***
— Это змей Ибрагим опять остался жив… — любимая супруга Падишаха негодовала. Чтобы она ни делала, визирь оставался подле повелителя. Более того, султан даже начал проявлять к нему большую привязанность. (Думаю, государь не может отказаться от меня также, как не может выкинуть вас из своего сердца…) Сравнил уж… где она и где он. Хасеки и раб. Раб… раб… раб. А она нет… она свободная женщина, хозяйка в огромном дворце, законная жена правителя всего мира. И всё же, его угрозы, казалось, возымели эффект… Хасеки стала внимательнее относиться к названному сыну. Тот в свою очередь после охоты вёл себя так, словно ничего и не было. Его планы избавиться от Паши кардинально поменялись. Неужели ветер подул в другую сторону и опасаться теперь стоило мятежной госпоже? — Что прикажете сделать? — спросил Сюмбюль-ага, когда они с госпожой остались одни. В подобные дела рыжеволосая не позволяла вмешиваться даже самым верным служанкам, которых знала уже много лет. — Подождём пока, — рассудила жена правителя, — не вечно же ему быть великим визирем. А как так кстати Мустафа? Как девушка, которую я для него выбрала? Всё прошло хорошо? — на этих словах евнух сразу же поник головой. Стало понятно… всё совсем не так, как планировала хасеки.***
Она застала сына на балконе, тот с каким-то странным выражением глядел на ночной вид Стамбула. — Мустафа, — она несколько протянула звуки его имени. Юноша мог поклясться, что он никогда прежде не чувствовал себя так скверно. Он почувствовал как по спине пробежал табун мурашек, стоило матери коснуться его руки. — Что с тобой, Мустафа? Ты весь горишь! — воскликнула она, обеспокоенно посмотрев на сына. — Надо позвать лекаря! — Нет нужды… матушка, — последнее давалось ему всё труднее, — я просто… — Нет, ты заболеешь так… — Хорошо, позовём лекаря, но пока… пожалуйста… просто… побудьте со мной… хотя бы несколько минут.***
Несколько минут превратились в несколько напряженных часов, которые хасеки не отходила от старшего наследника. Тот то просыпался, то забывался в беспокойном сне. И всегда… он шептал какие-то странные вещи. Хюррем силилась расслышать что именно говорит Мустафа, однако так ни разу и не смогла этого сделать. На утро юноша наконец открыл глаза, находясь в более-менее нормальном состоянии. Мятежная госпожа так сильно устала, что не сумела сдержаться и таки заснула, положив голову свою на небольшой выступ кровати. Мустафа легко коснулся рыжего огня волос матери, которые словно так и манили к себе. Его названную мать считали ведьмой и иногда шехзаде ловил себя на мысли, что так оно и есть. Она, рабыня, привезённая с далеких земель, стала госпожой во дворце повелителя всего мира. Это ли не чудо? Колдунья, ведьма… она была настолько умна и прозорлива, что сам великий визирь видел в ней угрозу. Почему Мустафа не избавился от Ибрагима паши, хотя страстно желал помочь Хюррем? Всё просто… паша всё же оставался супругом Хатидже султан и наследник знал… тётя не выдержит такой потери. Да и визирь так отчаянно пытался настроить его против матушки. (Она змея… она сеет сомнения в сердце повелителя… Вы не одной крови… она избавится от тебя при первом же удобном случае…) Ну вот… разве сейчас она не могла убить его? Чем не самый удобный для этого случай? При большом желании Хюррем избавилась от него еще в детстве, такая возможность выпадала ей не один раз. Но она всегда с таким трепетом относилась к нему. Даже сейчас… поток размышлений был прерван появлением государя. — Повелитель, — хасеки, открыв очи свои и пригладив чуть спутанные волосы, поклонилась, — ах, как я испугалась… думала всё… настал конец и враги победили. Её глаза были красными (от пролитых слёз…). — Хюррем, о чём ты? — султан удивленно посмотрел на супругу, которая едва сдерживалась, чтобы не дать потоку чувств захватить себя с головой. — Сперва Мехмед, теперь Мустафа… что же будет дальше, Сулейман? Вдруг они и тебя у меня забрать захотят… — сорвалось с губ славянки и правитель обнял жену. И хотя он ничего не ответил, шехзаде понял, что слова Хасеки ещё долго будут занимать думы отца.***
Несколькими месяцами позже шехзаде узнал, что его пытались отравить. Как оказалось, сделала это одна из служанок, которых продали во дворец совсем недавно. С тех самых пор его матушка словно окончательно потеряла сон и покой. Думы Хюррем отныне занимал страх за любимых детей, каждый из которых теперь мог оказаться на краю пропасти. Теперь она с особой тщательностью отбирала наложниц для сыновей. И если Мехмед был доволен выбором матери, то вот Мустафа вновь и вновь отсылал всех девушек. — Неужели никто из них не пришелся тебе по вкусу? — спросила наконец хасеки-султан. Мустафа, устало вздохнув, покачал головой. — Матушка, вам нет нужды переживать. — Ну как же это? Ты ведь будущее Османской империи, ты должен продолжить великий род. И дай Аллах, однажды ты станешь правителем всех этих земель, — женщина окинула взглядом обширную территорию Стамбула, — и тебе нужны будут наследники. И… нужна будет поддержка, — добавила чуть тише прежнего. — Вы будете рядом, Валиде. Так ведь? — спросил он, заметив, как сразу же погрустнела госпожа. — Конечно…***
