К вопросу о доверии

«Зови меня честно, без лжи или фальши, Мне нужен твой голос, чтоб двигаться дальше.» Мицар с самого раннего детства имел проблемы с эти чертовым доверием. Он родился и жил в окружении подобных ему вехлинов-слуг, людей-хозяев, поэтому умение относится ко всему с подозрением и осторожностью не раз спасало ему жизнь, но и лишний раз заставляло его убеждаться что доверие – удел слабых, тех, кто не в силах справиться сам и вынужден искать опору в других. И тем самым подставлять себя под удар, рисковать. Мицар считал себя выше этого и доверие кому бы то ни было ему было чуждо. Он не доверял никому управляя «Фантомой», считал, что никто не сможет справиться лучше него, а вероятнее всего полностью разрушит все то, чего он добился своими руками. А что касается доверия в личной жизни – даже от одной мысли ему было тошно. Мицар был склонен подчинять; приказывать, не просить, из – за чего зачастую ловил себя на мысли, что стал тем, с кем поставил себе цель бороться. «Рабом родился – рабом и останешься. Если и не людям подчинишься, то собственным целям». И правда. На пути к освобождению порабощенных вехлинов он использовал тех, кто был на его стороне и помогал ему. Использовал, приказывал, всячески показывал свое превосходство, продолжая идти по пути силы. И это работало. Если и не его «заслугами», то тем, что у его сторонников были схожие цели, но им нужен был предводитель. И Мицар им стал. Но доверять он не умел, да и особо не хотел. И, пожалуй, это было основной причиной почему он покинул «Фантому», скрепя сердце и оставляя за собой годы своих трудов другим, когда-то подчинявшимся ему. Любое сотрудничество должно основываться хоть на малом, но все таки этом чертовом доверии. А у него с самого раннего детства проблемы с ним. Даже сейчас, спустя полгода после того, как он смог покинуть «Фантому» и пять лет после побега из императорской клетки он чувствовал, что не может доверять кому — то в полной мере. Проведя бесчисленные часы в своих мыслях, он старался принять тот факт, что без доверия к другим он обречен на вечное одиночество, а оно последнее время пугало Мицара. Но сломать то, что сам был вынужден неосознанно воспитывать в себе с первых лет жизни, было крайне сложно и невозможно одному. Но он был не один. Юный вехлин, увязавшийся за ним с самых Солнечных холмов. Он доверял ему. Доверял Мицару и тот совсем терялся, осознавая этот факт. Он привык, что все окружающие его недолюбливали, даже бывшие союзники, а о доверии к нему и речи не шло, чему Мицар не расстраивался, ведь сам и не планировал отвечать в этом взаимностью. Был ли юный Мика каким-то мазохистом, продолжая следовать за ним, не опасаясь и доверяя ему, или же так должен выглядеть тот, кому не чуждо доверие к ближнему – Мицар не знал. Но он не мог поднять руку на маленькую пеструю птицу. Даже в первые дни, когда тот хвостиком следовал за ним, а по ночам подбирался к самому костру и демонстративно пушил перья, собираясь отойти ко сну. В такие моменты бывший революционер старался просто не замечать его и игнорировать до тех пор, пока вехлин не пытался подобраться ближе. Мицар не доверял ему, но одновременно с этим он чувствовал неожиданную жалость к бродяге. Лишь один раз Мика едва не получил когтями, совершенно случайно столкнувшись с самим Мицаром нос к носу в густой кроне дерева. И тут же свалился назад, запутавшись и в итоге застряв в ветвях и зеленой листве. После этого случая Мицар как будто стал относится к своему попутчику более благосклоннее, уже не стараясь при каждом удобном случае гнать его. А наоборот — со временем частично скинул на юного вехлина многие бытовые заботы, поначалу самолично занимаясь лишь охотой и готовкой, а потом уже начал делить их обязанности поровну, словно пытаясь заставить себя довериться Мике даже в бытовых вещах. Еще позже он позволил приближаться к себе, но к спящему под боком комку перьев он долгое время не мог привыкнуть и спал чутко, порой вздрагивая от каждого его непроизвольного движение. Не мог довериться даже спящему. Мика часто засыпал, положив голову ему на колени, пока бывший революционер был занят найденной книгой или чем-то еще. Но даже когда юноша спал, Мицар не чувствовал себя в полной безопасности: то и дело отрывался от занятия и подолгу