Императорская кузина, или Тайны туссентского двора

«Туссент повсеместно считается сказочным княжеством, смешным и нереальным, кроме того, вследствие специфичности винной продукции, пребывающим в состоянии перманентного опьянения и неизменного вакхического веселья. Как таковое, никто его не воспринимает всерьез, но тем не менее оно пользуется определенными привилегиями. В конце концов, Туссент поставляет вина, а без вин, каждому известно, нет жизни.[…]. И ему не нужна армия, вполне достаточно странствующих рыцарей с перевязанными глазами. Никто не нападет на Туссент...» Ох уж эти приключения в Туссенте бравого Ведьмака Геральта... После многочисленных сражений, тяжелых переходов, картин разграбления мирных земель, казней и пыток, читать о его похождениях в этом славном княжестве — просто именины сердца! Лучшие вина, беззаботные женщины, храбрые и предприимчивые рыцари, Швейцария и Прованс — в одном флаконе! А владелица Туссента, княгиня Анна-Генриетта, под стать своему пряничному княжеству — богатая, свободная, сладкая женщина, не особо обремененная супружеской верностью и не испорченная интеллектом. Не женщина — мечта поэта! Но если присмотреться получше, и если немного пораскинуть мозгами, то вдруг обнаружишь, что не все так просто, как кажется на первый взгляд, и с пряничным княжеством, и с прекрасной княгиней. Какие-то они особые... даже для сказочного повествования. Как-то не сразу вспоминаешь, что княжество Туссент находится в вассальной зависимости от могущественного Нильфгаарда. А тот, в свою очередь, ведет изнурительную Вторую Мировую войну с северными государствами. И война уже настолько истощила людские ресурсы Империи, что император Эмгыр вар Эмрейс решил объявить амнистию преступному элементу, дабы пополнить свои редеющие войска. А в Туссенте, между прочим, ошивается целая свора воинственных мордоворотов, по которым призыв давно плачет. Скажете, традиция не велит их призывать? Однако во главе Империи стоит Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов, и он-то меньше всего склонен либеральничать со своими вассалами, поскольку не либеральничает даже со своими союзниками. Сравнительно недалеко от Туссента находится королевство Доль Блатанн, королеву которого Эмгыр «имеет» и в хвост и в гриву, требуя, чтобы ее подданные не только вели партизанскую войну в Темерии, Редании и Каэдвене, но и вступали в состав его собственных регулярных войск. По сравнению с надменной, амбициозной и переменчивой как мартовский ветер Франциской Фандабаир, княгиня Анна-Генриетта смотрится недалекой простушкой, которую главный герой повествования Геральт характеризует как «избалованную нахалку и буффонку». А вот подданные Туссента боготворят свою госпожу, а само княжество процветает под ее правлением. И это противоречие не единственное. «... в Туссенте не действуют никакие агенты, шпионы или тайные службы», — утверждает очаровательная чародейка Фрингилья Виго. Ей вторит простуженный бас, в котором мы узнаем голос Великого Никто Стефана Скеллена. — Этот край света, — сказал простуженный, — единственная известная мне краина, у которой нет собственной службы безопасности. Единственный уголок империи, не нашпигованный агентами Ваттье де Ридо. Все считают здешнее вечно веселое и полупьяное княжество опереточным, и никто не принимает всерьез. Насчет агентов Ваттье де Ридо ничего утверждать не буду, но вот, позвольте, а чье место занял предприимчивый Ведьмак, подслушивая небезызвестный разговор заговорщиков против нильфгаардского императора? Наверху обнаружилась дверь. Она открылась легко, без скрипа. За дверью — маленькое сводчатое помещение. Из стен торчали четыре огромных латунных цилиндра, концы которых расширялись, образуя раструбы. Посредине, между раструбами, стояло кресло. А в нем… скелет. На черепе с отвалившейся нижней челюстью сохранились остатки берета, на костях — лохмотья некогда очень