Трое в клетке

Ты руки протянул, груди коснулся С горячих губ сорвался тихий стон, Миг тут же в бесконечность обернулся Два сердца застучали в унисон.

Кожа к коже, глубокий вдох запаха её тела, который она никогда не перебивает духами или дезодорантом — мать твою, как же уносит — и, с громким рыком, толкнуться в чужое бедро. Провести медленную дорожку от ключицы к мочке уха. Пи-издец. Блядский пиздец. Как он вообще до такого докатился? Нет, Изуку и раньше знал — побойся бога, уёбок, хоть сам себе не ври — что от тот ещё маньяк… Чуточку псих, может быть. Но то, что сейчас происходит — это всё: баста, финита ля камеди, занавес. Это не нормально, когда у Изуку башню сносит чисто от ощущения тонких запястий в его руке, мягкой кожи, тепла, дрожи чужого тела и — ох, чёрт, лишь бы не спустить раньше времени — тихого стона, когда его колено медленно жмёт Такуми прямо между ног. Если из его рта сейчас вырвется чёртово пламя он даже не удивиться, потому что один только взгляд на яркие, пухленькие щёчки его друга — подругу?! — детства, которые сейчас окрасил румянец, плавно перетекающий на шею, плечи и – О Господи — пальцы рук, заставляет его гореть, плавится и, чисто технически, умирать. Глаза в глаза, ощущение как нечто чужеродное появляется там, где раньше было сердце, как оно поглощает, сжирает последние частицы разума, от чего у Пиздюка — как ласково говорил… а Накаджима — окончательно срывает тормоза и тот, всё-же, вжимает хрупкое, тонкое тело в холодную стену, от чего по коже девушки бегут мурашки, что со сладким предвкушением замечает Изуку. Да, он окончательно сошёл с ума, если ор Такуми его заводит настолько, что хочется её трахнуть прямо в эти мягкие, вечно обкусанные губы; если от одного только ощущения контроля над ситуацией — и этой стервозной идиоткой в частности — у него сносит все настройки до изначальных, перекрывает весь контроль и просто гасит в потоке похоти. Ладно, он проебался ещё на том моменте, когда у него появился каменный стояк от одной только мысли о том что его друг… подруга… — блять, да ему уже насрать какого пола Такуми, если одно только ощущение близости его убивает нахуй — может стоять рядом с ним в одной комнате, бок о бок… Им, так-то, через полчаса нужно быть на полигоне, перед огромной толпой, собравшиеся ради зрелищного Спортивного Фестиваля, но ему грубо по-еба-ть. Всё, что у него сейчас в голове: касание, трение, треск магнитных полей между их телами, ощущение влажности на коленке и взгляд на полностью потонувшую радужку глаза в зрачках напротив. Кто тянется первым — загадка, как остановиться — невозможно, потому что вибрация уже идёт даже не от тел, а от душ, что тянутся друг к другу, хвастаются эфемерными пальцами, скребут по открывшийся поверхности, сплетаясь всем естеством. Накаджима уже не стоит, а восседает на его бёдрах — как он вообще оказался сидящим на столе?! — когда за дверью слышатся голоса подходящих одноклассников. Щёлкает замок, пока сошедшие с ума подростки самозабвенно целуются, сплетаясь языками. Никто из них не упражнялся в этом, даже не знал каково это, но прыткость, отзывчивость и страсть сметают все неловкие углы, от чего в их головах туманится, исчезает всё лишнее и остаются лишь они в этом мире. Слышится скрип железных пластин, не поддающихся тому, кто пытается войти. -Кто, чёрт вас дери, закрыл дверь? — рычаще кричит кто-то после нескольких попыток открыть железную дверь, пока его окружение что-то шумно обсуждает. Мидория выдыхает, жмурясь от бешеной энергии, текущей по венам, обжигающей и непонятной, когда яркая вспышка страха от того, что кто-то сейчас зайдёт, увидит, поймёт и — не дай Шото — поймёт чем они занимаются, бьёт прямо в низ живота, распаляя ещё сильнее. Сердце уже не стучит, его ритм так быстр, что просто слился в один протяжный гул, глушимый только громкими вдохами горячего кислорода. У Такуми уже даже мыслей нет, она просто умирает, ощущая адский жар в себе, вокруг, от её партнёра — от всего в этом мире. Приходится снять толстовку окрашенную в раздражающий синий цвет, от чего находящийся под ней Изуку рвано вздыхает — ах да, она не носит кофт, только топики, только, хард… Оу… Рывок, и теперь уже она находится под парнем, что вжимается в неё, подрагивая от нетерпения. От одного только ощущения к коже грубыми ладонями хочется тут же спустить в штаны обоим, от чего