— Ты что себе позволяешь? — Хатидже буквально влетела в покои мятежной госпожи. — О чём вы, госпожа? Неужели до вас уже дошли слухи о предательстве паши? — Какое предательство?! — негодовала любимая дочь Селима Явуза. Было видно, что она вот-вот взорвётся от злости или… что-нибудь ещё. — Это ты оклеветала Ибрагима. Только ты виновата во всём. — Госпожа, если кто-то подскользнётся, вы и в этом меня будете винить? — губы рыжеволосой растянулись в ухмылке. — Уж поверьте, если бы паша был так безвинен, повелитель бы не отправил его в темницу. В конце концов, не бывает дыма без огня. — Если ты не признаешься, что это все клевета, я… я… — И что же, госпожа? Что вы придумали на этот раз? — Я тебя предупредила, Хюррем, исправь ситуацию, или я за себя не ручаюсь. — Госпожа, как же вам ещё не надоело строить против меня козни, а? — сложившаяся ситуация явно забавляла хасеки. — Конечно, я понимаю, вы страдаете… ведь паша привёл во дворец свою дочь. Бедная девочка, её мать погибла и теперь у неё остался только отец. Но каково вам, должно быть, трудно… выносить общество ребёнка, в глазах которого вы всегда будете видеть свой позор. Стыд. Какой же стыд и позор. — Хюррем… не забывайся! Кто ты такая, чтобы так со мной разговаривать? — Я — любимая женщина повелителя. Хатидже усмехнулась. Каким-то странным взором она обвела комнату Хюррем. — Раньше в этих покоях жила покойная Валиде султан, да будет рай ей обителью, — начала та как-то уж больно спокойно. — Аминь! — Она пришла сюда как госпожа, она всё в жизни делала как настоящая госпожа! И из этого мира она ушла, будучи госпожой, — теперь же султанша обратила свой колкий взгляд в сторону супруги брата, — теперь в этих покоях ты! Ты появилась здесь как рабыня. Ты делаешь всё как рабыня. И в свой последний час ты ею останешься! — султанша знала куда бить. Что-что, а вопрос рабства был для любимой жены падишаха самым больным. — Рабство закончилось, — сказала рыжеволосая, едва не закричав от душевной боли, что грозилась разорвать на части, — повелитель меня уже очень давно освободил. И был заключён никях, хотя… покойная Валиде султан была против. — В нас благородная кровь, а в тебе, Хюррем, это благородной крови нет, — сказала как отрезала. Метко. Колко. В самое сердце. Мустафа ещё несколько минут стоял в дверях, не решаясь посмотреть в небесно-голубые глаза матери. Но она бы не была вздорной славянкой, позволив себе расстроиться из-за подобных слов. Представители династии и раньше говорили ей колкости, Хюррем же смеялась им прямо в лицо. Такой уж была его названная мать. — Мустафа, — женщина не растерялась и подойдя к сыну, обняла того, — ах, мой красивый сыночек, мой милый-милый наследник. Ты моя сила, моя опора… Мустафа, пообещай, если меня не станет, то ты… позаботишься о своих братьях и сестре… ты ведь сделаешь это ради меня? — Матушка, о чём вы говорите? Откуда такие мысли? — Просто пообещай, — взмолилась хасеки, у наследника просто не было другого выбора.***
— Что ж, госпожа, вы идеально всё продумали, просто великолепно, — сказал Ибрагим, когда они встретились в мраморном павильоне. — Да, паша, ты снова выжил. Тебя даже простили, но сколько ещё это будет продолжаться? Месяц, год, несколько лет? — Хюррем была подобна змее, окутывающей своим скользким телом жертву. Ибрагим держался из последних сил, чтобы не придушить обидчицу. Дело понятное, это именно она каким-то образом донесла до повелителя письмо с довольно противоречивым содержанием. Визиря заточили в темницу, из которой, впрочем, выпустили довольно быстро. Султан не мог долго гневаться на Паргалы, таков уж его нрав. Казалось бы, все факты измены на лицо… но этого было мало, чтобы окончательно уничтожить султанского зятя. — Рано или поздно ты падёшь жертвой собственного эгоизма и алчности. Ты станешь ничем, пылью под ногами. Я же предлагаю иной выход… — И какой же? — Уходи. Откажись от поста великого визиря и покинь столицу. В конце концов, Хатидже султан всё равно не сильно любит жизнь в столице, а так… вы могли больше времени проводить вместе, — разумно заметила хасеки. — И ты думаешь, я на это пойду? — усмехнулся названный брат султана. — Если хочешь выжить, пойдёшь. К