Солнечная

Майское солнце беспощадно палило, и Лили, закатав рукава, склонившись над котлом, решительно поджала губы, сосредоточенно наблюдая за бурлящей жидкостью. Она не думала ни о чем, кроме своего зелья, и это было ее спасением, ведь стоило лишь на секунду лишиться своего дела, как мысли накатывали на нее валуном. Она почти не бывала дома, возвращаясь лишь к ночи, прячась ото всех на свете в лавке. Первые дни журналисты усиленно пытались выловить ее для диалога, но Поттер, накладывая чары, старательно игнорировала их существование, не обращая внимание на всевозможные статьи в газетах, на косые взгляды и посетителей, которых в скором времени она и вовсе перестала принимать, так как они приходили не за материалами. Они приходили, чтобы поглядеть на Лили Поттер. Ее имя слетало с губ чаще, чем название партии «Содружество». Люди, жившие в Лютом, смотрели на нее с благоговейным огоньком, остальные же — с презрительной усмешкой. Им хотелось посмотреть, чем закончит еще одна из Поттеров и насколько красиво будет ее падение. Но дни медленно сменялись друг другом, и ничего не происходило: никто не мог закрыть лавку, потому что в ней ничего не было. Лили позаботилась о том, чтобы выполнить все требования законодательства и оставила лишь то немногое, что было разрешено к продаже. Все это время Лили варила Мариус, а между тем, засматриваясь на брошюру с испытательной программой, она решалась поучаствовать. Право, Лили не нужна была официальная работа, но мрачные взгляды Поттеров, неодобрение, которое висело в их доме — все это так бесило Лили, так сильно выводило ее, что в какой-то момент она просто не смогла удержаться, чтобы не отправить свою анкету для участия в испытании. — Ты эгоистка, — сказал ей Джеймс, когда они случайно столкнулись в Министерстве. Она только-только отнесла анкету, и, натягивая шляпу, пряча глаза за черными очками, Лили совершенно не ожидала увидеть здесь своего брата. — Ты делаешь лишь то, что хочешь, не думая о своей семье. — Оставь свои нравоучения, — шептала она, кривя брови, мечтая просто исчезнуть, потому что взгляд у Джеймса был таким болезненным, таким неживым, что ей становилось даже страшно. — Ни черта ты не знаешь, мистер-я-единственная-надежда-этой-семьи. — Ерничай, сколько тебе хочется, — в ответ так же тихо проговорил он, сощурив карие глаза. — Но это никогда не отменит того, что ты просто пытаешься привлечь внимание своими выходками. И бесишься от того, что мы с отцом и Алом смогли нормально зажить, когда ты только и делала, что убегала. В тот момент Лили так разозлилась на Джеймса, что не вернулась ночевать домой. Она просто сидела в лавке, наблюдала, как медленно догорал огонь в горелке и как весь мир постепенно окунался в тишину и мрак. И, всматриваясь в черноту перед глазами, Лили думала о Скорпиусе Малфое. Он мерещился ей в каждом углу этой неживой комнаты, и в какой-то момент казалось, что Малфой просто прячется за дверью, и еще секунда — она точно увидит его. Но, конечно же, Скорпиуса Малфоя не могло быть здесь. Лили не видела его с того самого дня, о котором старалась не думать, и она ждала его действий. Ей хотелось, чтобы Скорпиус отомстил ей, чтобы, применив все свое мастерство, он нанес ей удар, потому что его молчание, его непокобелимое сношение всех ее подлянок злило. Когда-то давно Малфой без промедления разрушил ее мир, так почему он медлил сейчас? Что останавливало его? Утро неслышными шагами подступало к комнате, и робкие, первые лучи солнца едва заметно скользили по полу, освещая лавку. Через три дня должно было начаться отборочное испытание, и Лили, отваривая зелье невидимости, хотела всех удивить. Ее навыки были столь велики, что, на самом деле, она была уверена, что пройдет без труда, но какое-то шестое чувство нашептывало ей, что ни черта у нее не получится. Потому что Лили Поттер — дочка отступника, чернокнижница и недоучка. У Лили Поттер ничего не было. Отодвинув стул, Лили бросила последний взгляд на зелье, а потом медленно перевела его на Мариус, сморщившись. В спешке добывая ингредиенты, она совершенно забыла о гоблинском золоте, которое хранилось в ее сундуке. И видел Мерлин, как Лили хотела плюнуть на все это зелье, на обязательства и на Астората. Возвращаться обратно в лес было бы самоубийством, да и связываться с Мариусом вновь… что это было, как не то самое действие, после которого неминуемо падение? Она возлагала надежды лишь на раннее утро, поэтому, оглянувшись воровато, Лили тут же трансгрессировала к дому Берка, внимательно вглядываясь в него. Несмотря на утро, в комнате, в которой спал Асторат, горел свет, но это едва ли смутило Поттер. Она знала, что старик давно уже боялся темноты и боялся засыпать, поэтому всегда держал свет включенным. И знала Лили так же, что смерть его близка и она неминуема, так не поэтому ли Поттер так стремилась сварить это чертово зелье? Не ради того, чтобы потешить старика в благодарность, что когда-то он принял ее, маргинальную и падшую? Тяжело вздохнув, она уверенным шагом направилась прямиком в лес, сжимая ладонь в кулак. Боль и какая-то странная горечь прошли, оставляя после себя одну только ненависть, и сейчас Лили пуще прежнего мечтала завершить начатое