они дружно стонут. Светильники, как назло, наполовину перегорели — светит только первая лампа, от чего в комнате царит полумрак, но Мидории даже нравится, потому что тени красиво очерчивают талию, плечи и тазовые косточки Накаджимы, к которым он тут же тянется. Она лишь выдыхает, прикусывая губу от ощущения влажных губ, мокрого языка, горячего дыхания и — блять, да — ладоней на внутренней стороне бёдер. За дверью всё затихают, когда она всё же не выдерживает после очередного медленного движения, выгибается в спине для большего контакта и — на этом моменте он всё же жалко кончает, рыча себе под нос — стонет. Мидория рычит как зверь, от этого Такуми подбрасывает, буквально топя в предоргазменной неге, но парень не останавливается. Рывок — чтобы притянуть к себе партнёра, от чего громко скрипят тонкие ножки стола по каменном полу. Между ними нет даже лишнего миллиметра, одежда плавно слетает, с тихим шорохом опадая где-то рядом — под ногами — но никого это не заботит, ведь единственное что у них на уме — взгляд чужих глаз, что так и пожирают своим голодом. У него всё ещё до боли стоит, белые мушки так и пляшут в глазах, хочется выпить её до последней капли. Хочется прямо сейчас ворваться, войти и просто начать дикий ритм, но Изуку помнит о том, что первый раз всегда самый запоминающийся, а значит надо держать себя в руках, поэтому он закидывает её ноги себе на плечи, усмехается и толкается пальцами на пробу, жмурясь от восхитительно влаги и узости. Такуми подбрасывает от ощущения пальцев внутри, горячей ладони, придерживающей её ногу, чтобы та не съезжала с сильного плеча и просто ужасаещего желания уже получить то, ради чего они разделись. Медленный, дразнящие толчки её только выводят, почти уничтожая тем приятным ощущением, от которого во рту так и исчезает вся слюна. Она психует, хватает мощные запястья и, не прерывая контакт глаз, толкает пальцы глубже, сильнее и прямо — вау!  — в ту самую точку, от которой под веками вспыхивают огни фейерверков. Эмоции на её лице легко читаемы: прикушенная губа в дрожит от пережитого удовольствия, изломаны брови и закатившиеся от сковывающего всё тело блаженства глаза. -Давай! От её тона, жалобного и молящего сносит башню, от чего Мидория тут же срывается, входя до основания одним движением- Такуми выгибает как сломаную игрушку, которой она никогда не была — и она вскрикивает, трясясь всем телом, вцепившись короткими пальцами в край стола. Мебель в комнате вибрирует, чуть мнётся в некоторых местах с громким скрежетом, но это не волнует ни Изуку, ни Накаджиму, которые слились в едином движении тел, что с громкими шлепками соприкасаются в самых чувствительных местах. Они пылают, громко стонут и полностью отключаются от реальности, когда ритм срывается с равно-жёсткого на безумно быстрый, от чего на ногах поджимаются пальцы, в солнечном сплетении то и дело взрываются шаровые молнии, под кожей прокатываются молнии, хочется кричать и — Господи Боже — Такуми кричит. Выгибается, словно её ломает, жмурится и бьётся в сильной дрожи, когда стол под её спиной мнётся, почти складываясь как книжка, на её шее вздуваются вены, глаза горят мистический огнём м, да и сама она — как порноактриса неизвестного мира, вся состоящая из красоты и огня. Хочется её пометить, присвоить — делать всё что угодно, чтобы каждый левый понял, что занято, что даже смотреть нельзя. Мидория подхватывает её под спину, притягивает ближе и входит под новым углом, от которого она может только хрипеть, вгрызаясь в его шею, цепляюсь длинными ногтями за плечи, в исступлении выкрикивая его имя. Последние толчки. Она сжимается, жалобно скуля, когда всё её тело словно окунают в кипяток, высовывают на холодный воздух и проводят миллион вольт через тело, он рычит, прикрывая глаза — срань господня — кусая в сгиб шеи, ощущая как мир на пару секунд меркнет, взрываясь тысячью яркими вспышками. Вокруг тишина как на кладбище, слышен только ритм сердца в ушах, громкие вдохи и выдохи. Плевать на то, что они, скорее всего опоздали, на то, что их могли застукать… На то, что кроме них есть кто-то ещё… Ведь они прямо здесь, обнимаются посреди разрушенной комнаты, дышат в едином ритме — одно целое. Накаджима тихо смеётся от появившегося чувства радости, лёгкости и странного ощущения вседозволенности, пока не сталкивается с распахнутым взором разноцветных глаз.