***
На следующий день, во время своей прогулки, Мазо заметил Каландрино, который с интересом наблюдал за тем, как вырезают барельефы на одной из только что законченных фресок в соборе Сан-Джованни. Мазо вполне обоснованно решил, что это и был идеальный момент для реализации их с Бруно и Бенито замысла. Он быстро и тихо обговорил с одним из сопровождающих его друзей план и почти шепотом попросил его подыграть. Друг с радостью согласился учавствовать, предвкушая веселье и видя, как весело прищурился Мазо, он предполагал, что на этот раз розыгрыш должен быть весьма забавный и почел за честь принять в нем участие. Мазо со своим сообщником направился в сторону ничего не подозревающего Каландрино, громко обсуждая свойства волшебных камней. Мазо сделал вид, что Каландрино и вовсе по близости нет, а сам говорил как самый настоящий знаток всего что касается магии и слитков. Каландрино, краем уха вслушивающийся в разговор, решил наконец к нему присоединиться. - И где же я могу найти такой волшебный камень? - Спросил он, когда его любопытство пересилило вежливость и гордость. - Ну, я точно знаю, что один из этих камней есть в регионе Бенгоди, - Ответил Мазо, счастливый от того, что Каландрино попался в его ловушку: - Жители Бенголи подвязывают свои виноградные лозы сосисками, а еще у них есть целая гора тертого пармезана, рабочие там не прерываясь делают пасту, а затем раздают ее всем вокруг, кто сколько сможет столько и съест, а недалеко от того места течет винная река. О! Такого вина ты никогда не пробовал, это лучшее вино, неразбавленное ни единым бокалом воды! – Воскликнул Мазо так, будто он сам верил в то, что он говорит. Каландрино слушал его с открытым ртом, наконец он спросил: - Но ты сам бывал в тех краях? - Лишь один раз, но оно точно того стоило! Но это место очень далеко отсюда, - Продолжал Мазо. - Неужели это дальше, чем Абруцо? – с удивлением спросил Каландрино, продолжая верить во всю ту чушь, что Мазо говорил со всей серьезностью. Абруцо был родным регионом молодого художника и тот запомнил бесконечно долгую и выматывающую дорогу до Флоренции, он с трудом мог представить себе путь еще длиннее. - Да, мой дорогой друг, если бы путь был ближним, мы бы с радостью отправились туда с тобой, хотя бы ради того, чтобы объесться до отвала равиоли, - подхватил историю Мазо его сообщник. - Но неужели нет таких камней в окрестностях Флоренции? – спросил почти отчаянно Каландрино. - Ну если подумать, волшебных камней бывает два вида, - задумчиво продолжил Мазо потирая подбородок и свою седую кудрявую бороду: - В Сетельяно и в Монти есть камни такой силы, что они смогут свести человека с ума, превратить его в безумного фанатика. Но вот второй вид камней можно найти возле реки Мероне, если зажать такой камень в руке, он делает человека невидимым. - И на сколько большой этот камень? И какого он цвета? — спросил Каландрино. - Они бывают самых разных размеров, а цвет у них темный, почти черный. В этот момент Каландрино окликнул один из мастеров, призывая вернуться назад к работе над орнаментом вокруг одной из фесок. Молодой человек уже отчаянно жалел, что разговор с Мазо пришлось прервать, но зерно интереса и желания найти этот пресловутый волшебный камень уже пустило корни в его уме, и он решил поделиться этой удивительной историей с друзьями во время обеденного перерыва. Строго говоря, его друзьями Бруно и Бенито назвать было нельзя. Они были скорее коллегами, делили один бод, недалеко от дома их учителя вели общий быт. Каландрино сильно отличался от других учеников не только складом ума, но и внешностью, совсем не типичной для Итальянцев из его региона. Голубоглазый парень со светлыми волосами, которые становились почти белыми, когда в самые жаркие летние месяцы выгорали под солнцем, он был неплохо сложен, но невысок ростом. Многие за его спиной шептались, что учитель выбрал совсем еще тогда юного Каландрино не столько из-за того, что он был перспективным художником, сколько за его выразительную, не свойственную большинству мужчин, внешность. Однако многие, затем увидев работы юного художника, признавали его талант и пророчили ему большое будущее. Такие разговоры особенно раздражали Бенито, который затем непременно исходил желчью и вымещал всю злость на Каландрино. Сам молодой человек стоически выносил все издевки, и с теплотой вспоминал напутствие отца. Перед самым отъездом Каландрино, тот пригласил его на разговор, он был не слишком доволен решением младшего сына податься в искусство, и сказал лишь, что все лишения и неприятности ему следовало переносить стойко. К