представление до конца. Ни разочарование отца, ни странное поведение Малфоя, совершенно ничто не могло заставить ее отступить. Потому что теперь Лили Поттер хотела просто показать им всем, чего она стоит и как далеко может дойти в попытках затравить внутреннюю боль. Дыхание опять сорвалось, и Лили, дойдя до нужного места, согнулась, зажмурив глаза, боясь хотя бы на секунду дать волю тоске, которая словно оставляла небольшие порезы на ее сердце — ей было так тяжело, так сложно держаться на плаву, что хотелось уже просто утонуть. Жаль только, что Лили Поттер совершенно не умела проигрывать — она всегда жаждала реванша. Она вновь проделала те же манипуляции с сундуком и, найдя среди всевозможных склянок кусок гоблинского золота, сжала его в ладони, чувствуя, как прожигает он плоть, как кровь, медленно стекая по руке, падает прямо на землю. Как бы сложно ни было Лили, как бы ни была тяжела ее ноша, как бы сильно ей ни хотелось прекратить начатое, она всегда будет вставать, из раза в раз, держа голову все выше, чтобы доказать каждому — мир жесток, черт побери, но Лили Поттер всегда была жестче. Глубоко задумавшись, она вынырнула из собственных мыслей лишь тогда, когда услышала треск ветки. Круто развернувшись, она внимательно стала всматриваться в стволы голых деревьев, а потом, переведя взгляд на свои ноги, поняла, что это она наступила на почерневшую ветку. Вновь тяжело вздохнув, она быстрым движением спрятала сундук обратно под землю, а потом стремительно вышла из леса, поскрипывая подошвой по зеленой траве. Лили уверенно шла к лавке, чувствуя взгляды тех немногих волшебников, что находились на Косой аллее, но она совершенно не обращала на них внимание, решительно вперив взгляд вперед, как всегда не замечая преград на пути к своей цели. Она думала лишь о том, чтобы через три дня во всей красе показать свое мастерство, чтобы утереть нос Гермионе, Альбусу и всем тем, кто говорил, что у нее, чернокнижницы и недоучки, нет шансов влиться в это новое общество, которое, право, было совершенно ей не нужно. Если она получит работу, то тут же откажется от нее, потому что все, чего жаждало ее сердце, — это лишь желание доказать, что она совершенно нормальная и не такая уж падшая. И одна только эта мысль отчего-то заставляла ее лишь усерднее работать над зельем, вычитывать старые тома для придумывания способов усовершенствования его, и чем сильнее она погружалась в работу, тем явственнее забывала о всех своих проблемах. Лишь иногда ее работу прерывали рейды авроров, из-за которых Лили пришлось наложить защищающие заклятия на Мариус, хотя это и было бессмысленно — на первых порах оно едва ли было отличимо от самой простенькой Амортенции. Но, естественно, никто не мог прикрыть ее лавку, даже несмотря на то, что покупателей она и не пускала, оправдывая это тем, что пока только готовится к официальному открытию. Поэтому, наслаждаясь своей маленькой победой, Лили усердно готовилась к следующей. Еще один день пролетел слишком стремительно, и Лили, проснувшаяся из-за сильного сквозняка, гулявшего по дому, сморщилась, потирая щеку. Какой день ее не было дома? Она едва ли могла вспомнить, но и знала ведь прекрасно, что там ей совершенно не рады. Никто: ни Альбус, ни Джеймс, ни отец — совершенно никто не пытался понять причин ее поступков, а объяснять что-то было не в стиле Лили. Поэтому, прикрыв глаза и почувствовав, как болит у нее спина, она стремительно подошла к котлу, внимательно наблюдая за готовившимся зельем. Оно было почти готово. Еще два часа, и завтра Лили наведет целый триумф на министерских обывателей, ведь зелье Невидимости было крайне тяжелым в приготовлении и подборе ингредиентов, такому совершенно не учили в Англии, и сейчас она была рада, что еще три года назад приняла решение покинуть ее. Куда катилось зельеварение в этой стране, Лили было понять сложно: Содружество во имя истребления магии упрощало программу студентов и школьников, оставляя для них лишь безобидные, простые зелья, лишая возможности приготовить напиток Живой смерти или Адовых мучений. Это было столь глупо, что, когда Лили впервые увидела новый учебник по Зельеварению, она лишь скривила губы в насмешке — стремясь обезопасить школьников и решить их морального выбора, они взращивали из этого поколения стадо безмозглых идиотов, умеющих рассуждать только в парадигме черного и белого. Фыркнув тихо, Лили прикрыла крышкой котелок, а потом взгляд ее переметнулся на Мариус. Она не успеет его приготовить, конечно же не успеет, и Лили была отчего-то уверена, что Асторат умрет раньше, чем полная луна взойдет над Лондоном. И мысль эта вызывала внутри нее тоску: ведь, почему, черт возьми, она все еще готовила этот Мариус? Неужели только лишь ради собственного успокоения, что она сделала все, о чем Асторат ее только просил? Когда эмоции стали слишком тяжелыми и ее сердце опять и опять неприятно заныло, Лили резко подняла глаза и, подумав, медленно решила подняться на второй этаж. Все это время у нее не было возможности исследовать картотеку Берков, а карточка с фамилией «Томас» была слишком заманчивой, чтобы можно было даже не попытаться узнать, что именно им могло понадобиться в лавке, носившей столь