***
Октябрь был, пожалуй, любимым месяцем Лили. Но сейчас, наблюдая за постепенной сменой окраса деревьев, Лили не выражала никакой симпатии или радости. Она думала. Возвращалась мысленно к письму и чувствовала странную горечь, будто у Фобоса получилось задеть странные, потаенные струны ее души. Она думала о своей жизни, о своем будущем. Думала об отце, братьях и о Скорпиусе. И в этих мыслях было столько сожалений, что в какой-то момент Лили просто поняла, что окончательно потерялась. Несмотря ни на что, что она по-прежнему будто бы продолжала заниматься ничем. Ее съедали сомнения и однажды ночью, смотря в который раз на колдографию Скорпиуса, Лили вдруг поняла: она действительно не может быть солнечной гриффиндоркой. Она — чернокнижница. Маггловская злая ведьма, которой бы пожалели смерти только из-за ее убийственной красоты. В тот момент душа ее как будто воспряла. Она поняла, где ее признание: в этой самой Темной магии, в зельях, которые могут уничтожить жизнь, но между тем… именно они могут облегчить страдания и дать шанс тому, кто окончательно потерян. Лили хотела создать нечто во благо, но связанное с Темной магией, и, думая о Скорпиусе, неизбежно, постоянно, она понимала, что первым, кому она бы хотела помочь, был он. Лили должна была создать для него зелье. Но как это можно было бы сделать? В мире, где Темная магия обросла предрассудками, где на протяжении пяти, а то и более лет насаждались глупые стереотипы, в мире, где только-только к власти пришел другой режим, который еще даже толком не начал функционировать, это было невозможным. — Не понимаю, почему он не просыпается? — все время спрашивала Поппи, склоняясь над мальчишкой, который был поражен магией еще в сентябре, но по-прежнему не проснулся. Макгонагалл вздохнула тяжело, прикрыв на секунду глаза. — Одна лишь надежда, что мистер Лонгботтом не будет вести эту идиотскую политику и не будет санкционировать школу, — полушепотом ответила та, наблюдая за действиями Поппи. Родителям гриффиндорцам было сказано о состоянии сына в тот же день, когда он попал в лазарет, однако из-за опаски, они быстро согласились с Миневрой, что мальчишку необходимо оставить школе, а не вести в св. Мунго. Едва ли это было разумное решение, но в период после выборной неразберихи Лили понимала причину этих действий. — Темная магия лечится лишь темной магией, директор — спокойно бросила Лили, заставляя обеих женщин вздрогнуть и посмотреть на нее. — Если бы вы разрешили, я бы занялась этим. — Нет, мисс Поттер, никакой Темной магии, — строго, но с некоторым сомнением ответила та, и Лили знала, что она колеблется. Почему-то Поттер казалось, что если она докажет всю несостоятельность сплетен о Темной магии и вылечит этого юнца, то спокойно сможет заняться приготовлением и разработкой опасных зелий в школе. Потому, наверное, она-то и решила в тайне все-таки понять, что именно это было за заклинание. Приходя в лазарет по ночам, когда Поппи крепко спала, она склонялась над мальчишкой и тестировала различные зелья, чтобы определить, к какому именно классу относилось его проклятие. Однако перепробовав почти все средства, Лили поняла, что необходимо нечто серьезное. В один из холодных дней, когда в Хогвартсе был обеденный перерыв и все находились в школе, дабы не промокнуть под надвигающимся дождем, она неслышно выскользнула из замка, чтобы прийти в теплицы ради ингредиентов. Идя по крутому склону, она вдруг заметила странно знакомый силуэт, который до боли напоминал ей Годрика, однако, стоило ей подойти чуть ближе, как человек словно исчез куда-то. Нахмурившись, Лили лишь подумала о том, что это невозможно и уверенно зашла в теплицы профессора Лонгботтома, вспоминая былые, школьные дни. Когда Лили поняла, что для самостоятельного определения зелья необходимо провести темномагические обряды, которые были запрещены, она решила вычислить того, кто бы мог совершить подобное. Сплетни были обычным делом в Хогвартсе и с помощью них Лили сразу же узнала примерно, с кем