слову, его отец не был против искусства в целом, однако ему, как заядлому католику, претила мысль о том, что учителя делают со своими приближенными учениками. Разумеется, все происходило за закрытыми дверями, но всем было известно о весьма нетрадиционных пристрастиях многих творцов. Юный Каландрино, уезжая из родного города, пратически ничего не знал о плотских утехах, поэтому, когда учитель практически прямым текстом сказал о своих желаниях, вначале растерялся, а затем выполнил все просьбы. Особого стыда по поводу случившегося он не ощутил и поэтому, когда тех же вещей начали требовать и другие ученики, обычно легко соглашался. Особого удовольствия от происходящего он, однако, тоже не ощущал, обычно это было лишь тупое физическое опустошение, которое отдавалось мурашками и покалыванием на кончиках пальцев.***
Во время обеденного перерыва Каландрино так же, как и в любой другой день, дошел до монастыря Ди Фаенза, где работали его друзья, чтобы разделить с ними трапезу. Они сидели под молодым вишневым деревом в тени, во внутреннем дворе. Они занимались росписью еще не действующей части зданий, монахини не пускали их обедать в общей столовой, потому обычно они ели под открытым небом, когда была хорошая погода. Их сегодняшний обед состоял из нескольких ломтей хлеба, зажареной баранины и вишни с того же дерева. Каландрино долго не решался заговорить, в обществе друзей он обычно молчал, предпочитая слушать чужие разговоры. Его учитель часто говорил ему, что если он будет молчать, то сойдет за умного. За обедом Бенито в основном жаловался на то, что работа им досталась недостаточно интересная. Когда они почти доели, блондин все же заговорил. - Знаете, друзья, мы могли бы стать самыми богатыми людьми во Флоренции. Если идти вдоль русла реки Мероне, можно найти волшебный камень, который делает невидимым того, кто его найдет. Если подобраться к монетарям, можно взять у них большой мешок серебряников или даже Флорентинов, если повезет. Тогда вы больше не будете вынуждены малевать целыми днями стены монастырей. Бруно и Бенито переглянулись, первым заговорил Бруно, ему было интересно чего же еще успел наплести Мазо. - И как же этот камень называется? - спросил он, сделав заинтересованное выражение лица. - Ах, какое нам дело до названий, - воодушевленно начал Каландрино, втайне радуясь тому, что наконец его готовы слушать. - Скажи хотя бы, как нам его искать? – перебил его Бенито. - Ну, они бывают совсем разных размеров, - ответил Каландрино, опуская взгляд в пол: - И цвет у них черный. Я думаю, можно собрать все черные камни пока не найдем нужный. Идем! - Сейчас не лучшее время, - ответил Бенито: - Сейчас солнце в зените и все камни будут казаться белыми, к тому же, сейчас на берегу реки работает много людей. Пойдем завтра, во время праздника там никого не будет. И с одним условием, отсоси-ка нам по-быстрому, иначе мы никуда с тобой не пойдем. Бенито сказал это таким не терпящим возражения тоном, что по спине Каландрино пробежали мурашки, он попытался отказать, делать такие вещи на святой земле было слишком, но он также знал, что Бенито может его и заставить. Так и случилось, тоном, не терпящим возражения, он настоял на своем. - Ты как, Бруно, готов? Каландрино показалось, что на миг в глазах Бруно промелькнуло что-то вроде жалости и нежелания, но потом его лицо вновь, как и всегда, приняло обычное спокойное выражение. Он встал, приспустил тонкие льняные штаны, и приподнял тунику. Ему не пришлось ничего говорить Каландрино, юноша и сам знал, что он должен сделать. Сначала он прикоснулся к члену Бруно рукой и сделала несколько движений, он старался смотреть в землю. - Каландрино, - обратился к нему Бруно, - посмотри на меня. Блондин послушно поднял голову, он видел, как длинные каштановые кудри Бруно спадают на лоб, немного прикрывая глаза, делая взгляд томным. Его ровное почти идеально симметричное лицо казалось Каландрино красивым, он думал о том, что, если бы он был скульптором, он бы точно использовал этого мужчину как модель. Бруно был красив, обладал прекрасным, сильным и подтянутым телом, с мощным торсом и широкими плечами, будто греческий бог, сошедший с одного из полотен. С одной из тех пошлых картин, что висели во многих богатых домах. Каландрино почувствовал, как плоть в его руке медленно твердеет, он не стал дожидаться полноценной эрекции и взял в рот, он надеялся, что так Бруно кончит быстрее, ему нужно было торопиться. Еще не полностью твердый ствол заполнял его рот, и блондин начал массировать его языком, пока не решаясь двигать головой. Ствол еще