял, — выдавливает мужчина сквозь смех. — Со мной такое тоже бывает: думаешь одно, а язык говорит совсем другое. Это, наверное, что-то вроде заскока на почве профессии. — То есть… — от волнения в горле пересыхает. — То есть ты не считаешь меня психом? Вообще-то, мне плевать на мнение других. Я никогда особо не запаривался над тем, как выгляжу в глазах людей. Но по какой-то неведомой причине мне сейчас так важно услышать от этого человека слова одобрения, заручиться его поддержкой, что ли. — А должен? — весело интересуется Арсений, и всё моё напряжение моментально спадает. — Ну некоторые сразу же начинают звонить в скорую, визитки психиатров подкидывают в сумки и всё такое, — сбивчиво оправдываюсь я, позорно заливаясь краской. Почему-то невыносимо трудно поднять глаза на Арсения. Но умом понимаю, что моё поведение отнюдь не помогает создать должное впечатление, поэтому, сделав над собой невероятное усилие, заставляю посмотреть на него и… пропадаю. С огромной высоты бросаюсь в сияющую синевой бездну, и словно тысячи цепей, сковывавших меня прежде, с грохотом спадают — я даже слышу, как они противно лязгают, — высвобождая на волю чувства, не поддающиеся логическому объяснению. Арсений первым прерывает зрительный контакт. Я смотрю на его приветливую улыбку и рассыпаюсь на части. Ну разве можно вот так чувствовать? Неужели один человек, которого ты толком и не знаешь, может вызывать такие эмоции, просто находясь рядом. Нет, это же полнейшее безумие. Но ещё глупее было бы отрицать, что мне нравится быть сумасшедшим, когда он смотрит на меня так. — Так-с, ну давай, пробуй мой фирменный чай и рассказывай, как тебя к нам занесло…***
Итак. Арсению 28. Он приехал сюда из Омска, как и я, на практику, и случайно остался здесь на всю жизнь. Да, и такое бывает. Честно говоря, для меня это шокирующий факт, потому что сам я ни за что не решился бы променять свой размеренный быт на жизнь в маленьком городке, где у меня нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых. А Арсений смог. И это не потому, что он не такой уж талантливый журналист, как подумали бы многие. Нет. Просто Попов (да, такое вот интересное сочетание имени и фамилии — Арсений Попов) — фанат своего дела. — Я много работал во время учёбы в городских изданиях, довольно крупных, кстати говоря. И знаешь что? Они не идут ни в какое сравнение с нашей газетой. Там так много грязи, сплетен, политики… А я это всё на дух не переношу. Да и люди там, мягко говоря, не чета каменским. Тут что ни день, то смехопанорама. Голос Арсения невероятно расслабляющий, но, несмотря на усталость от долгой дороги, меня совсем не клонит в сон. Может, быть проблема в том, что мой собеседник слишком интересный рассказчик, поэтому мне не хочется упустить ни одной детали. Уже далеко за полночь. Чай давно выпит, бутерброды доедены, но из-за стола выходить нет никакого желания. Однако, к моему большому разочарованию, Попов потихоньку начинает собираться домой. Вообще-то, чисто теоретически мы итак сидим в его квартире. Просто пару месяцев назад он переехал к своей, кхм, девушке, и жилплощадь оставалась пустующей, пока не появился я. По поводу девушки я ничего не собираюсь пояснять. Скажу только, что меня это расстраивает, но у меня нет никакого желания разбираться почему. — Ты так «вкусно» говоришь о работе, — с улыбкой подмечаю я, проводив Арсения до парадных дверей. — Мне уже не терпится поскорее влиться в эту атмосферу. Ну, знаешь, прочувствовать всё самому. Он смотрит на меня с каким-то ребяческим восторгом. Его глаза сияют, и я, заразившись этим светом, вновь прыгаю с