у больного мог быть конфликт. Однако это не дало никаких плодов. Мальчишке не становилось ни хуже, ни лучше, и родители, будучи обеспокоенные скорее своей репутацией, по-прежнему держали его в Хогвартсе, несмотря на все убеждения директора. И когда Минерва поняла, что это бессмысленно, то она подошла к Лили и серьезно проговорила, внимательно следя за ней: — Я доверяю вам, мисс Поттер. Потому, пожалуй, я могу дать вам разрешение на… проведение определенных обрядов. Однако… вы же понимаете, что, если будут последствия, отвечать будем все мы? Именно этот момент был переломным в сознании Лили. Улыбнувшись, она уверенно кивнула головой, почувствовав прилив странной энергии. Это был ее шанс. И, не смея терять его, она всерьез занялась лечением своего маленького пациента. Лечение было трудным процессом, несмотря на то, что тайно ей содействовали все профессора. Лишь на одно то, чтобы сварить отвар, определяющий тип магии, должно было уйти не меньше двух недель. Понимая это, она лишь серьезнее начала думать о том, чтобы скорее вычислить того человека, кто посмел сотворить такое, параллельно взявшись за готовку. Весь октябрь, как назло, лил проливной дождь, что очень мешало Лили, которая была вынуждена время от времени посещать Запретный лес. В один из таких дней, когда Лили опять отправилась за травами, грянул сильный дождь, и, встав под широкую крону дерева, Лили бессмысленно посмотрела на небо. Она любила лес. Любила просто приходить к нему, вглядываться в могучие стволы и вспоминать. Лили думала о Скорпиусе, мечтала о том, чтобы открыть для него зелье, а потом принести его ему… и, возможно, попробовать? Хотя бы дать себе волю на то, чтобы просто посмотреть в его глаза, не говоря о чем-то большем? Дождь усиливался, и Лили, понимавшая, что в лес сейчас идти нет смысла, так как знакомые тропинки, скорее всего, смыло, быстро развернулась и, наколдовав себе щит от воды, пошла медленным шагом к замку. Почему-то спешить не хотелось, и, оглядываясь по сторонам, Лили вдыхала свежий, влажный воздух, отчаянно мечтая о будущем. Именно в этот момент взгляд ее невольно задержался на Черном озере и, приглядевшись, она вдруг увидела мужской силуэт. Что-то заставило ее остановиться. И уже в следующую секунду Лили поняла, что мужчина… как будто приближался к воде непозволительно близко. «Утопленник?» — почему-то подумалось ей, и сердце у Лили замерло. Дернувшись, она быстрым шагом стала спускаться с гористого ската, и, не отдавая себе отчет, заорала во весь голос: — Эй! Мужчина вздрогнул так явственно, что тотчас же повалился прямо в воду. Подбежав к нему, Лили резко остановилась, потому что на нее в упор смотрели знакомые ярко-голубые глаза. Такие ослепительные и наполненные злобой, что впору было бы повеситься. — Годрик? — еле слышно спросила Лили, и тот, рыкнув, быстро поднялся на ноги, и, не смотря на нее, вышел из воды, а потом, захлопнув подолы разлетающегося пальто, молча поплелся прочь. Будучи явно не в себе, она опять нагнала его, всматриваясь в лицо, почему-то боясь оставить его одного, и, видимо, смотрела она так долго и так упрямо, что, не выдержав, он круто развернулся и с глазами полной ярости поглядел на Лили. — Чего тебе? — холодно вопросил он, и лицо его было переполнено тихой яростью. — Что ты там делал? — без тени страха и робости проговорила Лили, поджав губы. — О чем ты, черт побери, думал? — Да тебе-то какое дело! — с яростью крикнул он, тотчас крутанувшись, и Лили уже не пошла следом, оставшись на улице, под проливным дождем, почему-то подумав, что Годрик не использует даже чары, чтобы защититься от холода. С того дня Лили стала часто видеть Годрика. Видимо, он каким-то образом узнал, что она теперь работает здесь, поэтому старательно выбирал часы, когда шла ее смена, но только вот Поттер все равно замечала его силуэт из окна. Мрачный, молчаливый, он всегда стоял возле Черного озера, и у нее появился какой-то поистине иррациональный страх, что слова Элен… могут оказаться правдой. Никто