не достал до горла и ему не приходилось бороться с собой, чтобы принять его в рот полностью. Через несколько мгновений член окончательно затвердел, и юноша начал совершать более активные движения головой, придерживая ствол у основания рукой и двигая ей в такт с головой. Бруно долго не мог закончить, и от того у Каландрино начала болеть челюсть. В его голове роилось множество мыслей, о том, что в любой момент их могли заметить монахини, о том, что то же самое ему придется сделать для Бенито, в конце концов о том, что он наверняка уже опаздывает на работу. Бруно, наверное, тоже чувствовал его нервный настрой, от того не мог наконец расслабиться и отдаться приятным ощущениям и удовольствию, которое доставлял умелый рот. Краем глаза Каландрино заметил что Бенито, смотря на них, дрочит себе, но не стремиться довести себя до разрядки, а скорее подогревает возбуждение. Наконец, Бруно резко потянул его голову от себя, почти оттолкнув блондина и спустил на траву. Солнце на мгновение ослепило Каландрино и он не смог разглядеть лицо Бруно, в тот момент когда он кончал. За секунду до того, как отпустить его, Бруно нежно провел по его голове ладонью, прямо там, где за секунду до того он грубо сжимал пальцы. От этой мимолетной ласки сердце Каландрино забилось чуть чаще, его всего прострельнуло каким-то болезненным лихорадочным возбуждением. Бенито подозвал его к себе, и грубо насадил его рот на свой член, Каландрино хоть и был привычен к такому роду утехам, в первое мгновение с трудом подавил рефлекторное желание откашляться. Бенито грубо толкался в рот Каландрино, крепко держа того за голову, отчего под конец у него на глазах даже выступили слезы. Он спустил глубоко в горло, от чего блондину показалось, что он захлебывается, ему не хватало воздуха. Из-за позы, в которой в него входил юноша, Каландрино видел лицо Бенито, искривленное оргазменной негой. У него был кривой, некрасивый, горбатый нос, а волосы, которые хоть и были похожи на волосы Бруно, были неаккуратно уложены и от того выглядели грязно. Когда Бенито наконец отпустил его голову и позволил выпустить свой член, на языке остался неприятный привкус спермы. Каландрино еще некоторое время не мог прийти в себя, он тяжело дышал и старался подавить в себе желание откашляться. По его спине тек пот, выступивший от напряжения и дискомфорта. Когда он наконец поднялся с земли, Бруно сказал: - Тебе стоит поспешить, ты опаздываешь. - Что? Ты переживаешь за него? Пусть опоздает, может быть его отстранят от работы, и она достанется нам, - с издевкой и плохо скрываемой яростью в голосе выпалил Бенито. Каландрино, все еще немного растерянный повернулся к Бруно, он успел заметить, что сперма на земле уже почти впиталась, он резко развернулся и побежал скорее назад в центр. Он все еще надеялся, что успеет вовремя. Из-за спешки и случившегося после обеда окончание рабочего дня получилось скомканным, он никак не мог отделаться от ощущения цепкого взгляда у себя за спиной. А еще он думал, что все, с кем он работал, наверняка поняли, чем он занимался во время обеденного отдыха, по его припухшим губам, раскрасневшемуся лицу и немного охрипшему голосу. Вечером, когда он вернулся домой, другие подмастерья помладше уже возились на кухне, готовили ужин. Он с трудом сглотнул слюну и понял, что, наверное, не сможет больше проглотить и кусочка сегодня, горло сильно саднило. Наверное, Бенито вошел слишком глубоко, или все дело было в том, что Каландрино так и не смог в достаточной степени расслабить горло. Он решил сразу же подняться к себе, мастер уже ушел из общего дома к своей жене, и никто не мог помешать Каландрино уединиться. Как одному из старших подмастерий, ему уже давно выделили отдельную комнату в доме, это было на руку и мастеру и Бруно с Бенито. Он лежал на кровати и смотрел в окно на то, как медленно темнеет небо в первые минуты после заката, когда в его спальню постучались. Время уже было позднее, и большая часть обитателей дома должны были молиться или спать. Сам Каландрино уже произнес краткую молитву и теперь ждал, когда наконец усталость отправит его в царство Морфея. - Каландрино, ты спишь? Это был Бруно, Каландрино нехотя ответил, садясь на кровати: - Нет, не сплю, войди. Дверь почти бесшумно открылась, Бруно быстро проскользнул в его комнату и закрыл за собой створку. - Ты не был на ужине, я принес тебе молока и хлеба. Завтра тебе пригодятся силы. Каландрино не ответил, Бруно поставил кувшин и положил хлеб на платяной комод, единственную мебель, которая была в комнате помимо кровати. Блондину показалось, что Бруно