компрометирующую репутацию. Каждый шаг отдавался скрипом половиц, и, когда Лили вновь зашла в пыльную каморку, то неспешным шагом, словно растягивая собственное предвкушение, подошла к шкафу и медленно-медленно вынула небольшую по размеру папку, на которой красивым курсивом было выведено: «Томас». Сердце ее билось, когда, открыв ее, Лили не заметила ничего, кроме небольшого листка, и внутри нее появилось острое чувство разочарования — в конце концов, ей хотелось верить, что здесь можно было найти нечто действительно удивительное, а не всего лишь… чек? Всматриваясь, Лили прочла лишь одно: «Сильнодействующая Амортенция». И это так позабавило ее, что, сильнее смяв бумажку, она задумчиво провела рукой по своей шее. Почему-то она была уверена, что данная покупка принадлежала Мэри Томас, ведь… зачем нужна была сильнодействующая Амортенция успешному Дину Томасу и популярному в женском обществе Годрику? Аккуратно положив бумажку обратно в папку, Лили развернулась и облокотилась спиной о шкаф, бессмысленно посмотрев в пустоту. Она что-то упускала, упускала еще со школьных времен, потому что не могло быть так, что Мэри не оставила ни одного следа своей далеко не безгрешной деятельности. Мэри, тщеславная, хитрая, амбициозная Мэри… ей пришлось пожертвовать многим, чтобы взойти на вершину, но думала ли она о том, как больно с нее падать и каким стремительным будет ее падение? За всю свою жизнь она совершила, пожалуй, самую роковую ошибку — возомнила себя самой сильной и самой большой опасностью для всех, кто окружал ее. И не поняла лишь одну вещь: даже если когда-то давно у нее получилось сбить с ног Лили Поттер, не было совершенно никакой уверенности, что получится вновь. Потому что Лили — это жестокий ураган, сносящий с пути всех, кто причинил ей боль. И она никогда и никого не забывает, навсегда выбивая в памяти имена тех, кто подумал, что он может победить ее, человека, пережившего столько страданий и ударов судьбы, столько проигрышей и падений — нет, не было той силы, которая могла бы уничтожить ее. Никто, кроме нее самой, не мог окончательно заставить ее упасть. Задумавшись, Лили облокотилась сильнее на шкаф и вдруг услышала резкий треск. Оторопев, она резко отошла от стеллажа и обнаружила, что у ее ног валяется увесистый том. На вид он был очень старым и потрепанным, и Лили, сдув пыль с его махровой обложки, бессмысленно посмотрела на название — «Высшие зелья». Хмыкнув, она стиснула том сильнее и решительно направилась на первый этаж. Было утро, и до конца дня оставалось слишком много времени, поэтому книга была очень кстати — за зельями больше не нужно было следить, а возвращаться домой так рано… что ж, это было равносильно тому, что она определенно кого-нибудь встретит, и тогда, кто знает, удастся ли ей избежать очередного ненужного разговора. Она лениво листала страницы, почти не вчитываясь в текст, постоянно отвлекаясь на собственные мысли, в которые окунаться не хотелось совершенно. Лили опять думала о Скорпиусе и о том, чего ей стоило ожидать — она сомневалась, что Малфой оставит ее поведение без ответа и странное чувство ожидания таилось внутри нее. Ей хотелось, чтобы Скорпиус бросил все свои силы, чтобы задеть ее; хотелось, чтобы он так же думал о ней, чтобы с таким же рвением мечтал уничтожить ее жизнь. И его слова о том, что она ему ровня, вызывали внутри нее странную дрожь удовольствия, словно эти слова действительно имели под собой основу. Сильнее сжав том в руках, Лили прикрыла глаза, тяжело задышав. Она представляла Скорпиуса, прижимающего ее к столу, и все ее тело будто наливалось свинцом. И это было мукой — видеть его так близко и знать, что им никогда не суждено перейти ту малую границу, что осталось между ними в прошлом. Ту, которую Лили вычертила вполне осознанно, понимая, что чертов Скорпиус Малфой любит мертвую, давно уже покинувшую этот мир Мадлен. Откинув книгу, Лили резко встала, и, подумав о том, что плевать ей, что скажут ей дома, она уверенно вышла из лавки, прикрыв за собой дверь. И, когда Поттер накладывала закрывающие чары, то вдруг почувствовала чье-то присутствие, и, круто развернувшись, она увидела перед собой Элеонору Спинетт, которая, неловко озираясь по сторонам, словно находилась не в своей тарелке, робко сжимала шляпу пальцами. — О, Лили, — улыбнулась она, подойдя ближе, с удивлением оглядываясь по сторонам. — Так удивительно, не думала, что когда-нибудь окажусь здесь. Лили промолчала, сузив глаза, а потом, развернувшись, спокойно направилась вдоль кварталов, слыша цоканье каблучков позади себя. Не выдержав, Поттер резко остановилась, внимательно поглядев на Элен. Что нужно было ей? Зачем она следовала безмолвной тенью за Поттер? «Она хочет повидать Джеймса, — подумалось вдруг, и Лили лишь мрачно усмехнулась, — ты ей совсем не нужна». — Что тебе нужно, Спинетт? — холодно протянула Лили, слегка приподняв бровь. — Не припомню дня, когда мы вдруг стали подругами, чтобы ты вот так вот просто приходила ко мне на работу. — Я просто хотела тебя увидеть, что такого? — воскликнула она, поравнявшись. — Лили, ты слишком подозрительна к людям. Я пришла просто поинтересоваться, как твои дела. Мэри такая злая сейчас, что мне, правда, становится