головой в прозрачную синеву. — Вот увидишь, ты влюбишься без оглядки. Мы зависаем в нашей микровселенной на несколько долгих секунд, приравненных мною к вечности, а затем Попов прощается одним коротким кивком и скрывается в ночной темноте. — Я уже, — отвечаю шёпотом с большим опозданием, и внутри что-то лопается, после чего по всему моему телу расползается эйфория. Смятение и лёгкий страх — вот что я чувствую, вернувшись в квартиру. Она кажется огромной в сравнении с моей малосемейкой в Воронеже. Лунный свет струится в открытую форточку спальни. Красиво. Кровать широкая, а простыни пахнут свежестью. Но заснуть мне удаётся не сразу. Потому что каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу перед собой Арсения. Не веснушчатое лицо своей девушки, — о которой, к слову, за весь вечер я ни разу не вспомнил, — а едва знакомого мужчины. Хотя с чего это «малознакомого»? Мне известно о нём достаточно для того, чтобы испытывать к нему то, что испытываю. «А что ты испытываешь, идиот? Он же всего-то твой коллега». Да, коллега. С руками опытного музыканта и глазами-омутами. И мне кажется, что я могу умереть, если не увижу его снова. «Поздравляю, парень, твой кретинизм прогрессирует».***
Если вы знаете человека, который любит поспать больше, чем я, то пришлите мне его координаты — пожму руку этому красавчику. Обычно вытащить меня из постели к первой паре невозможно, однако сегодня всё немного по-другому: звонок будильника не раздражает так сильно, одеяло не затягивает в свой усыпляющий омут, а тело не требует немедленной отключки. Первые нескольку секунд после пробуждения я пытаюсь сообразить, где нахожусь. Кремовые шторы чуть колышутся от слабого ветра, за окном поют птицы, ветви вишнёвого куста ласково шуршат по стеклу, будто бы говоря «Антон, пора просыпаться, тебя ждёт новая работа». — Точно, — подскакиваю я, вспомнив про первый день практики. Огромные часы на стене подсказывают, что уже через полчаса моя туша должна быть в редакции. К счастью, до работы идти недалеко. Нужно всего лишь обогнуть здание администрации, перейти дорогу, там пересечь небольшой сквер и свернуть на тропинку, уходящую в густые заросли. Именно там за зелёной стеной и стоит скромный «храм информации». Квартира Арсения очень чистая и светлая. Она полностью отражает внутреннее состояние её хозяина. В прихожей всё ещё пахнет его одеколоном. Я блаженно вдыхаю древесный аромат с пряными нотками и утопаю в необъяснимой нежности к этому человеку. Это так странно, но чертовски приятно. Чтобы избавиться от этого наваждения и остатков сна, отправляюсь в душ. Вообще, чужие ванные для меня — катастрофа, потому что мой рост, мягко говоря, нестандартный. Дома у меня невероятно высокая душевая кабинка, хотя даже в ней я чувствую себя стеснённым. Чего уж говорить об аккуратной «ванночке» Попова. И всё же я умудряюсь освежиться, не нанеся себе серьёзных увечий. Однако излишняя осторожность отняла у меня немало времени, так что я наскоро надеваю первую попавшуюся футболку, которая, конечно же, оказывается мятой. Эх, ну вот где мне занять хоть немного обязательности? Другой бы на моём месте ещё с вечера всё приготовил, разобрал бы чемоданы и со спокойной душой лёг спать. Но нет. Кое-кто у нас лёгких путей не ищет. Поэтому я, скидав все необходимые документы в портфель, пулей выскакиваю из квартиры, но у самого подъезда сталкиваюсь с Арсением. Вопрос первый: что он здесь делает? Вопрос второй: почему он прекрасен, как небо в рассветные часы? Уложенные волосы, синий пиджак, который прекрасно сочетается с цветом его глаз, под ним белая и — о, пресвятая