не знал о том, что он приходил сюда. Это Лили поняла, когда невинно поинтересовалась у Макгонагалл причину его нахождения здесь, но та, удивившись не меньше ее, лишь пожала плечами, сказав, что очень часто бывшие ученики возвращались в Хогвартс просто так, чтобы побродить по знакомой территории. Такой ответ едва ли устраивал Лили, но, увлеченная поисками человека, который сотворил такое мощное, темномагическое заклятие, она попыталась забыть о Годрике, полностью посвятив себя другому делу. И однажды ее поиски были вознаграждены. Будучи чернокнижницей, Лили знала, что единственным временем, когда можно было варить запрещенные отвары или использовать опасные заклинания, была лишь ночь. Для нее было очевидно так же, что использовать их можно было лишь в черных коридорах или в Выручай-комнате. Потому, выпросив у отца карту Мародеров всего на пару дней, Лили стала отслеживать ночных посетителей Хогвартса. Человеком, сотворившим столь мощное проклятия, оказалась семикурсница со Слизерина, Фелиция Эйвери. Наблюдая за ней, отслеживая ее манеру поведения, Лили понимала всю сложность ситуации: Фелиция была замкнутой и молчаливой, такой насмешливой и в общем типичной слизеринкой, что было очевидно — дабы продавить ее, нужно было что-то большее. Ходя по-прежнему в лес, Лили теперь стала оглядываться по сторонам, зная, что рано или поздно она тоже отправится в него и ей лишь оставалось поджидать такой момент, который настал ровно через неделю после того, как Лили вычислила ее. Сначала она просто стала говорить с ней. Садилась возле нее в школьных коридорах, подходила даже во время трапез. И всякий раз, когда Лили, улыбаясь, говорила с ней на пустяковые темы, Поттер невзначай кидала очень неоднозначные для окружающих, но совершенно понятные для нее и Фелиции слова. В такие моменты Эйвери вздрагивала едва заметно, и ее лицо искажалось в припадке лютой злобы. Но она ничего не говорила. Но зная всю подноготную слизеринки, видя ее насквозь, Лили понимала, что рано или поздно она сломается. Оставалось лишь совсем немного подождать. В один из дней Лили заметила из-за окна, как Фелиция шла почти незаметно, выбирая длинный, но безлюдный путь, о котором в принципе мало кто знал. Мало. Но Лили-то о нем все было известно, поэтому, быстро выскочив из лазарета, она бегом помчалась к знакомой тропе. — Фелиция, — позвала она, вынуждая слизеринку вздрогнуть. Развернувшись, Эйвери без тени страха посмотрела на Лили, напряженно поджав губы. И хоть явного страха в ней невозможно было увидеть, но Лили-то знала, что она испытывает сейчас. Потому что когда-то была на ее месте. — Что вам? — насмешливо протянуло она, слегка склонив голову, выбивая из себя непринужденность, но все это была такая блажь, ведь Лили видела ее насквозь. — Использование Темной магии может привести к магическому трибуналу, — как ни в чем ни бывало, протянула Лили, слегка улыбнувшись. — Однако… если замести все следы, то есть шанс остаться на свободе. Помрачнев, Фелиция поджала губы. А потом, не говоря ни слова, круто развернулась, задев ее плечом. Видимо, больше ей идти в Запретный лес не нужно было, или, быть может, Эйвери и сама понимала сколь опасно ее положение. Проводив ее долгим взглядом, Лили прикусила губу, слегка обняв себя. Она не сдаст ее. Никому не расскажет. Ей всего лишь нужно было название проклятия, а остальное… что ж, это уже было не ее рук дело. — Чем ты занимаешься, Поттер? Терроризируешь малолеток? Голос Годрика, раздавшийся где-то с боку, едва ли ее удивил. Зная, что он приходит сюда, она предчувствовала наперед, что они неминуемо будут сталкиваться и говорить. Поэтому, обернувшись, Лили слегка наклонила голову, внимательно посмотрев на Годрика, испытывая странную робость. Его взгляд был без лютой злобы, но в нем было так много болевых, неприятных чувств, что смотреть в них долго было почти невозможно. — А ты, чем ты здесь занимаешься? — спокойным, ровным голосом вопросила Лили, испытывая мерзкое чувство сожаления и боли. В этом