богатой одежды, на шее золотая цепь, а на ногах погрызенные крысами ботинки из тисненой козловой кожи с сильно загнутыми мысами. В одной из труб послышалось чихание, такое громкое и неожиданное, что ведьмак даже подскочил. Потом кто-то трубно высморкался. Усиленный латунными трубами звук был прямо-таки адским. — Будьте здоровы, — послышалось в трубе. — Ну вы и сморкаетесь, Скеллен. Геральт столкнул скелет с кресла, не преминув снять и спрятать в карман золотую цепь. Потом сам уселся у раструба. Я бы сказала — отлично оборудованное рабочее место для прослушки, на котором жил, работал и умер «рыцарь плаща и кинжала» рангом не ниже генерала разведки. Место было настолько секретное, что никто из подчинённых не обнаружил тела своего начальника. Но наверняка такое комфортное рабочее место — не единственное... Традиции разведки не пропьешь! А вот когда Геральту понадобилось отправить секретное послание главе реданской разведки, он обратился к своему другу-поэту Люти... тьфу, виконту де Леттенхоф. — Погоди. — Геральт развернул лошадь, подъехал вплотную к Пегасу, незаметно вытащил из-за пазухи письмо. — Постарайся, чтобы это письмо дошло… — До Фрингильи Виго? — Нет. До Дийкстры. — Да ты что, Геральт? Спятил? И как я смогу это сделать, по-твоему? — Найди способ. Знаю, ты сумеешь. И ведь отлично выполнил задание Ведьмака виконт де Леттенхоф, по совместительству — боец тайного фронта, посетивший Туссент накануне Первой Северной войны. Не растерял за прошедшие годы явки и пароли, не забыл адреса резидентов, способных передать письмо прямо по назначению и в очень короткие сроки. Похоже, прав был один из заговорщиков, некий Беренгар Леуваарден, у которого насчет Туссента было свое, отличное от других мнение. — Такие «уголки», — сказал затягивающий слоги, — всегда считались и были раем для шпионов и любимым местом их встреч. А потому притягивали и контрразведку, и агентов, и всяческого рода соглядатаев и подслушивателей. К мнению этого самого Леуваардена стоит прислушаться, ибо в саге о Ведьмаке он хоть и пятый лебедь в десятом пруду, но показал себя высококвалифицированным специалистом широкого профиля. Будучи представителем нильфгаардской купеческой корпорации, он по самую шейку влез в заговор против императора и, выведав у заговорщиков все тайны, верноподданнически «заложил» своих подельников, чтобы затем верноподданнически дать императору несколько ценных советов по затянувшейся войне, которой сыто по горло всё государство. За что его гильдия была этим самым императором облагодетельствована и получила столь широкие привилегии, какие не давали три предшественника Эмгыра вместе взятые. И вот тут я охотно поверю — чтобы иметь привилегии, их надо заслужить, оказав императору бесценную услугу. И Туссент, каким бы карликовым и смешным княжеством ни был, своим процветанием в годы Второй Мировой Северной войны обязан привилегиям, которые получил от Эмгыра, а вовсе не традициям. Ибо вассальные традиции как дурной пример — заразительны. Дашь сегодня одному вассальному княжеству послабление, завтра уже десяток регионов потребуют такую широкую автономию, какую смогут взять. (Вон с графства Ковир реданские короли не требовали ни налогов, ни службы. Прошли энные сто лет, и уже нет графства — а есть королевство Ковир и Повисс, плюющее на метрополию с высокой горки). Естественно, тут же напрашивается вопрос — а какую-такую услугу императору Эмгыру оказали владетели Туссента? Бесплатно поставляли вино к императорскому двору? Или какой-нибудь представительнице княжеского дома посчастливилось погреть императорскую постель, и он одарил ее щедрым «проси меня, о чем хочешь?». Я все-таки полагаю, ни первое и ни второе. Император достаточно богат, чтобы мелочиться на вине, каким превосходным бы оно ни было. Что касается женских чар, то в любви он человек настолько хладнокровный, что способен уже надоевшую жену выкинуть за борт, а