очень страшно. Ты не боишься? — прошептала она, понизив голос, внимательно посмотрев своими бездонными глазами. Лили фыркнула, скрестив руки на груди, снисходительно смотря на Спинетт. Годы прошли, но совершенно не изменили Элеонору — она по-прежнему была наивной и доброй, будто не понимая, что об эти качества лишь вытирают ноги. Они не приводят ни к чему. — Я боюсь лишь саму себя, Элен, а не какую-то стерву, возомнившую, будто на нее нет управы, — чеканя, тянула Лили, и глаза ее по мере разговора начинали блестеть — столько чувств оседало на дне зрачков, столько невысказанных слов было похоронено там же. Лили Поттер вся состояла из уничтоженного и спрятанного, так был ли смысл удивляться, что иногда все это брало над ней верх? — Она уже теряет людей вокруг себя: Годрик уезжает в Америку, ее отец явно не тот человек, которым она может повелевать… кто у нее вообще остался? Кто встанет на ее сторону вместо того, чтобы хорошенько задеть ее, опрокинуть со столь оберегаемого ею пьедестала? Замолчав, Лили перевела дыхание, чувствуя, как тяжело ей выдавить улыбку, как слова, произносимые ею, совершенно не сочетались с той бурей, поднимавшейся в душе. Лили мечтала закричать от той горечи, что переполняла ее легкие, мечтала упасть и почувствовать теплую руку на спине, но вместо этого она вновь и вновь была вынуждена делать вид, будто все идет так, как ей хотелось, что месть ее — ее отрада, а не погибель, и что плевать, совершенно плевать, что у нее и самой-то никого не осталось. Элен молчала, понурив задумчиво голову, и Лили, не улыбаясь, бессмысленно смотрела на нее, чувствуя странную пустоту. И это чувство было таким знакомым и таким родным, что хотелось уже просто вскрыться — что угодно, лишь бы не чувство, будто все, что она делала, не имело совершенно никакого смысла. — Странно, — наконец протянула она, подняв голову, — Годрик не говорил мне, что уезжает. Хотя я и была у него лишь на прошлой неделе… Прикрыв глаза, Лили тяжело вздохнула, чувствуя, что с каждой секундой ей все труднее находиться рядом с Элен, видеть ее понимание и человечность, обеспокоенность ее судьбой. Поэтому, наверное, она кивнула головой на прощание и быстрым шагом скрылась за поворотом, оставляя печальную Элен наедине с самой собой. Потому что она не должна была думать, что они друзья; потому что ей пора уже было набраться эгоизма и начать обходить стороной тех, кто только и делает, что использует ее. Думая об этом, Лили и не заметила, как оказалась у дома и, вглядываясь в него с минуту, она все не решалась войти. Ей не хотелось здесь быть. Совершенно, просто до ужаса не хотелось, но, уничтожая себя внутренне, Лили не двигалась с места, словно пробуя, сколько в ней еще осталось не выстраданного, непонятого ею. А потом, вздохнув, она решительно вошла внутрь, сразу услышав шум, доносившийся из гостиной. Каким-то шестым чувством она понимала, что ей лучше пройти мимо гостиной незамеченной, однако, чтобы добраться до своей комнаты, ей бы все равно пришлось показаться там. Поэтому, нацепив безразличие, она уверенно вошла внутрь, сразу замечая Фрэнка Лонгботтома и других знакомых мужчин, которые присутствовали по субботам в их доме. — То есть, вы хотите сказать, что не знали, что лавка все это время принадлежала вашей дочери? — возмущался Фрэнк, слегка взмахнув рукой, что выдавало его заинтересованность — похоже, Лонгботтом всерьез решился встать на сторону Малфоя. — Это немыслимо, она так подвела нас… Но Гарри Поттер молчал, тяжело вздохнув, а потом взгляд его резко наткнулся на Лили, и он еще сильнее помрачнел. Лонгботтом осекся и, проследив за взглядом Гарри, тоже теперь смотрел на Лили с точно таким же мрачным интересом. — Где ты была все это время, Лили? — строго спросил наконец Гарри, и голос его отдавал сталью. Лили усмехнулась, слегка склонив голову. — Это имеет значение? — Пока ты живешь в моем доме, ты будешь подчиняться моим правилам, — жестко отрезал он, еще сильнее сузив глаза. Гарри Поттер выглядел не на шутку раздраженным, и, кажется, впервые он раздражался от разговора с ней. — В лавке я была, в лавке! — не выдержав, бросила Лили, видя, как прикрыл глаза Фрэнк и как другие стоявшие мужчины мрачно переглянулись. И, смотря на них, она мечтала увидеть Скорпиуса, но его не было — неужели он уже ушел? — Ты подала заявку на отборочные испытания, — резко спросил отец, вынуждая ее вновь посмотреть на него. — Зачем? Какой тебе от этого прок? Но Лили молчала, упрямо кусая губу, с раздражением думая, что ей совершенно не хочется признаваться, что виной всему ее подростковый максимализм, который так и никуда не делся спустя три года; что ей хочется доказать, что она талантлива и что сможет обойти систему. Что Гарри Поттер мог гордиться своей дочерью и что все, что делает она, не так уж и вредит ей. Только ни одно слово не слетело с ее губ, и, сильнее прикусывая нижнюю губу, она мечтала, чтобы отец ее больше ничего не сказал и чтобы не смотрел на нее так, словно она совершенно и определенно пропащая. — Скорпиус просил передать, чтобы ты не участвовала в этом, — отвернувшись от нее, уже более ровным тоном сказал Гарри, вышибая воздух из ее легких. — Данное мероприятие курируется