выглядит виноватым или будто тот не решается что-то ему сказать. - Спасибо, не стоило, я бы сам позже спустился, - начал было Каландрино. - Я пришел сказать, что мы с Бенито будем ждать тебя внизу, завтра на рассвете. - Хорошо. Каландрино надеялся, что Бруно уйдет, он хотел остаться один. Но вопреки ожиданиям, брюнет присел рядом на кровати. - Каландрино, хватит смотреть в пол, гордись своими достижениями и держи голову высоко. Юноша на эти слова никак не отреагировал, тогда Бруно положил ладонь на его щеку и слегка надавил, заставляя его повернуть и приподнять голову. Ладонь Бруно была теплой, и от его прикосновения хотелось не повернуть голову, а потереться о его нежную кожу. Каландрино пришлось наконец посмотреть в глаза гостя. В них он, как и обычно в такие моменты, он видел нескрываемую нежность и желание. Так бывало только тогда, когда они оставались вдвоем. Сумрак быстро накрывал комнату, Каландрино стало неуютно под этим едва различимым томным взглядом. Он хотел было подняться, чтобы зажечь хотя бы одну свечу. Но Бруно остановил его. Его рука все еще удерживающая его лицо, на мгновение сжала его чуть крепче, но лишь для того, чтобы его удержать. Сухие губы Бруно коснулись его, они были нежными, а сами ощущения были странными, поцелуй отдавал какой-то неуловимой горечью то ли раскаяния, то ли прощания. И именно в эту минуту Каландрино как никогда сильно захотелось чтобы его взяли, все его естество отзывалось на эту ласку. Наконец Бруно отстранился первым. Они молчали некоторое время, просто смотрели друг другу в глаза, пытаясь понять, чего же они хотят. - Ты хочешь чего-то еще? – попытался намекнуть Каландрино. - Нет, вернее да, но не сегодня. Этот ответ смутил обоих, Бруно резко поднялся и вышел из комнаты, почти выбегая из нее.***
Утром, разбитый и не выспавшийся, Каландрино спустился на первый этаж, вначале он отнес пустой кувшин на кухню и собрал там небольшой мешочек с едой, немногим меньше того, что он обычно брал с собой на работу. Вскоре спустились и Бруно с Бенито, они втроем накинули свои шерстяные накидки - по утрам еще было холодно. Они добрались до городских ворот за пару минут. Стража выпустила их почти без вопросов, еще через некоторое время они вышли к реке. Когда они подошли ближе, Каландрино наконец осознал, насколько сложно будет найти нужный камень, почти все они у берега казались черными из-за влаги, оставшейся на них с ночи. Блондин медленно шел вдоль берега, изредка подбирая камни и складывая их себе в карман. Когда солнце окончательно взошло, он сбросил с себя накидку и сделал из нее подобие мешка, начал складывать камни туда. Бруно и Бенито держались немного вдалеке и иногда подкидывали к нему в мешок камни. Прошло еще несколько часов, во всех карманах, на поясной сумке и в мешке, везде были камни. Каландрино было тяжело идти, но просить помщи у друзей было выше его достоинства, он сам хотел найти камень. Близилось время обеда. - Так есть хочется, - вздохнул Бенито, - Эй, Каландрино, нет ли у тебя чего-нибудь перекусить? Тот передал мешок с хлебом Бенито, оба его друга остановились неподалеку, разделили хлеб и принялись с удовольствием его жевать. Каландрино спустился ближе к реке, набрать воды: солнце палило и пить хотелось нещадно. Там же он подобрал очередной камень. Неподалеку послышался голос Бенито: «Эй, где Каландрино? Он же только что был здесь». - Послушай, этот дурак нас обманул, я уверен, что он вернулся назад в город, на праздник, обедать без нас, - Продолжил Бенито. Каландрино стоял молча, но внутри он ликовал, он все же нашел нужный камень. Он посмотрел на свои руки, и понял, что он уже кинул камень в мешок, к тысяче точно таких же камней. Каландрино медленно поднялся обратно, Бенито растеряно смотрел по сторонам, а Бруно будто смотрел сквозь него. - Как бы я сейчас хотел ударить камнем по лодыжке этого придурка, - продолжал Бенито, он поднял большой камень и кинул его в сторону Каландрино. Булыжник больно ударил по лодыжке Каландрино, но он молча стерпел боль, небольшая ранка, оставленная острым краем, начала кровоточить. Каландрино обошел их по дуге, и начал идти в сторону дома, ему нестерпимо хотелось вернуться обратно и поделиться радостью со всеми, но сначала ему нужно было снова отыскать этот камень. Он шел на несколько шагов впереди друзей, которые после короткого диалога тоже решили отправиться домой. Нога немного опухла, и теперь он заметно хромал, упрямо таща мешок с камнями на спине. Острые части гальки больно впивались в спину и царапали ее, но он шел вперед опьяненный успехом от того, что нашел