ненужную любовницу пинками гвардейцев личной охраны выпроводить из дворца. Так какова же возможная причина императорской милости к Туссентскому княжеству? Как известно, время своей далекой юности наследник императорского престола Эмгыр провел в образе чудовищного Йожа, преследуемый врагами и собаками. Не сгинуть ему помогли «нескольких человек, в преданности которых мог быть уверен». Один из них — герцог Ардаль аэп Даги, во дворце которого прятался юный Эмгыр и чью дочь иногда тискал за занавесками. За свою преданность герцог был вознагражден, вознагражден достаточно щедро, так, что даже когда он на старости лет стал изменником, император не забыл его заслуг и милостиво позволил умереть то ли от дизентерии, то ли от пищевого отравления, а не на виселице или под топором палача. А следовательно, семья изменника не опозорена, наследники (в том числе и дочка) унаследовали все земли и богатства покойного. Но кто еще мог помочь Эмгыру в годы его бедовой юности? Княгиня Анна-Генриетта любит подчеркнуть, что она и император Эмгыр находятся в родстве и постоянно называет его «кузеном». Даже если предположить, что их родство — это седьмая вода на киселе, туссентская родня могла прийти Эмгыру на помощь. Как известно, женские сердца склонны к состраданию, а Туссентом не зря уже сотню лет управляют женщины. Кроме того, в интересах самого Эмгыра было скрываться подальше от императора-узурпатора и поближе к цинтрийской границе. Особенно когда Дитя-Обещание — красавица Паветта заневестилась. А на выданье она числилась чуть ли не с десяти лет, и надо было не пропустить момента, когда столь ценный приз может уйти в чужие руки. А Туссент как раз из тех нильфгаардских регионов, что расположены ближе всего к Цинтре. Сам роман Эмгыра и Паветты Сапковским не описан, а жаль. Потому что в Цинтру прибыл не жалкий рыцарь, проведший половину из пятнадцати лет чудовищем, а вторую половину беглецом, а вполне изысканный и предприимчивый кавалер, способный найти возможность встретиться с принцессой в человеческом обличье, заинтересовать собой девушку, очаровать ее и под конец соблазнить. Внешность молодого императора в саге детально не описана, но из того, что есть — «Шипы и щетина, покачиваясь, превратились в черные, блестящие, вьющиеся волосы и курчавую бородку, обрамляющие бледное, угловатое мужское лицо, украшенное крупным носом». — видно, что он довольно благообразен, но все-таки не писаный красавец (сдается мне, что переводчик мог бы заменить «угловатое мужское лицо» на более понятное «лицо с резкими чертами»). Кроме того, в сравнении с юной Паветтой Эмгыр достаточно стар (их дочь Цири в возрасте Паветты тридцатилетнего купца считала уже «стариком»). И я задаю себе вопрос, где же Эмгыр научился так ловко обходиться с девушками, чтобы Паветта влюбилась в него настолько сильно, что ее не смущала даже периодически появляющаяся морда ежа? По мне, только в благословенном Туссенте молодой человек мог получить столь блестящую огранку и сочетать в себе качества статного воина, красноречивого собеседника (зря, что ли, в Туссенте есть великолепная библиотека?), наделенного галантными манерами (их император сохранил на всю оставшуюся жизнь). О золоте, которым он был просто обязан подкупать фрейлин и служанок, чтобы иметь возможность целый год тайно встречаться с Паветтой наедине, я промолчу... Или вы полагаете, что свидания с принцессой в ее спальне происходят по волшебству? Но есть ли в романах упоминание, что Эмгыр был в Туссенте? Упс. Нет. Зато есть упоминание, что туссентская родня побывала в Цинтре, когда там находился герцог Дани. Княгиня Анна-Генриетта не преминула сообщить Геральту сей любопытный факт: «Ибо должно вам знать, что мы бывали в Цинтре, знали и дарили своей дружбой Паветту, знали и любили малютку Цири». Заявление сделано в присутствии множества придворных, посему является истинным. Прекрасная Анарьетта энное