Томасами. Раздражение, медленно перерастающее в ненависть, опутало Лили, заволокло сознание. Какое имел право Малфой лезть в ее жизнь? Давать советы? Напрягать ее отца? И почему же ее отец так верил ему? За что Малфой заслужил такое уважение, когда она, его родная дочь, вызывала в нем одно лишь разочарование? Острая боль пронзила Лили, и, открыв было рот, она опять замолчала, не в силах говорить, когда, на самом деле, ей хотелось кричать. Из-за несправедливости. От непонимания. В этот момент, когда ей хотелось просто напросто сбежать, резко открылась входная дверь и на пороге с силой врезавшись об порог, порождая громкий звук, появился Фобос. Лили оторопела, смотря на него, бледного и испуганного, и чувство чего-то неизбежного появилось в ее душе. — Асторат… ему плохо, — сбивчивым голосом проговорил он, и большего Лили не нужно было — она стремительно преодолела расстояние между ними и, схватив его за руку, резко потянула на себя, вынуждая его идти. Они поспешно трансгрессировали, и плевать ей было, что ее могло расщепить, а потом почти бегом они приблизились к дому и, не думая ни о чем, Лили быстро забежала на второй этаж. Асторат сидел на кровати, склонившись к полу, кашляя, почти задыхаясь, и половина его лица была черной — проклятие, расползаясь по телу, дошло наконец до мозга. — Лили, — слегка осипшим голосом позвал он, и глаза его сверкнули, словно одну только ее он и ждал. Она подошла к нему, упала коленями на пол и, схватив его за лицо, внимательно посмотрела в лицо. Зрачки — расширены, дыхание — сбито, и в самом лице будто явственнее виднелся отпечаток самой смерти. Лили беспомощно повернулась и посмотрела на Фобоса, который, держась крепко за дверь, внимательно смотрел на Астората, и лицо его выдавало отчаянье. Полное и незыблемое. И в тот момент, когда, сощурившись, он посмотрел на Лили, в глазах его сверкнула ненависть — то ли потому, что на смертном одре Асторат возжелал увидеть Лили, то ли потому, что ей не удалось его спасти — и, сильнее сжав дверь, Фобос лишь тяжело задышал. — Хоть не летом, честное слово, — сипел Асторат, вынуждая ее посмотреть на него. Какая-то блаженная улыбка появилась на его устах, а глаза словно забегали в беспамятстве. Он окунался в воспоминания даже сейчас, будучи при смерти. Резко поднявшись, Лили аккуратно уложила его, сдавливая руку, которой он цеплялся за рукав ее платья. Асторат что-то шептал в бреду, хватаясь сильнее, словно она была единственной ниточкой между ним и жизнью, и с каждой секундой она испытывала странную, тупую, режущую боль. — Мерлин… — шептал он то прикрывая глаза, то распахивая их, — если бы был только один шанс… один единственный… я бы никогда не убил ее… — Что? — склонившись, чтобы расслышать его, спросила Лили, испытывая теперь и странный для себя страх. — Я ведь так любил ее! Одну только ее! — стенал он, хватаясь сильнее за ее платье, растягивая ткань, и самое настоящее отчаянье просачивалась сквозь фиолетовую бездну его глаз. — Месть — это путь в никуда, понимаешь? — говорил он все тише, тяжело дыша, будто пытаясь высказать то последнее, прежде чем навсегда кануть в небытие. — От нее… не проще… но сложнее… Нащупав ее руку, он выгнулся в спине и, в последний раз сверкнув глазами, яростно, с болью и ненавистью бросил, сжимая ее руку до хруста костяшек: — Нет ничего… ничего глупее мести тому… кого так сильно любишь… понимаешь? Он упал на подушки и глаза его, широко распахнутые, безучастно смотрели в потолок. Дверь хлопнула, Лили видела, с каким искаженным лицом выбежал из комнаты Фобос, и теперь лишь она одна сидела напротив покойника, смотря в его раскрытые глаза. Чувствуя, как все внутри разрывается от боли, горечи, тоски и той печали, что она так мечтала убить внутри себя. Потому что мстить с каждым днем было труднее. Потому что Лили лишь теряла, не приобретая ничего взамен.

***

Она бессмысленно провела рукой по книге, испытывая странное опустошение. Через час должны были начаться отборочные испытания, но никакого предвкушения, а уж тем более азарта. Черное платье струилось до колен, и все было таким же мрачным и безразличным, несмотря на палящее солнце за окном и осеннее трепетание зеленых листьев на деревьях. По-настоящему Лили боялась заглянуть внутрь себя и подумать об Асторате, о его своеобразной исповеди. Она боялась, что ее смысл жизни, заключавшийся в единственном желании отмщения всем людям, повинным в ее низложении, был пустым и совершенно бессмысленным. Ведь, право, зачем ей тогда жить? Чего еще ожидать ей от этого мира? Прикрыв глаза, Лили сжала меховую обложку книги, бездумно раскрыв ее, всматриваясь в завитки букв. Она не вернулась домой и не поговорила с Фобосом, лишь заперлась в лавке и долго-долго смотрела в пустоту, не понимая собственных чувств. И все теперь казалось ей таким бессмысленным, таким ненужным, что, задаваясь вопросом, а было ли хоть что-то ценное в ее жизни, Лили не могла найти ответ. И это убивало ее. Часы пробили полпервого, и, цыкнув, она резко дернулась, из-за чего увесистый том упал прямо на пол. Безразлично проследив за его падением, Лили нахмурилась, опустившись на корточки, и, когда, схватив книгу, взгляд ее проскользил по полу, она обнаружила, что