Магдалина! — полупрозрачная футболка. На лице, как и вчера, сияет счастливая улыбка, и у меня кружится голова ото всего этого. Ну не может быть земной человек настолько красивым, особенно утром. Чародей он, что ли? А, может, падший ангел? «Антон, ты в своём уме?». Нет, не в своём. Надо бы поздороваться, наверное, а у меня язык к нёбу прилип. А самая большая трагедия в том, что я до сих пор держу Арсения за плечи, а его ладонь всё ещё сжимает мой локоть. Интересно, как мы выглядим со стороны? «Антон!» — верещит испуганное подсознание. Ладно, отпускаю. Попов невозмутим, как водная гладь в безветренный день. А вот у меня сердце мечется, подобно бешеному бизону. Знаю, моё поведение по всем параметрам ненормально, но как можно, вообще, это контролировать? А все эти мысли… У меня такое впервые, и я понятия не имею, как реагировать. Может, я простыл в электричке? — Ну привет? — как бы спрашивает Арсений, и в его глазах искрится смех. — Ага, — глупо отвечаю я, зомбированный собственными мыслями. — Решил встретить тебя, — продолжает мужчина. — Ну, вдруг потеряешься. Всё-таки первый день. Это очень мило. Безумно мило. Но я не могу это сказать, потому что язык меня совсем не хочет слушаться, поэтому просто киваю и улыбаюсь. Уверен, что выгляжу сейчас, как идиот. Мы смотрим друг на друга невероятно долго. Настолько долго, что, когда Попов говорит «ну что, идём?», я искренне недоумеваю, зачем нам нужно куда-то идти — всё ведь и так прекрасно. Просто два человека зависают в своей галактике, наслаждаясь присутствием друг друга. Разве нужно что-то ещё говорить, тем более идти куда-то? — Хэй, Пашка нам обоим даст леща, если мы опоздаем, — говорит Арсений. Я, скорее, читаю по губам, чем слышу. Но осознание ударяет молотком по голове, и магия момента исчезает, превращаясь в космическую пудру. «Назад в реальность, Антон». — Да. Попов улыбается. Я навешиваю мученическую улыбку. В моей голове происходит что-то странное, и это пугает, потому что я не могу найти всему этому рациональное объяснение. А иррациональность сводит меня с ума. Я смотрю на своего коллегу и вижу перед собой профиль самого беспечного человека на земле. Он просто образец спокойствия и непоколебимости. Наверное, таким и должен быть журналист. Не то что я. Вечно дёрганный, зацикленный на незначительных деталях и не способный справиться с собственным мыслительным процессом. Ну разве это профессионализм? — Как спалось? — интересуется Арсений после затянувшейся паузы. — Хорошо. Ага, если не считать того факта, что ты несколько раз являлся мне во снах в самых нелепых образах. Но это говорить нельзя. — Кстати, а кто такой «Пашка»? — Оу, — Попов странно морщится, словно случайно задел рукой куст крапивы. — Это Павел Алексеевич, наш главный редактор. — И он, что не очень? Ну, в смысле, самодур? — Ну ты скажешь тоже! — смеётся мужчина. — Просто мне вроде как по уставу не положено называть его «Пашкой», да ещё и при новеньких. Меня дико смешит это, и я сгибаюсь пополам, не в силах справиться с приступом смеха. Арсений не выдерживает тоже. Так мы и застываем, два хохочущих идиота, посреди зарослей в пятнадцати метрах от редакции, пока нас не прерывает негромкий свист и чей-то хрипловатый смешок. — Эх, жаль у меня с собой камеры нет — такой кадр пропал. Я резко выпрямляюсь и замечаю, что рядом с нами стоит мужчина среднего роста, коротко стриженный и в очках. Краска мгновенно приливает к моему лицу. Попов же, как обычно, непоколебим. — Привет, Поз, — говорит он незнакомцу. — Ага, и вам не хворать, Арсений Сергеевич. «Поз» переводит взгляд на меня. Чувствую себя