волшебный камень и почти не замечал мерзких колкостей, которые отпускал о нем Бенито. Иногда тот подбирал камни с дороги и кидал их перед собой. Они иногда попадали в Каландрино и оставляли синяки, которые медленно наливались на ногах и руках. Бруно молчал большую часть пути. Вскоре они дошли до городских ворот, все же они не успели далеко уйти от города. Стража пропустила их в город, они поздоровались с Бруно и Бенито и на самом деле будто не заметили Каландрино. Бенито наклонился и на ухо Бруно прошептал: - Вчера вечером по дороге с работы я зашел к страже, за пару медяков они согласились подыграть нам. Настроение у того было просто прекрасным, и он уже предвкушал как будет рассказывать Мазо все подробности их розыгрыша. Бруно на его уточнение отреагировал скудно. Он переживал за Каландрино, синяки, проступившие на ногах, выглядели устрашающе, и его волновали прихрамывания юноши. Он очень хотел прекратить эту нелепую шутку, но не мог, он не мог и слова поперек сказать Бенито, у них были личные счеты. Каландрино чувствовал усталость и боль, пот градом катился по его спине, но ликование от успеха не давало ему сдаться. Он дошел до дома, открыл дверь своим ключом. На пороге его встретил один из мальчишек подмастерьев. - Каландрино ты вернулся! Уже поздновато для обеда. В этот момент на Каландрино обрушилось отчаяние такой силы, какой он не испытывал никогда в жизни. Он бросил мешок на пороге, схватил мальчишку за шиворот и уже замахнулся для удара, но руку опустить так и не смог. Он отпустил не успевшего испугаться парня и молча поднялся к себе, оставив мешок на пороге. В спину ему Бенито выкрикнул: - Эй, придурок, а кто понесет камни обратно? Или ты возомнил, что сможешь из них что-то построить? - его мерзкий смех еще долго звучал в ушах Каландрино, даже когда тот остался наконец один. Бруно невесело улыбнулся, шутка зашла слишком далеко…***
Сразу после того, как все за обедом хорошенько посмеялись над историей Бенито о розыгрыше Каландрино, Бруно попросил нескольких мальчишек убрать камни из прихожей. Бенито сразу же умчался в таверну, рассказывать своим дружкам про удачный розыгрыш. Он звал с собой и Бруно, но тот сказал, что присоединится к вечеру, когда публика охмелеет. Он долго сидел на кухне и думал. Он все никак не мог понять, как он мог не просто сильно захотеть, но сильно, безумно сильно полюбить такого наивного простачка, как Каландрино, пусть и невероятно талантливого художника. На самом деле он ждал, что блондин спустится вниз, когда в доме станет тихо и все уйдут на праздник. Но вот все ушли уже несколько часов назад, а тот все так и не пришел на кухню. В конце концов Бруно налил в стакан немного вина, выпил его залпом, налил еще и решился подняться наверх сам. Он захватил с собой бокал с вином и таз с чистой водой и парой небольших чистых льняных полотен. Он собирался постучаться, но понял, что обе руки заняты. Он поставил таз на пол и постучался, один раз, затем второй, потом еще. Ответа из комнаты Каландрино так и не было, он начинал волноваться. Хотел сначала уйти, оставить юношу в покое, но так и остался стоять. Когда Каландрино вошел к себе в комнату, он без сил рухнул на кровать. Это было слишком для него, слишком тяжело физически и эмоционально. Сначала все его тело трясло, дрожь проходила от макушки до пят, но вместе с этой дрожью выходило и напряжение. Потом осталась только боль, и та сама по себе не сильная, скорее унизительная. Ногу немного тянуло, но это не помешало юноше забыться сном. Он проснулся от стука в дверь и долго не мог понять, что с ним произошло, но потом он вспомнил это утро, и его окатило таким сгустком разных сильнейших эмоций от ненависти до желания сдаться, что на мгновение ему показалось, что он не может дышать. В этот момент дверь открылась, на пороге стоял Бруно. Это он стучался в дверь, теперь он стоял на пороге и по нему было видно, что делать не знает. Потом он собрался и подошел к кровати, на которой лежал Каландрино, сел на корточки прямо перед его лицом, прикоснулся к его щеке. Каландрино не мог найти в себе сил не то, что сказать хоть слово, он не мог даже приоткрыть рот. Бруно долго смотрел на него, они оба не шевелились. Затем Бруно протянул ему стакан, пришлось вытянуть руку из-под одеяла и взять его. - Выпей, ладно? Я вернусь через секунду. Каландрино приподнялся и осушил его в один глоток. Горло сильно обожгло, он думал, что это будет вода или молоко, но нет, это было неразбавленное вино. От него в желудке потеплело. Бруно почти сразу вернулся, в руках у него был таз, он достал оттуда обрывок