что-то выпало из нее. Отложив книгу, Поттер неспешно подняла конверт и, когда развернула его, замерла, с удивлением обнаруживая на месте адресата имя — Астория Малфой. Странное волнение поднялось в ее душе, и, медленно поднявшись, Лили несколько раз повертела в руках распечатанный конверт, все больше хмурясь. У нее совершенно не было времени для его изучения, потому что, договорившись встретиться с Розой прямо в Министерстве, Лили уже немедленно должна была трансгрессировать. Вздохнув, Лили нервным движением спрятала конверт обратно в книгу, а потом быстро выскочила из лавки, игнорируя любопытные взгляды и шептания за ее спиной. И, улыбнувшись, Лили чувствовала, как трещит по швам ее маска, как внутри нервозность и странное ощущение бессмысленности пронзали каждую клеточку ее тела. Но она шла, улыбаясь, сверкая глазами, предпочитая ни на ком не задерживать взгляд, думая лишь о том, что однажды все это закончится. Однажды ей больше не придется ни улыбаться сквозь боль, ни искать оправдание собственной жизни. И вот тогда, думалось ей, она и будет счастливой, хоть и не почувствует этого. Коридоры Министерства встретили ее потоком людей, расходившихся кто куда, и Лили, отойдя к стенке, пыталась высмотреть среди них Розу. Времени было еще много, почти сорок минут, и она совершенно не волновалась на счет своего зелья — склянка была надежна спрятана в небольшую коробку в кармане ее мантии. Только странное мрачное предчувствие не давало ей покоя — Лили не понимала ни причину его, ни столь странных для нее подозрений. Мерлин, она совершенно не понимала саму себя. Отойдя в бюро регистрации, Лили была вынуждена сдать свою палочку, и сейчас, стоя в зале, она чувствовала себя беспомощной, сетуя на новые законы, которые все никак не могла принять. И столь терпкое, мрачное предчувствие лишь сильнее заставляло ее нервничать, окуная в потаенные страхи. — Лили? — Уйдя в мысли, она не сразу заметила Розу, приблизившуюся к ней. Поттер вздрогнула. Подняла резко голову и безразлично оскалилась, взирая на свою кузину. Заурядная, дотошная Роза Уизли с пучком на голове устало поглядывала на нее сквозь стекла очков, то и дело тихо вздыхая. — Не уверена, что я правильно поступаю, — нахмурилась она, скрестив руки на груди, прижав к себе папки с документами, — но раз моя мама предложила тебе попробовать пройти испытания, то я должна довести это дело до конца. — Необязательно, — холодно цокнула Лили, поравнявшись, склонив голову набок. Рядом с Розой она чувствовала собственную свободу, ведь Уизли была зависима от чужого мнения и общественной репутации; у нее была работа и семья, которой она вечно должна была что-то доказывать. У Розы Уизли не было ничего своего, как и у Лили, но при этом она была прочно связана обстоятельствами и обществом, которое возносила. Не жалко ли это было? Не убого? — Ну уж нет, мало ли, что ты еще учудишь, — сделав акцент на последнем слове, хмуро бросила она, развернувшись. — Пойдем. Они шли в полном молчании, и чем ближе они были к цели, тем меньше душевных сил испытывала Лили. Все это гребаное Министерство совершенно не стоило ее сил, она была талантлива и профессиональна, когда как здесь, в этом рассаднике демагогий и лицемерия, нужны были лишь заведенные механизмы для выполнения однотипных операций. Да и кому она пыталась что-то доказать? Альбусу? Отцу? Им совершенно не было до нее никакого дела, так зачем это все? К чему? — Мисс Уизли, остановитесь. — Лили замерла, заметив, как сжала руку в кулак Роза. А потом, прикусив губу, она медленно вскинула голову на мужчину, что незаметно вырос прямо на их пути. Волшебник, одетый в деловую мантию, хмурил брови и мрачно поглядывал на Розу, и та под давлением его взгляда будто млела, нервно моргая. — Я же говорил вам, что документы должны быть на моем столе без десяти час… — …но сейчас лишь половина! — … если вам не хватает интеллектуальных способностей для запоминания столь незначительной информации, что вы вообще здесь забыли? Роза дернулась, словно порываясь что-то сказать, но, поймав раскаленный злобой и насмешкой взгляд своего начальника, лишь сильнее понурилась. И глядя на свою кузину, Лили скривилась. Жалкая, непримечательная, вечно склонявшая голову Розу Уизли. У нее не было ни характера, ни собственного мнения, не потому ли Лили всегда презирала ее? — Жду документы через пять минут. Если не успеете, пеняйте на себя. Круто развернувшись, мужчина свернул влево, и Роза, прикрыв глаза, разжала кулаки, с раздражением сверкнув глазами в его сторону, а потом, медленно заскользив ими по Лили, кивнула головой в сторону, словно говоря ей следовать за ней. — Я заведу тебя в кабинет, а сама ненадолго отлучусь, — затараторила она, когда они шли мимо бесконечных залов и дверей. — Надеюсь, за это время с тобой ничего не случится… — Почему ты позволяешь ему так разговорить с собой? — перебив, надменно спросила Лили, слегка приподняв левую бровь. Роза остановилась. А потом, круто развернувшись, в упор поглядела на Лили, и на ее малоэмоциональном лице она вдруг увидела презрение, направленное прямо на нее. — Не все такие, как ты, Лили, — холодно и устало проговорила она, — не всем плевать на свое место в обществе