смотрел на вехлина. Чуть подрагивающие во сне темные ресницы, россыпь рыжих веснушек, длинные прижатые уши, спрятавшиеся в спутанных волосах – всем своим видом тот не выражал угрозы. Но Мицару все равно было трудно. Иногда выходило так, что Мика засыпал у него на груди. И порой старший вехлин протягивал руку и осторожно обхватывал его тонкую шею, чувствуя тепло и размеренную пульсацию. Чуть сжимал, отпускал, проводил ногтями по тонкой коже, вдоль артерии. Но Мика не только не просыпался, но и что – то мурлыкал во сне, улыбаясь, и слегка наклонял голову назад, еще больше открывая шею для… просто прикосновений? И каждый раз его действия сбивали Мицара с толку. Нет, он не был кровожадным убийцей, да и жестоким себя не считал и был уверен, что не сможет убить маленькую птицу, особенно спящего, но Мика же не знал что может твориться в голове у бывшего революционера. Он доверял. Однажды он напрямую спросил у Мики о доверии. Почему он ему доверяет, не чувствует ли он потенциальной угрозы, почему не сторонится и вообще зачем это ему. И никогда старший вехлин уже не забудет того взгляда. «Ты же понимаешь, что доверяя кому-то, ты совершаешь ошибку, которая может даже стоить твоей жизни» - говорил Мицар. Оторвавшись от ощипывания пойманной на ужин куропатки, вместо ответа Мика взглянул на него, словно не поверив в слова. И что – то было в этом взгляде похожее на боль или сожаление, а на лице читалась растерянность, из-за чего Мицар не выдержал и ответ взгляд. Он дернул плечом, ответив что – то из серии «Просто так» и вернулся к куропатке. Остаток вечера и ужин прошли в полной тишине. Доверять трудно. И учиться доверию тоже. Сидя на упавшем дереве и греясь под лучами восходящего солнца, Мицар часто наблюдал из-под полуприкрытых век за Микой, колдовавшим над котелком с их завтраком. Тот выражал полное спокойствие, что – то щебетал себе под нос, а вот старший вехлин чуть ли не физически чувствовал дискомфорт, понимая, что не может сейчас контролировать что именно делает Мика. Вдруг он хочет отравить его? И каждый раз перед едой он ждал пока Мика не попробует еду первым. И каждый раз ничего не происходило, еда не была отправлена, а молодой вехлин с радостью составлял Мицару компанию за едой. Он не умел проявлять нежность. Каждый раз, когда в полутьме сумеречного леса Мика целовал его, он терялся. И не от того, как это контрастно выглядело по сравнению с началом их совместного пути, о нет. Любая близость основана на доверии. Но если Мицар мало-помалу и учился доверию, то проявлять ответную нежность он не умел. За свою жизнь он был со многими мужчинами и женщинами, но это были лишь партнеры на одну ночь без всяких телячьих нежностей и никакого продолжения быть не могло. Но Мика никогда не пытался своими действиями вести к сексу. Он ластился, нежничал без всяких пошлых намеков, ждал ответной реакции. И получал ее. Немного неумелые поцелуи, прикосновения – юный вехлин замечал эту легкую растерянность и тихо беззлобно смеялся, чувствуя как Мицар смыкал зубы на его шее, кусая осторожно и несмело, то ли от неумения это делать как подобает обычному вехлину, то ли боясь навредить Мике. Но тот лишь склонял голову набок, с улыбкой прикрывал глаза и Мицар чувствовал, что делает все правильно. Сложно было привыкнуть к компаньону в воздухе. В самой середине осени, когда леса оделись в золото, а ветра своим холодом напоминали о скорой зиме, Мицар часто совершал перелеты на внушительные расстояния. Приближалась зима и охотиться в лесу становилось все труднее и труднее, что заставляло отшельников мигрировать, преодолевая каждый день десятки километров в поисках пищи. Мика предлагал присоединиться в это тяжелое время к какому - нибудь клану, ведь тот же Авиаль гостеприимно позволил бы отшельникам путешествовать с ним, но Мицар каждый раз отказывался. Если он и сумел довериться своему юному спутнику, то жить в окружении такого большого количества своих сородичей он уже не мог. Проведя большую часть своей свободной жизни в управлении «Фантомой», он устал от организованных коллективов и просто хотел покоя. Но проснувшись на следующий день, он не обнаружил Мику под боком. Лес был подернут утренним туманом, на висящем над остывшим костром котелке блестели капли росы. Судя по всему, Мика собрал