Хогвартсе когда-то давно они были вместе, но так и не смогли понять друг друга. Вся история их взаимоотношений словно была насмешкой над тем, как можно быть взаимно влюбленным, но не найти при этом счастья. Годрик молчал, взглянув наконец на Лили прямо. Это был взгляд человека, который не хотел жить: она знала это, потому что когда-то испытывала подобные чувства. И прямо сейчас Лили было до ужаса страшно, потому что осознавала, на ней тоже лежит ответственность… за все это. Она виновата перед ним. Но извиняться за смерть Мэри Лили бы никогда не смогла. — Приходи ко мне, — тихо пролепетала Лили, нервным движением отведя голову в сторону. Смотреть в эти глаза было выше ее сил. — Попьем чаю… поговорим. Четвертый этаж, бывшее кладовое помещение, помнишь? Не смотря на него, Лили развернулась и быстро зашагала прочь от этих глаз и от этих мыслей. Потому что Хогвартс — это извечное напоминание о былом; это как клеймо во всей ее жизни. Мэри, Бекки, Мэтью, Годрик и Лили. Они были на вершине, и как закончил каждый из них? Что с ними стало? Даже Фрэнк, будучи далеко не популярным малым, завидовавший до чертиков Томасу, в итоге обогнал их… что уж говорить о Скорпиусе? Слизеринский неудачник, отпрыск тех, кого сломила война. Но как же он силен! Откуда в нем было столько желания возвыситься, кому он хотел что-либо доказать? Она больше не могла чувствовать на себе взгляд Годрика, потому резко направилась в Хогвартс, но вместо того, чтобы свернуть обратно в лазарет, она упрямо пошла в свою комнату. И когда открыла вдруг дверь, увидела на полу странный, большой листок. На нем завитушками значилось: «Заклинание безмолвия. Я ошиблась с применением и, видимо, исказила саму суть заклинания». Листок с тихим хлопком упал на пол, только Лили больше не видела перед собой ничего. Как много было в ней сожалений прямо сейчас и как сильно хотелось ими хоть с кем-то поделиться. Но больше всего она хотела увидеть его. Потому что от одной лишь мысли, как он там, все Лили наполнялась странной болью. Ведь он, как и она, точно был сломан.***
Она вылечила своего пациента уже спустя две недели после обнаружения заклятия. Родители, Минерва и даже Поппи не переставали благодарить ее на протяжении всего октября, поглядывая на нее теперь иначе, с каким-то даже уважением. И сам мальчишка, который смог окончательно оправиться лишь спустя две недели после лежачего режима, частенько забегал к ней просто поболтать. В один из дней к ней даже зашла Фелиция. Бледная, слегка напуганная, но между тем со злобой в глазах, она безмолвно поблагодарила ее и, подняв голову, явно ожидая чего-то, решительно посмотрела прямо в глаза. — Зачем ты сделала это с ним? — меланхолично поинтересовалась Лили, слегка покручивая палочку, замечая, как какая-то судорога прошлась по ее лицу. Фелиция молчала, и решительности в ее лице не было. — И он почему-то не сдал тебя. Вы встречаетесь, не так ли? — хмыкнув, Лили едва улыбнулась, чтобы потом абсолютно спокойно проговорить: — Или, быть может, это была не ты. Возможно, это был твой брат, который был против твоих отношений с ним? — У вас нет доказательств! — яростным шепотом бросила она, и тут же лицо ее исказилось мерзкой улыбочкой. — Не вам судить! Вы чернокнижница и… — глаза ее расширились; черные, меленькие, они были переполнены злобой. — Убийца! Боль с какой-то изувеченной яростью бурей поднялись в душе, и Лили, задрожав мелко, еле-еле перевела дыхание, с неменьшей злобой посмотрев на слизеринку. А потом холодно, но не менее яростно проговорила, с каждым словом все ближе приближаясь к ней: — Прямо сейчас ты копаешь себе могилу, идиотка. Потому что мне ничего не стоит сломать твою жизнь. Как ты там сказала? Убийца, — Лили расхохоталась, испытывая непереносимую, сильную боль. — Если бы ты жила моей жизнью, умерла бы на первом году. Поэтому заткнись и иди отсюда, а лучше никогда не стой на моем пути, Фелиция. С громким хлопком Эйвери выбежала, и Лили, вздохнув тяжело, присела на кровать, испытывая самое