и на мнение окружающих. Постоянно идти против социума, вредя всем, кто тебя окружает, подводя свою семью… не все могут и хотят так жить, Лили Поттер. И твое изгнание не делает тебя самой крутой. С каждым ее словом бровь Лили медленно поднималась, и, слушая кузину, видя ее праведный гнев, она, не сдержавшись, рассмеялась, вызывая у Розы лишь новую порцию презрения. Лили смеялась ей в лицо, потому что каждое ее слово, каждая ее попытка пристыдить ее была столь уморительной, что ничего, кроме веселого, какого-то отчаянного хохота не вызывала. Да что она знала, в конце-то концов. «Чертова копия своей мамочки, — кривясь, думала Лили, переведя дыхание после очередного приступа смеха, — они только и делают, что лезут в чужую жизнь, не разобравшись с собственной». Тяжело вздохнув, Роза молча развернулась, довела Лили до плотно закрытой двери и сказала стоять и ждать, а потом пошла в противоположную сторону, громко цокая каблуками. И Лили долго еще провожала ее взглядом, вслушиваясь в этот ритмичный звук, испытывая странное, но уже такое родное и знакомое опустошение. Тишина, повисшая в коридорах, заставила ее нервно вздрогнуть. Время шло, но Роза все не возвращалась, и, не сдержавшись, она все-таки решилась заглянуть в кабинет и тут же услышала размеренный мужской голос: — На отборочное испытание? — Да. Лили Поттер, — поспешно проникнув в помещение, бросила Лили. Мужчина, стоявший у окна, безразлично посмотрел на нее, а потом вновь уткнулся в журнал в своих руках, и Лили, не придумав ничего лучшего, подошла к одному из столов и вытащила коробку. Открыв крышку, Лили вытащила зелье и, посмотрев на него, довольно усмехнулась. Бледно-голубая жидкость бликами переливалась от солнечных лучей, и, засмотревшись, она не сразу вспомнила, где находится и зачем. И только лишь когда сзади раздался скрип двери, Лили круто развернулась. А потом сразу же замерла, чувствуя, как напрялась каждая мышца тела. Потому что напротив нее, ухмыляясь, скрестив руки на груди, стояла Мэри Томас в окружении двух амбалов с полным безразличием в лице. — Давно не виделись, Лили. — Улыбка ее напоминала звериный оскал, а торжество, столь знакомое Поттер еще с Хогвартса, сделало ее ярко-голубые глаза будто еще ярче. — Как была идиоткой, так и осталась. Следя за каждым мускулом своего лица, Лили позволила себе лишь прищуриться, неотрывно следя за каждым ее движением. Странный, чужеродный страх появился в ней, когда взгляд ее касался людей, стоявших рядом с Томас. — Тебя так легко обвести, — продолжала она, подойдя ближе, кривя свои губы в широченной улыбке, будто стараясь спровоцировать, — ты даже не поняла, что все это — письмо Годрика, отборочные испытания — моя чертова ловушка для тебя. Лили вздрогнула, резко дернув рукой, с некоторым неверием смотря на Мэри. И тут предупреждение Малфоя, слова Элен о том, что она ни черта не слышала об отъезде Годрика, вспыхнули в голове, вызывая один только ужас. — Место в лаборатории было определено еще сегодня утром, — со смешком протянула Томас, а потом, схватив Лили за руку, она вынула из нее склянку с зельем, и, хмыкнув, со всей силой швырнула ее об пол. — Да как ты… — хотела было сказать Лили, которая, оторопев, смогла прийти в себя только сейчас, наблюдая за тем, как бледно-голубая жидкость растекается по полу. Она беспомощно переводила взгляд с него на Мэри, чувствуя, как мир ее рушится с еще большей силой, обваливаясь прямо на ее голову. — Ты думала, что у тебя есть шанс стать кем-то в это мире? — Улыбка ее погасла, а вместо нее появилось лишь холодное презрение. — Ты думала, что сможешь потеснить меня? Меня? Ты — ничтожество, неудачница, не окончившая даже Хогвартса, маргинальная Лили Поттер! Понимаешь ли, насколько ты тупа? Она рассмеялась коротко, опрокинув голову, и в этот момент Лили, мечтавшая почувствовать приток ненависти, которая бы дала ей сил, чувствовала лишь пустоту, наблюдая, как вместе с зельем исчезает любая надежда. Честное слово. Она будто была проклята, почему иначе все всегда шло не так, как ей хотелось? — Скажи спасибо, что ты вообще живешь в Англии, дорогая, хотя, — Мэри вскинула брови, — не факт, что это надолго. Вскинув резко голову, Лили сжала губы, смотря в ненавистное лицо, чувствуя, как горечь заполнила ее легкие — Мэри Томас смеялась над ней, потешалась открыто, и в этих глазах не было ничего, кроме чувства собственного превосходства. В какой-то момент ей стало трудно смотреть ей в лицо, и она бессмысленно уставилась на дверь, заметив, что она не закрыта и что сквозь небольшую щель за ними… наблюдала Роза. «Она все знала?» — подумалось ей, но видя, как малоэмоциональное лицо кузины с непониманием кривилось, как не решалась она войти, в душе Лили зарождалась надежда — может, хотя бы в этот раз причиной ее падения не будет близкий ей человек? — Вся твоя вшивая семейка более не имеет никакой власти. — Лили дернулась, вновь посмотрев на Мэри, которая, упиваясь своим превосходством, все шире и шире ухмылялась. — Вы никто в этом мире, Поттеры… помню, как в детстве все мечтали подружиться с тобой из-за твоего папаши… а теперь он такое же ничтожество, как и его детки, отныне вы никогда не поднимете своей головы. — И это говоришь