льняной ткани и приложил его к затылку юноши. Спустя пару минут, он убрал руку с тканью, на желтоватом материале осталась размытая кровь. Каландрино наконец понял почему он не мог сфокусировать взгляд, наверное, один из камней попал ему в голову и повредил что-то, он протянул руку, но ничего так и не нащупал, видимо просто была содрана кожа. От вина его развезло еще сильнее, глаза закрывались против воли. - Не засыпай сейчас, - попросил его Бруно: - Покажи мне ногу и сразу признавайся, где еще больно? - Нигде. Глаза Каландрино закрывались сами собой, у него не было сил на более развернутый ответ и не было желания говорить с Бруно. - Нет, так не пойдет, - Бруно сам схватил его за ногу и вытянул ее из-под шерстяного одеяла. Каландрино пытался сопротивляться, но это сопротивление было слабым и скорее всего оно даже не было замечено. Когда Бруно приложил к опухшей ноге холодное полотнище, стало приятно, и даже легкое покалывание на месте ссадины не беспокоило, это прикосновение отрезвило и немного привело в чувство. Тем не менее блондин впал в какое-то тупое оцепенение, которое нельзя было назвать полноценным сном. Когда он пришел в себя, Бруно так и сидел возле его кровати на полу, прислонившись спиной к деревянному каркасу и вытянув одну ногу вперед, а вторую поджав под себя. Возле него стоял полупустой графин с вином и все тот же стакан. Обоим было нечего сказать друг другу, вернее, слов было столько, что они застревали где-то в грудной клетке комьями, и это грудное напряжение создавало неуютную тишину в комнате. Вечерело, с улицы доносились возгласы разгоряченной публики, веселый гомон детей, звуки музыки. Эти звуки, влетая в комнату через открытое окно, будто отскакивали от стен, напоминая молодым людям о том, что где-то там на улице праздновали день Иоанна, что где-то там люди были счастливы и беззаботны. Бруно тяжело вздохнул, он злился на себя, за то, что испортил своему другу праздник, что теперь они оба вынуждены делить одиночество и грусть. Наконец он заговорил: - Ты хочешь туда? Можем выйти на ближайшую улицу, посмотреть шествие из какого-нибудь укромного угла. - Нет, я все равно не собирался сегодня никуда идти, не люблю шумные пьянки. Оба опять замолчали, однако этот короткий диалог разрядил атмосферу и создал почву для продолжения разговора. - Раз уж ты проснулся, может, сходим в купальню, пока никого нет? Каландрино неловко приподнялся на кровати, хотел было встать, но запоздало понял, что под покрывалом он был абсолютно нагим, ему стало стыдно и неловко. Бруно, кажется, заметил это, сначала он удивился такой реакции, он множество раз видел блондина обнаженным, но не стал заострять внимание на этой странности, встал и вышел, бросив напоследок что пойдет нагреть воды. Каландрино спустился вниз примерно через двадцать минут, он только накинул чистую длинную тунику и не стал надевать больше ничего кроме набедренной повязки. Он вошел в помещение, служившее им купальней, отделенное от кухни тонкой деревянной перегородкой. Бруно там не было, зато большая деревянная бадья была наполнена горячей водой. Оглядевшись, Каландрино достал из отведенного ему ящика мягкую пемзу, которую он часто использовал для оттирания краски от кожи, стянул с себя тунику, положив ее рядом. Он переступил через бортик бадьи, медленно опустив в воду опухшую ногу, едва не упал, когда перенес на нее вес, чтобы забраться в воду. Затем он медленно опустился в воду, постепенно привыкая к обволакивающему и расслабляющему теплу. Он положил голову на бок, на согнутую руку, которой он опирался на деревянный край, чтобы не соскользнуть ниже. Он устало прикрыл глаза, голова все еще кружилась. Ему стоило начать мыться, пока вода не остыла, но сил не было даже на то, чтобы просто поднять обмылок и пемзу с пола. - Помочь? – спросил его Бруно, который практически бесшумно вошел в помещение. Он принес очередной котел с кипящей водой, который поставил на пол. Он поднял пемзу и мыло и не дожидаясь ответа Каландрино, опустил мыло в воду, взбивая его в пену. Вода от этого стала мутно-белой, вместе с паром начал подниматься приятный аромат лаванды. Каландрино наклонился вперед, теперь он опирался на свои ноги, согнутые в коленях, а его голова была опущена в ложбинку между ними. Бруно медленно водил руками по его спине, затем тот перешел на руки, он так и не воспользовался пемзой, хотя самому Каландрино хотелось в этот момент содрать с себя кожу. Ему было неуютно от этого действа и не хотелось задумываться о том, почему именно сейчас Бруно повел себя с ним так, ухаживая почти что с материнской