настоящее отчаянье. Она желала помочь ей, никого не собиралась сдавать, да и сейчас тоже, но между тем… Казалось, что всем было плевать, как сильно изменилась Лили. Никто по-прежнему не хотел ее понимать. Все как будто придумали собственный образ, который нравился им намного больше, потому и заменял саму Лили. Отчаянье было столь велико, что в ней как будто появились силы для важного, серьезного разговора с Макгонагалл. Встрепенувшись, она быстрым шагом шла к директору, слыша стук своего сердце, испытывая странные, смешанные чувства. Лили сама до конца не осознавала, что именно сейчас собирается сказать, но между тем ей было так важно просто хотя бы попытаться, что уже ничто не могло ее остановить. — Мисс Поттер? — удивленно спросила Макгонагалл, посмотрев на ворвавшуюся в кабинет Лили. — Скажите, разве Темная магия столь плоха? Разве без нее бы получилось спасти жизнь хотя бы этого мальчишки? — с отчаяньем спросила Поттер, перебив резко Минерву, которая хотела явно что-то сказать. — Я не понимаю этого предубеждения. Я не понимаю, почему мы всегда замалчиваем, запрещаем, а не пытаемся просто жить с этим… я не понимаю, почему я должна перестать заниматься ею, если мне это так необходимо… — Лили! — воскликнула Минерва, и она замолчала, посмотрев прямо. А потом, словно в замедленной съемке, повернула голову в сторону и заметила вдруг Годрика, который внимательно, слегка даже удивленно смотрел на Поттер. Прикрыв на секунду глаза, Лили опять посмотрела на Маневру и решительно спросила: — Мне необходимо найти важное зелье. Скажите, позволите ли вы мне этим заниматься в стенах Хогвартса или нет? — Мисс Поттер, — возмущенно и строго протянула директор, явно прибывая в удивлении. — Скажите мне свое решение завтра, пожалуйста. Бросив быстрый взгляд на Годрика, совершенно не боясь того, что он подумает обо всем услышанном, она также быстро вышла из кабинета, с гулко бьющимся сердцем идя к себе в комнату. Ей не хотелось сейчас работать. И, понимая, что в который раз просто сбегает со своей смены, Лили между тем не испытывала ни сожалений, ни угрызений. В своей комнате она чувствовала себя в безопасности, и хоть мысли по-прежнему грызли ее, Лили больше не чувствовала весь их спектр. В этой маленькой, темной комнатке она любила подолгу смотреть на колдографию Скорпиуса и проводить пальцем по его двигающейся фигуре, мечтая увидеть ее наяву. Сейчас все ее поведение казалось такой ошибкой, что хотелось неминуемо все исправить, но просто так возвращаться в его жизнь тоже было нельзя. У нее должен был быть предлог, и им должно было стать это злосчастное зелье. В ее комнате раздался короткий стук, и Лили, подняв голову, сначала нахмурилась. А потом, подойдя, слегка распахнула дверь, заметив Годрика, который в упор посмотрел на нее, видимо, не собираясь говорить через порог. Когда он зашел в комнату, то с какой-то насмешкой обвел ее взглядом, а потом, пододвинув к себе стул, присел на него и в упор посмотрел на Лили, расположившуюся на диване. Они молчали. И в этой тишине было так много всего, что непременно хотелось если не взвыть в голос, то хотя бы оборвать это мерзкое, яростное молчание. — Зачем ты вернулась в Хогвартс? — с интересом наконец спросил он, слегка склонив голову, и черная челка упала ему на лицо, отбрасывая тень на глаза. — А ты? — также поинтересовалась Лили, напряженно смотря на него в ответ. Промолчав, Годрик лишь усмехнулся, опустив глаза на пол, видимо, медленно уходя от реальности в свои мысли. Только вот рядом с ним Лили никак не могла сделать то же самое, неизбежно чувствуя эту тупую, ноющую боль, которая по размерам превосходила разве что лишь сожаление. — Я хотела в Хогвартс, чтобы навсегда закрыть для себя эту страницу, — полушепотом проговорила Лили, когда молчание становилось все тяжелее и тяжелее. — Или, наверное, мне просто хотелось сбежать, чтобы начать жить заново. Как глупо, что я выбрала эту школу? Подняв голову, Годрик нахмурился, посмотрев на нее опять долгим, глубоким взглядом. И