ты? — выплюнула наконец Лили, скривившись. — О нас всегда будут сплетничать, Мэри Томас, нас всегда будут помнить, когда как вы лишь мимолетное явление, о котром забудут после смены правящей партии. — Сделав шаг, она поравнялась с Мэри, которая с явно наигранным скучающим видом безразлично слушала Лили. — Мой отец — национальный герой, его именем заполнены книги по истории. А чего добилась ты? Присвистнув, Мэри склонила голову, будто в задумчивости, а потом, щелкнув пальцами, заставила двоих мужчин позади себя приблизиться к ней, из-за чего Лили дернулась, беспомощно посмотрев на дверь, и когда она не увидела там Розы, паника накрыла ее с головой. Потому что… чего добивалась Мэри? Что именно она хотела сделать? — Я знаю, зачем ты вернулась, Лили, — прохладно проговорила Мэри, улыбнувшись. — Ты хочешь отмстить мне… но я непобедима. Тебе никогда не одолеть меня. Бросив взгляд назад, на мужчин в черном, Мэри вновь посмотрела на Лили, кривя губы в дьявольской насмешке. — Какая жалость, что никто не придет к тебе на помощь, ведь ты так одинока. — Улыбка ее стала шире. — Эти мальчики, — она взмахнула рукой в сторону амбалов с бессмысленным взором, — полностью под моим контролем. Как думаешь, что они могут сделать с хрупкой девочкой, запертой с ними в одной комнате? Лили дернулась, отступив на шаг назад, не на шутку испугавшись, и, кажется, лицо ее побелело так сильно, что это не могло укрыться от Мэри. — После такого… будешь ли ты столь уверена в себе? Ее широкая улыбка вызывала в Лили панический ужас, и когда рука ее непроизвольно проскользнула в карман, где обычно лежала палочка, она с ужасом вспомнила, что была вынуждена ее сдать, так как у нее не было специального разрешения для посещения Министерства. Мэри улыбалась, а потом, развернувшись, лисьим шагом вышла из комнаты, и Лили, дернувшись на секунду, чтобы остановить ее, дабы не оставаться наедине с мужчинами, замерла, со страхом смотря теперь на них. В этих грубых, бессмысленных лицах была одна только похоть, и Лили казалось, что она падает в недра своих чувств, похожих на дикий ураган. Каждый их шаг приближал неизбежное, и, натягивая юбку платья, Лили старалась спрятать каждый кусочек своего оголенного тела, чувствуя, как мелко дрожат руки. Ей было страшно. По-настоящему страшно, и такой паники она не испытывала никогда — потому смесь эмоций волной хлестала ее, вызывая слезы, которые подступали к горлу, душили ее. Дышать было тяжело. Легкие сжимались, и Лили, сипя что-то бессмысленное, в конце концов уперлась лопатками в стену, понимая, что это конец. Ей действительно никто не придет на помощь. И в тот момент, когда Лили почти рыдала, нервно царапая ноготками стену, чувствуя, как боль отдает от кончиков пальцев до локтя, она услышала резкий удар в дверь, и сердце ее, видел Мерлин, упало вниз. На пороге стояли Роза и Скорпиус, и вид у обоих был не на шутку встревоженный, мрачный. Малфой опомнился первый, нацелил палочку и безразлично проговорил: — Круцио. Они не успели отреагировать, даже не заметили, как кто-то зашел в помещение, и когда тела их взметнулись верх, Лили беспомощно посмотрев на Скорпиуса, тут же развернулась к нему спиной, захлебываясь от собственных рыданий. Ведь в его лице был такой страх, такое переживание, что ей стало лишь больнее вдвойне — ну почему, черт возьми, всегда в ее жизни появлялся именно он? Было слишком тихо, и она отчетливо слышала свои жалкие всхлипывания, ненавидя себя в эту минуту лишь сильнее, потому что слезы — это слабость. И как же ненавистно было ей то, что видел их Малфой! Чертов Скорпиус Малфой! «А ведь он сразу предупреждал», — пронеслось в голове, что вызывало в ней лишь новый приступ боли; чувствуя, как еще секунда, и она точно задохнется от собственных рыданий, Лили зажала рот рукой, обняв себя другой. И она думала обо всем сразу — о несправедливости жизни, о смерти Астората, о своей семьей и о Скорпиусе… месть к которому теперь казалась такой глупой и такой бессмысленной, ведь она любила его. Любила так сильно и так долго, что это лишь сильнее выворачивало ее наизнанку. Глупая-глупая Лили Поттер. Пытаясь умертвить свои чувства, она лишь увеличила их мощь. — Роза, можешь выйти? — услышала она его голос за своей спиной, и он был так близок, что ей отчаянно захотелось развернуться и почувствовать его тепло, его аромат, чтобы вместо паники внутри нее появилось спокойствие. Тишина, стоявшая в комнате, действовала на нервы, но Лили не решалась ни повернуться, ни заговорить. Она лишь отчаянно сдерживала собственные всхлипы, думая, что если он начнет ее осуждать или поучать, то она точно взорвется, обнажив всю боль, всю ненависть… все, что так долго копились внутри. И когда она почувствовала его теплые руки на своих плечах, Лили заплакала лишь сильнее. Аккуратно развернув к себе, Скорпиус обнял ее, прижал к своей груди, поглаживая рукой по волосам, шепча что-то едва значимое. Она плакала, цепляясь за его черную водолазку, сжимая руками широкие плечи, и постепенно вместо так сильно отравляющих ее чувств, появлялось спокойствие. Такое забытое и потерянное… такое, что она испытывала когда-то давно, еще Хогвартсе, когда они прятались от всего мира в Выручай-комнате.