заботой. Постепенно Каландрино расслабился, откинулся спиной на бортик, позволяя Бруно точно также массировать свой торс, а затем намыливать волосы. Брюнет осторожно перебирал пряди, вымывая из них пыль и высохшую кровь. Капля мыльной воды попала Каландрино в глаз и, хотя его веки были плотно закрыты она просочилась внутрь, вызывая неприятное жжение. Но парень старался не обращать на этот дискомфорт внимания, боясь прервать, разрушить ту интимную доверительную атмосферу, что сейчас была между ними. Бруно не переступал никаких границ, которые могли бы придать этому моменту иной, пошлый окрас. Несмотря на это, Каландрино ощутил вначале странный, лихорадочный прилив сил, а затем пьянящее возбуждение. Его член встал, но в мутной воде этого не было видно. Наконец, когда вода практически совсем остыла, Бруно вышел из купальни, оставив его одного. Каландрино вылил на себя чан чистой воды, смывая мыльную пленку, и завернулся в лежащее недалеко льняное полотно. Ему стало зябко, и он поспешил одеться и выйти на кухню, туда, где всегда было теплее всего из-за бесконечно топящейся печи. Бруно сидел там же, смотрел на огонь и изредка делал пару глотков из стакана с вином. Каландрино сел на скамейку рядом, подогнув под себя ноги. Он старался смотреть куда угодно, только не на брюнета, который в свою очередь точно так же не стремился ничего говорить. Каландрино казалось, что ему одному было неуютно от тех эмоций, которые тонкой, готовой вот-вот лопнуть струной, натянулись между ними. Ему казалось, что если этот невидимый музыкант натянет струну чуть сильнее, что-то внутри них обоих лопнет, и оба они уже никогда не станут прежними. - Дети принесли мясо из таверны, там сегодня зажарили несколько поросят. Хочешь? Каландрино, который практически не ел мясо, особенно летом, когда ему казалось, что фруктов и хлеба вполне достаточно, чтобы насытиться, отказался и они вновь замолчали. На него опять накатывало то самое странное сонное оцепенение, в котором он провел чуть ли не целый день, он неохотно поднялся. Идти к себе не хотелось, тем более сейчас в комнате наверняка было холодно, но засыпать на кухне прямо за столом, когда в дом в любой момент мог вернуться Бенито, было страшно. Бруно, казалось, никак не отреагировал на его уход. Когда он наконец вновь оказался в постели, то понял, что несмотря на всю усталость, не может заснуть из-за пронизывающего его озноба. Так он пролежал до тех пор, пока, в его окно не заглянула восходящая луна, была глубокая ночь. Дверь открылась, кто-то вошел в комнату без стука, Каландрино стало страшно, пока он не увидел в лунном свете знакомый силуэт. - Не спишь? - Нет, наверное, выспался за день, теперь не уснуть. - Я поговорил с учителем, можешь пару дней не ходить на работу. - Не стоило, я бы справился, мы сейчас не делаем никакой сложной работы. Каландрино наконец повернулся и посмотрел в глаза Бруно, но никаких эмоций в них разглядеть он не смог. Бруно присел на колени перед ним, и Каландрино едва заметно улыбнулся, ему нравилось смотреть на темные кудри, освященные светом луны. Блондин первым потянулся за поцелуем, который получился коротким и неловким из-за неудобного положения обоих. Каландрино обвил рукой затылок своего ночного гостя и притянул его на кровать. Он продолжил отчаянно целовать Бруно, иногда задевая его и без того потрескавшиеся губы зубами. Бруно сам остановил его, сжав его голову обеими руками. - Хватит, не делай этого, ты мне ничего не должен, не заставляй себя. - Я не заставляю, возможно, это первый раз, когда я хочу этого сам. Бруно с шумом втянул воздух, его грудная клетка до отказа заполнилась воздухом. Сейчас, когда он опирался руками на кровать по обе стороны от головы Каландрино, он был похож на зверя, готовящегося к прыжку. Или на демона, готового забрать его душу, совратив его. Наконец он на выдохе произнес: «Нам не стоит делать этого сегодня, тебе будет больно». - Мне будет больно в любом случае. Но я бы хотел этого сейчас. В подтверждение свои слов, Каландрино приподнял бедра и задел своим крепко стоящим членом, точно такое возбужденное естество Бруно. Тот почти инстинктивно потерся в ответ, хотя практически сразу же остановился, ощутив дискомфорт от трения о ткань собственных штанов и покрывала, которое сейчас скрывало тонкую, хрупкую и безумно возбуждающую фигуру Каландрино. Бруно опустился ниже, практически ложась на блондина и припал нежным поцелуем к его губам. Он медленно стянул покрывало вниз, до бедер Каландрино, и к своему разочарованию обнаружил, что тот был одет во всю ту же длинную тунику. Он