ужасно неловко. — А ты, наверное, Антон? — Так точно, — растерявшись, отвечаю я. — Тренируешься, значит? Это похвально, но для начала практику отработай у нас, а то мы слегка подустали. — Да хорош, Дим, чего ты сразу на человека со своими шуточками! — вступается за меня Арсений. Моё воображение надевает на него рыцарские доспехи и сажает на белоснежного коня. От этой картины меня снова накрывает. — Извините, — еле выдавливаю из себя, чуть отдышавшись. — Да всё нормально, у нас тут у всех кукушечка едет, — «Поз» впервые улыбается и протягивает мне руку для рукопожатия. — Я, кстати, Дима. — Очень приятно. Наконец, мы все вместе направляемся к редакции. Мужчины что-то обсуждают между собой, а я молча плетусь сзади. Арсений что-то рассказывает, активно жестикулируя. Дима чуть более сдержан в эмоциях, но серьёзным назвать его можно с натяжкой. Они останавливаются на крыльце и оборачиваются. Меня охватывает волнение. Здание само по себе небольшое, одноэтажное, обитое сайдингом светло-серого цвета. Справа от входа прибита красная табличка с золотыми буквами. — Воронежское областное государственное автономное учреждение редакция газеты «Светлый путь», — прочитал я вслух. — Ага, читать ты умеешь — уже хорошо. — Что ж, Антон, добро пожаловать, — Попов распахивает передо мной дверь и жестом приглашает войти. Я неуверенно прохожу внутрь и оказываюсь в узком коридоре. Слева от меня рядом расположены ещё две комнаты, очевидно, маленькие. Скорее всего, кладовка и туалет. Интуитивно двигаюсь вперёд и упираюсь в ещё одну дверь, одновременно обнаруживая, что мои коллеги где-то застряли. «Ну приехали». Убить бы мою нерешительность, да она, зараза, бессмертная. Медленно выдыхаю и осторожно поворачиваю ручку. Но, прежде чем, я успеваю завершить сие действие, чья-то ладонь накрывает сверху мою. — Трусишь? — в голосе Арсения неподдельная нежность, и мне хочется умереть от этой интонации. — Я тоже боялся первый раз. Даже если бы я знал, что ответить, всё равно не смог бы и слова из себя выдавить. — Давай вместе, — понизив голос, продолжает мужчина. Я смотрю на него через плечо и снова пропадаю. В его глазах плещется что-то космическое. То, что не могу объяснить словами, но явственно ощущаю на уровне импульсов и нервных окончаний. Это полнейшее безумие. Но оно сильнее меня. И нас всех вместе взятых. Мы вместе открываем дверь, и яркий свет, бьющий в глаза, приводит меня в чувство. Арсений улыбается и указывает пальцем на белую дверь со словами «Павел Алексеевич там» и исчезает так быстро, что я даже не успеваю ничего сообразить. Следом за ним несётся Дима и на ходу показывает мне два пальца вверх. Снова оказываюсь один в крохотном коридоре. На руке всё ещё остывает призрачный след ощущения ладони Попова, и меня немного лихорадит. «Антон, возьми себя в руки», — ворчит мозг, но он сейчас бесполезен. Трусишь? «Очень». Я тоже боялся в первый раз. «Помоги мне». Давай вместе. Раз — и я оказываюсь в светлом кабинете. Сам не знаю, как это получилось, но сбежать уже явно не получится. В нём два широких окна, занавешенных жалюзи. Слева располагается длинный стол, возле него с обеих сторон стоят по два стула. Перпендикулярно этой конструкции вплотную приставлена внушительных размеров конторка, за которой в большом кожаном кресле сидит худой мужчина лет тридцати. Он что-то увлечённо печатает и, кажется, совсем не замечает меня. Я негромко кашляю в кулак, чтобы обратить на себя внимание. Мужчина чуть вздрагивает и вскидывает голову. — Здравствуйте, — максимально чётко произношу я. Павел Алексеевич (а это, безусловно, он) выпрямляется в