Томас, сидевший перед ним, так отличался от того, с кем когда-то она училась, что невозможно было не заметить этой перемены. Больше не было агрессии. Как и не было того лидера, который сплотил квиддичную команду, который боролся до самого конца, невзирая на свои чувства и боль. — У меня так же, Лили. Абсолютно. Они виделись каждый день. Октябрь сменился ноябрем, дни становились короче и холоднее, но несмотря на непогоду, несмотря на то молчание, что было вечным их спутником, Годрик и Лили встречались каждый день у Черного озера и, гуляя вдоль него, лишь изредка обменивались неважными, ничего не значащими словами. — Почему ты мне не сказал? — решившись, лишь однажды спросила Лили, когда сумерки съели пространство, оставляя магическую темень и полуночную тишину. — Почему ты не рассказал всю правду о тебе и Ребекке? Зачем ты бросил меня? Ей хотелось плакать. Ведь вспоминая все те дни шестого курса, когда Лили действительно было больно из-за его поступка, она испытывала лишь колючее сожаление. — Не знаю, — с рваной интонацией сказал он, слегка нахмурившись. — Разве мог я тебе рассказать? Мы молчали, Лили. Ходили точно так же, как сейчас, вдоль этого проклятого озера и ничего не пытались узнать друг о друге! — Если бы остались вместе, — с отчаянным шепотом пробормотала Лили, подступив к нему на шаг ближе, стирая к черту все лишние сантиметры. — Все было бы по-другому. Все было бы совсем не так. Молчание было хрупким, и его было так легко нарушить, что и происходило каждый раз. Лили нуждалась в Годрике, нуждалась в том, чтобы узнать у него то, что так сильно ее мучило и коробило, поэтому она накидывалась на него с вопросами яростно, напористо и слишком уперто: — Что произошло с Элен после такого, как я ушла? Что с ней сделала… Мэри? Ее имя слетело с уст слишком робко и даже несмело, и Годрик, вздрогнув, мрачно посмотрел на Лили. А потом, словно ему самому давно хотелось поделиться чем-то важным, заговорил быстро-быстро, так, что Поттер едва ли успевала понять всю суть: — Однажды она закрыла ее в кабинете с пьяным Мэтью. Этот ублюдок попытался ее изнасиловать, вернее, его надоумила… она. Только вот я все прознал и вовремя пришел на помощь Спинетт. Это отвратительно, да? Но между тем она все еще моя сестра, понимаешь?! Прикрыв на секунду глаза, Лили кивнула коротко, задержав дыхание. Мыслей было очень много, и ни одной из них — стоящей, оттого так трудно было стоять рядом с ним и падать, черт возьми, падать от собственных чувств. — Мне так это все надоело, — тихо прошептал он, и тогда только Лили осознала, что по-прежнему стоит в непосредственной близости от него. — После смерти сестры я мечтал умереть, потому что не мог это терпеть. Но стоило лишь нам столкнуться вновь, как я отчаянно возжелал уничтожить тебя в отместку за… за нее. Кому я бы нужен, кроме Мэри? Отцу было плевать на нас, мать умерла еще при родах, а мачеху интересовали лишь деньги да побрякушки, — с кривой улыбкой продолжал он, дробя Лили каждым своим словом, вынуждая ее закрыть собственные глаза, лишь бы не видеть его — наполненные злобой и болью. — Мы с сестрой брошенные дети, ненужные, всегда не такие, как надо. — Он сжал свою руку в кулак, с каким-то отчаяньем поглядев по сторонам. — Отец отчаянно ставил ставку на меня, вызывая в Мэри бурю ненависти и ревности, из-за чего… впрочем, можно ли сказать, что она стала такой только из-за него? Не было ли в ней изначально этой отчаянной жажды добиться своего путем любого, даже самого мерзкого поступка? Он рассмеялся тихо, опять переведя взгляд на Лили, которая слушала, словно пораженная, не зная ни что можно было сказать, ни как ей стоило на все реагировать. Их прошлое было не больше, чем пустым сожалением, и ей так не хотелось давать ему оценку, что она, право, совершенно точно не знала, что именно должна была сделать сейчас. — Я знаю, какой была моя сестра. Я знаю ее лучше всех. Но тем не менее, в моей жизни никого, кроме нее не было, понимаешь? Никого! И когда я влюбился в