начал приподнимать ее, обнажая бедра партнера, одновременно целуя сквозь ткань его грудь. Каландрино замер от этих ласк, он все еще не мог поверить в то, что был готов отдаться мужчине вот так, по собственному желанию, а не по чей-то просьбе или приказу. Он забывался в этих ощущениях, иногда вздрагивая от особенно приятных прикосновений. Каландрино блаженно прикрыл глаза, когда почувствовал прикосновение губ к своему члену, а затем издал короткий стон-выдох, когда ощутил прикосновение теплого влажного языка. Эта ласка продолжалась недолго, но окончательно убедила Каландрино в том, что он хочет чего-то большего. Бруно остановился, заворожённый открытой реакцией. - Бруно, там в ящике, нижнем, есть масло, возьми его. Тот будто нехотя поднялся, выдвинул нужную полку и достал небольшой закупоренный глиняный флакон. Он снял восковую пробку одним движением, вернулся к постели и хотел уже было вылить масло себе на руку, когда Каландрино остановил его. - Подожди, я сам, я… Отвернись. Каландрино не хотел, чтобы его любовник смотрел на то, как он готовит себя к соитию. Он быстро перехватил флакон и проследил за тем, чтобы Бруно отвернулся, хотя и сделал он это явно нехотя. Затем он встал на колени и попытался ввести в себя два пальца, у него не сразу это получилось, и поначалу его собственные прикосновения доставляли дискомфорт, возбуждение покидало его тело. Он лег на грудь, оставляя колени согнутыми и продолжал двигать пальцами. Бруно за это время полностью разделся и резко обернулся. Каландрино почувствовал, как от его взгляда на его щеках проступает румянец, который, как он думал, был виден даже в темноте. Бруно приблизился и лег между его раздвинутых ног, взяв его опавший член в рот. Возбуждение медленно возвращалось к обоим, они уже не могли остановиться. Бруно наощупь нашел руку Каландрино и направлял его своей ладонью глубже. От этих порой резких движений блондин непроизвольно толкался в его рот, и головка его члена проскальзывала в горло, доставляя жгучее удовольствие. - Х…хватит – прошептал он наконец, когда понял, что готов к проникновению. Бруно поднял откуда-то с пола флакон с маслом, вылил его себе на руку и растер его по своему члену. Каландрино воспользовался этой заминкой и перевернулся на спину. - Я хочу так, - сказал он тоном, не терпящим возражения. Бруно наклонился над ним, приставляя член к его отверстию. Он несколько раз провел членом вокруг, направляя его рукой, размазывая масло. Наконец, Бруно, прижав разведенные колени Каландрино к своей груди, толкнулся внутрь. Он не смог сразу войти внутрь полностью, юноша под ним инстинктивно напрягся. Им пришлось остановиться, но лишь на несколько секунд, для того чтобы перевести дух после этого первого проникновения и продолжить. Бруно старался не входить слишком глубоко, по лицу Каландрино было видно, что к такому соитию он не готов. От каждого размеренного толчка тело блондина двигалось немного вперед и Бруно казалось, что тот вот-вот ударится головой об изголовье кровати. Он отпустил ноги Каландрино, которые он до этого удерживал рукой у своей груди, на постель и обхватил его голову рукой, защищая от возможного удара. Он наклонил голову ближе к шее своего партнера, туда, где лихорадочно отдавался его пульс и стал целовать ее. Бруно не смог продержаться долго, он был опьянен мягкой, тесной глубиной, которая так плотно охватывала и сжимала его. Каландрино все это время не издавал ни звука, только иногда лихорадочно втягивал воздух через нос. Он испытывал удовольствие скорее не от проникновения, а от самого осознания полного единения, и хотя член его стоял, он не испытывал наслаждения достаточного для того, чтобы подвести его к грани. Когда Бруно кончил, он не мог отдышаться еще несколько секунд, но, когда почувствовал все еще стоящий член Каландрино под собой, он передвинулся ниже и вновь взял его в рот. Он помогал себе рукой, пока сосал твердую плоть, через несколько минут юноша кончил ему в рот, тихо и мило при этом пискнув. Потом они еще долго лежали рядом обнаженные, но даже не смотрели друг на друга, они наслаждались и смаковали ощущения в теле, которых накопилось много после соития. - Я больше никогда не позволю этому ублюдку даже пальцем коснуться тебя, - тихо, но как-то гневно произнес Бруно. Спустя некоторое время, Каландрино повернул свое лицо так, чтобы видеть Бруно и сказал. - Что же это, получается, я искал волшебный камень, а нашел волшебный жезл, исполняющий желания? Бруно сначала не понял, о чем речь, а когда до него дошло, по-доброму звонко рассмеялся, его смех подхватил и Каландрино.