кресле и несколько секунд с интересом разглядывает меня. — Меняй, — вдруг выдаёт он, и от его командирского тона мне хочется съёжиться. — Ч-что? Мужчина ухмыляется и медленно поднимается из-за стола. — Расслабься, — говорит он, подойдя ко мне вплотную, и по-приятельски хлопает по плечу. — Это у нас игра такая с парнями, так что я по привычке. Ну не удержался. — А-а, понятно, — бормочу я, всё ещё туго соображая. — Да ты не стесняйся, Тох. Меня можешь звать Дядей Пашей, Арса ты уже знаешь. А с остальными я сейчас тебя познакомлю. Редактор выталкивает меня из кабинета и тащит в сторону коридора. Едва мы оказываемся там, на нас налетает невысокий мужчина с хвостиком, и — да простят меня все, — он дико смахивает на миниатюрного золотоордынского хана. — Серый, ты чё тут носишься? — шикает на него Паша. — А ну, собирай мужиков в чайной! — Так они уже там, я как раз за вами шёл, — тут «хан» повернулся ко мне и с улыбкой истинного кавказца кивнул в знак приветствия. — Ну здорова, дрищ номер два. Пока я медленно офигеваю от такого приёма, «Серый» отвешивает Паше подзатыльник и исчезает за очередной дверью. — Не обращай внимания. Серёга у нас умственно отсталый, — шепчет мне на ухо редактор и заводит в ту самую комнату, куда двумя секундами ранее юркнул «хвостатый». — О, а вот и Паша со свежим мясом! Что ж, тут до меня, наконец, доходит, почему эта комната называется «чайная». Это самый настоящий буфет. В центре стоят две сдвинутые конторки, вокруг него расставлены стулья и старые кресла. На маленькой тумбочке в углу, рядом с огромной монстерой покоится огромный чайник-термос, а весь стол заставлен кружками и тарелками. В середине — огромная корзина с фруктами, а по обе стороны от неё — вазочки с печеньем и конфетами. — Ну что, начнём официальное знакомство? — спрашивает редактор. Я смущённо киваю. — Окей. Я Павел Воля — отец этого сумасшедшего дома. — Крутая фамилия. — А ты мне уже нравишься, — Паша подмигивает, но не успеваю я среагировать, как он тут же переключает моё внимание на Попова. — Ну этого интеллигентного гомосексуалиста ты уже знаешь. Комната взрывается диким хохотом. Я ошарашенно смотрю на своего голубоглазого коллегу, который с улыбкой разводит руками. — Так, я сам себя представлю, пока этот идиот и про меня чего-нибудь не присочинил, — выкрикивает «хвостатый». — Сергей Матвиенко к вашим услугам. На шутки про причёску и кавказские корни не обижаюсь. — Фух, полегчало, — говорю я, театрально схватившись за грудь. — Димка, а ты чего молчишь? — А что я? Мы уже почти знакомы. — Да, мы столкнулись возле редакции утром. — Ага, я нашёл их, когда они с Арсом что-то промышляли в кустах, — с загадочным видом говорит Дима и усаживается в угол с кружкой кофе. По чайной прокатывается дружное «о-о-о-о», и все начинают наперебой заваливать Арсения кучей вопросов. А я что? Я просто смотрю на всё это и молча осознаю, как сильно хочу стать частью их коллектива. Нет, не так. Я хочу понимать их шутки, быть частью их дружбы. Потому что лишь одного взгляда достаточно, чтобы понять — это больше, чем коллектив. Это братство, семья — как хотите. И нужно быть последним идиотом, чтобы не желать вписаться туда. — Ну что, ещё не хочешь сбежать от нас? — раздаётся где-то над моим ухом. Мне даже не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто хозяин голоса. Слишком быстро он проник в мой мозг, а, может, даже в душу. С этим я ещё не разобрался. — Шутишь? Я в восторге! — и в этом нет ни грамма лести. Украдкой смотрю на своего новоявленного коллегу и замечаю едва заметные ямочки на щеках. Улыбается. Я улыбаюсь в ответ.