тебя, мне казалось, что, наконец, я заслужил хотя бы толику счастья в своей жизни. — Лили отступила на шаг назад, прикрыв глаза от той волны боли, которая накрыла ее с головой. Смотреть в голубые глаза напротив было равносильно погибели. Потому что слишком много было в них того, о чем ей никогда не хотелось бы знать. — Как убога наша жизнь, ведь по итогу я должен тебя ненавидеть больше всего. Но что происходит на самом деле? Я вновь ищу с тобой встреч, как последний идиот, потому что нахожу в этом единственное утешение! — Я не хотела! — воскликнула Лили, распахнув резко глаза. Все пропадало за пеленой слез, но она видела, с каким удивлением он поглядел на ее слезы, на ее искривленное болью лицо. Ведь, правда, совершенно никогда Лили Поттер не показывала ему своих чувств и эмоций. — Я не хотела, чтобы так вышло, я не хотела, чтобы умерла Мэри. Никогда бы не подумала, насколько далеко могут завести собственные игры… но, если бы я тогда не защитилась, умерла бы я! Потому-то я не могу извиниться перед тобой за… за эту историю... ни перед кем не могу извиниться! Но, — понизив голос, Лили схватила его за руку, всматриваясь в глаза, смаргивая слезы, чтобы можно было хоть что-нибудь увидеть. — Мне так жаль, что я никогда не говорила, насколько я была в тебя влюблена. Я очень сожалею об этом! В ту же секунду он подошел к ней еще ближе и, казалось, что мир на секунду остановился, потому что склонившись, Годрик выжидательно посмотрел на нее. Не думая, она быстро поцеловала его, как бы прощаясь, смотря на него открыто и прямо, чувствуя дрожь в руках. — Но теперь уже все изменилось, Годрик, — проговорила она тихо, с широко распахнутыми глазами. — Я жду лишь его, понимаешь? А ты должен идти вперед. Ты должен быть сильным без меня в своей жизни. В его глазах было слишком много чувств и эмоций, но он ничего не говорил, прожигая ее взглядом, не думая отодвинуться. И лишь потом, когда тьма становилась совсем непроглядной, а холод пробирал до костей, Томас тихо проговорил, не обращаясь ни к кому, ни на кого ни глядя: — Почему у меня такое чувство, что даже если бы мы тогда не расстались, все бы было именно так? Что это: рок или просто судьба? Это был последний раз, когда они увиделись. Больше Годрик не приходил в Хогвартс, он даже не писал ей и не пытался хоть как-нибудь связаться. Наверное, это было лучшим завершением их тяжелых, долгих взаимоотношений, но Лили казалось, что этот тоскливый день их последней встречи она выбьет в своей памяти навсегда, спрячет его в складках памяти, чтобы иногда возвращаться и понимать: как много жизней на своем пути переломала Лили Поттер и как она не заметила, что впопыхах сломала и свою тоже. Ноябрь был тоскливым, серым месяцем, и Лили, прижавшись лбом к стеклу, бессмысленно смотрела на мрачный Запретный лес. Все умирало. И она вместе со всем. Возле нее лежала газета. И в ней говорилось о Гермионе, которая расторгла свою связь с партией «Содружество» и заявила о временном уходе из политики. И все это было таким смешным и ироничным, что, право, почему Лили не смеялась, было удивительно даже для нее. Именно в тот день, когда ноябрь уже полностью раскрылся в своей серости и безнадеге, когда она уже думала о том, чтобы уйти из Хогвартса, к ней подошла Макгонагалл. И, посмотрев на нее серьезно, спокойно произнесла: — Времена меняются, мисс Поттер. А значит… если вы можете действительно помочь, но другими методами, то… возможно, это не так и плохо? Лили улыбнулась, плотнее укутавшись в шаль. В ней было так много сожалений, что из них можно было создать целый мир. Но одна лишь мысль или надежда, что она может помочь Скорпиусу, что она вновь увидит его безмятежные серые глаза, давала ей такую силу, что любое желание сбежать пропадало. Потому что сила ее была лишь в борьбе. И потому что, как сказал Фобос, бороться — это привилегия не только гриффиндорцев. Жизнь, сотканная из сожалений, не стоит того, чтобы прибавлять ей новых. Нужно было непременно идти дальше, невзирая ни на что.