тому же, я ведь могу от тебя избавиться, ты это знаешь, однако я милостива и даю шанс. Ради Хатидже султан, ради повелителя и Мустафы. Знаю, раньше вы были довольно близки. — Раньше? Думаешь, ты смогла заменить ему мать? Думаешь, сумела избавиться от соперницы и стала единственной матерью наследников? Неужели ты не боишься сгореть в огне ненависти и алчности? — Аллах Милостивый, как же ты ещё не понял… я тот самый огонь и есть, — с улыбкой произнесла жена падишаха, — ну и… каково будет твоё решение? — Ты разве не знаешь, что орлы и голуби не заключают сделок? — слова хасеки явно рассмешили Ибрагима. А вот Хюррем с выводами не спешила. — Это твой окончательный ответ? — А может быть иначе? — с долей иронии поинтересовался боевой товарищ повелителя. Поняв, что больше ничего не сможет добиться от паши, Хюррем покинула павильон. Она была даже рада, что Ибрагим не принял её предложения и решил-таки принять бой. Свой последний бой. Гордый паша будет убит наёмными убийцами в месте их последней встречи. Это даже несколько символично. Женщина довольно улыбнулась, заметив вдалеке Перчима-агу, уж он-то всегда радовал её хорошими новостями.***
Ближе к вечеру Хюррем отправилась в покои правителя. Тот был рад видеть возлюбленную, хотя как поняла женщина, что-то тяготило его душу. — Синан, он не сможет закончить постройку в срок, — устало вздохнул султан, — ты ведь так хотела начать работу комплекса уже этим летом. — Ничего. Синан ещё ни разу не подвёл нас. Уверена, он работает в поте лица, — сегодня, после победы над главным врагом славянка могла расслабиться. И все эти сроки не волновали её. — А ещё ты была права. — О чём ты? — Кто-то отчаянно желает навредить нам. Мехмед, Мустафа, теперь и Ибрагим. — Паша? Что же с ним? — Кто-то напал на него этим утром, — было видно, как переживает за него султан. — Надеюсь, всё обошлось? Паша ведь не погиб? — если бы правитель мира пригляделся к выражению глаз любимой супруги, то понял бы, что та ожидает противоположного ответа. — Слава Аллаху, Матрахчи подоспел вовремя! — Да, если бы паша погиб, Хатидже султан бы этого не вынесла.***
Уже будучи в коридоре, Хюррем заметила пашу. Он широко улыбнулся, привлекая внимание супруги падишаха. Рыжеволосая переступила порог комнаты бывшего хранителя покоев. С виду мужчина выглядел вполне спокойным и здоровым, но судя по тому, что мужчина хромал, стало понятно, что тот всё-таки пострадал физически. — Ваше умение строить козни просто поразительно, — сказал он с ядовитой усмешкой, — но вы кое-чего не учли… вы всё ещё голубь, не способный противостоять орлу. И у голубя есть только одна возможность выжить, — Хюррем поняла всё с самого начала. — Даже голубь, познав величие сокола, не полюбит орла, — слова эти так сильно задели пашу, что тот, словно потеряв над собой всякий контроль, впился в губы госпожи требовательным поцелуем. Роксолана, пытаясь сохранить свою честь, до крови прокусила его язык. Паргалы недовольно замычал, ему пришлось отпустить свою жертву. Рука Хюррем взметнулась к верху и с силой опустилась на лицо визиря. На щеке мужчины остался красный след от удара. Воспользовавшись замешательством паши, женщина буквально выскочила в коридор.***
Мустафа стал замечать, что Рустем ага, бывший конюх, стал в почёте у его матушки. По какой-то причине мужчина так сильно понравился хасеки, что он-таки занял место в совете. Многим позже он узнал, что Рустем ага если и испытывал к Валиде чувства, то они были далеко не романтического характера. Конечно, его мать была по-настоящему прекрасна, и всё-таки мужчина преследовал иные цели. Михримах… его милая сестра была красавицей, сам архитектор Синан сватался к ней. Конечно, султан позволил дочери самой выбрать себе спутника жизни. Та и выбрала… бывшего конюха, удивительно, конечно, но во дворце всем стало ясно как день, что руку к этому приложила хасеки султан. Мустафа в подобные дела никогда не вмешивался. Тем более, таковым было решение его матушки (а с ней он и не думал спорить…). Так или иначе, обитатели дворца знали наверняка… самое плохое ещё впереди. Золотая эпоха султана Сулеймана ещё не подошла к концу. И пока бьется сердца повелителя всего мира, десятого государя османской империи, продолжится противостояние двух великих умов. И пока жив один, второй не успокоится. Мустафа тогда ещё не догадывался, что ему предстоит решить исход и тем самым запустить необратимый процесс. Александра и Тео… Хасеки Хюррем Султан Хазрет Лери и Великий Визирь Ибрагим Паша… законная супруга Султана Сулеймана и единственный муж Хатидже султан… они как два мотылька подле повелителя. И никто не знает кому суждено сгореть первым. Суждено ли?