свои вещи и отправился на поиски Авиаля. Сожалеть об ушедшем спутнике было некогда: в одиночестве выживать сложнее, поэтому тратить силы на скорбь было весьма непрактично. Но даже разогревая вчерашний ужин, он чувствовал в груди странную пустоту. Наблюдая за лениво лижущими влажные бревна языками пламени, он не сразу услышал хлопки крыльев, шорох взметнувшихся сухих листьев и осторожные шаги. Лишь когда гость присел возле него и провел ладонью по плечу, Мицар резко обернулся, с неверием уставившись на Мику. Он не ушел. Не отправился на поиски Авиаля. Мицар потянулся дрожащими пальцами к его лицу, провел ими вдоль челюсти, убирая темные пряди назад, заправляя за уши. Прильнул к его губам, целуя со всей той немногой нежностью, на которую был только способен. Мика с легкой улыбкой отвечал, обнимая его руками за шею, и что-то тихо с удивлением шептал, прерываясь чтобы вдохнуть. Туман постепенно рассеивался, роса исчезала под лучами робкого осеннего солнца. И вновь Мицар чувствовал необычайное спокойствие в чьей-то компании, когда ладонь Мики нежно поглаживала его по волосам, время от времени проводя вдоль длинных прижатых ушей. Уткнувшись лбом в плечо юноши и прикрыв глаза, Мицар прислушивался к собственным ощущениям. Это и есть доверие, привязанность? Вполне возможно. Он учился охотиться вместе с Микой. Это было намного эффективнее, чем охотиться в одиночку, хотя совместная работа и требовала определенной стратегии и доверия, но к концу осени это был единственный выход. По ночам лесная подстилка покрывалась серебристой изморозью, а сам лес оголился, ощетинился острыми ветвями и привычная наземная охота все чаще кончилась неудачей. Раскинув крылья, вехлины многие часы парили над опушками. В основном охотился Мика: заметив в поле снежную куропатку, окрас которой до первого снега играл на руку (или, скорее, на крыло) вехлинам, он дожидался одобрительного кивка Мицара и, не медля ни секунды, складывал крылья и камнем падал вниз, на лету ловя спугнутую птицу. Первый снег выпал достаточно поздно. Сидя на верхушке ели и подставляя едва теплому рассветному солнцу раскинутые крылья, Мицар не сразу заметил легкие редкие снежинки, опускающиеся на темную хвою и незаметные на его белоснежном зимнем оперении. Он завороженно наблюдал за их танцем, запрокинув голову. Снег падал все чаще и чаще, и вскоре солнце стало размытым пятном за его пеленой. На фоне выбеленной земли темные ветви деревьев казались трещинами на старой фарфоровой вазе. И даже осознание того, что сегодняшний день можно считать первый днем зимы, что дальше будет еще сложнее, а метели и морозы уже не за горами, не пугало. Мика подлетел почти бесшумно – мягкие зимние перья хорошо скрывали каждый взмах пестрых крыльев. Чуть дрогнули еловые лапы и Мика ткнулся носом в шею старшего вехлина, тихо фыркнув от пушистого воротника его куртки. Усыпанные снегом его волосы были почти белыми и сливались с крыльями. Он повернул голову и, прищурившись, с неким ожиданием взглянул на восток: там, за это снежной стеной высились пики Эвасанских гор. А еще дальше, за снежными хребтами возвышались многовековые леса, в которых жили дикие вехлины, вьющие свои гнезда на высоте десятков, а порой и сотен метров над землей. Мика хотел их увидеть и в конце-концов смог убедить и Мицара составить ему компанию. Лететь зимой — не особо хорошая идея в плане безопасности, но это все таки лучше, чем кружить на одном месте в поисках дичи, а приближаться к людским поселениям в такое сложное время, когда революция еще не утихла, опасно. А по поводу кланов Мицар уже высказал свое мнение. Минуло пять месяцев с их самой первой встречи. Последнее время, останавливаясь на ночевки на своем пути к Эвасану, Мицар часто задумывался об этом времени и вспоминал их встречу как бесконечно далекое событие, словно произошедшее не в этой жизни и не с ним. Смотря на доверчиво прильнувшего к нему юного вехлина (снова уснувшего!), он с трудом представлял, что когда то хотел избавиться от него. О том, что будет когда их пути разойдутся, Мицар старался не думать. Он не жил по принципу «меньше знаешь — крепче спишь», но в этом моменте, пожалуй, делал для себя исключение. Кто знает что произойдет завтра. И все таки незнание порой делает это незнание еще более захватывающим.