количество лет назад совершила дружеский визит в Цинтру, где засвидетельствовала свое почтение королеве Калантэ, подружилась с молодой принцессой Паветтой, тискала в объятиях малютку Цири... Послушайте, а где у нас в этот время был «липовый герцог Дани»? В деревне, на охоте, жался в стороне, сливаясь с мебелью? Княгиня о нем не обмолвилась ни полсловечком. Император Эмгыр бахвалился, что цинтрийцы, попав в Нильфгаард, не признавали в нем герцога Дани. А кузина Анна-Генриетта, попав в Цинтру, не узнала в нем своего кузена?! Потрясающая потеря памяти, и такая на момент Второй Северной войны своевременная! Ведь император не жалует тех, кто помнит его в личине чудовищного Йожа или липового герцога Дани. И кто теперь посмеет назвать эту женщину «дурочкой»? Кстати, она также забывает сказать Геральту, что какая-то Цирилла находится в Нильфгаарде и на ней собирается жениться император. Неужели она не в курсе великосветских имперских новостей или не ждет приглашения на императорскую свадьбу? Или не желает говорить то, что может вызвать ненужные расспросы? Нет, я не утверждаю, что привилегии были пожалованы Эмгыром именно Анне-Генриетте. Сапковский не указал, сколько прекрасной княгине лет. Но из повествования ясно, что она значительно моложе Эмгыра. Я склонна думать, что Анариетта является ровесницей принцессы Паветты и вступила в возраст, называемый в современном мире — «бальзаковским». А это, между прочим, тридцать или тридцать с хвостиком лет, а не сорокет, как многие думают («бальзаковский» возраст женщины получил название от широко известной в XIX веке повести Оноре де Бальзака «Тридцатилетняя женщина»). Стало быть, по молодости лет, она не могла лично принимать столь судьбоносное в жизни Эмгыра решение, как позволять ему скрываться в Туссенте. Такое решение могли принять или ее мать, или ее бабка (которую, кстати, вспоминают как очень умную женщину). Но я не исключаю, что по своему малолетству Анарьетта (ну совсем как шестилетняя Цири с Ведьмаком) могла временами покрикивать на юношу, который жил при туссентском дворе на положении гостя-изгнанника: «Кузен, принеси то, принеси се, посоли-посахари, расскажи байку!», и такое повелительное отношение к нему сохранила и в зрелом возрасте. От своих привычек, как и от традиций, бывает очень сложно отказаться. Впрочем, когда император занял престол и щедро расплатился с Туссентом за все услуги, полностью подтвердив прошлые привилегии княжества и добавив новые (например, позволил вести переписку, в которой каждая просьба будет прочитана и по необходимости выполнена), княгиня по меркам Континента уже считалась совершеннолетней особой. Позволю себе имхастую имху... На мой скромный взгляд, милейшая Анарьетта — женщина совсем неглупая, способная на искренние чувства и обладающая характером. И не зря ее автор наделяет «проницательными глазами». Посмотрите, какую великолепную «показательную порку» устроила она своему неверному любовничку и несостоявшемуся женишку Юлиану Альфреду Панкрацу, виконту де Леттенхоф. Между прочим, виконт был любим, и любим весьма сильно, раз даже через шесть лет кавалеры славного Туссента знают и помнят о тех чувствах, которые питает к нему княгиня, и в желании угодить своей госпоже привозят его чуть ли не насильно. А тот, вместо того чтобы ухватиться за Анну-Генриетту как за ком золота (чтобы другие не украли), еще смеет изменять своей невесте до брака (вот это уже ни в какие ворота не лезет!) и прилюдно называть ее «Ласочкой». Коварный изменщик уличён, судим, лишен всех пожалований и приговорен к смертной казни! А затем, в последнюю минуту, помилован... теперь в Туссенте никто не скажет, что любовь из княгини творит полную дуру! А слова палача: «Шо... опять помилование?» — говорят о том, что если княгиня и скора на гнев, то скора и на милосердие. Ах, прав был поэт (не Лютик!), когда писал: «не камни — женские сердца!». Вот, пожалуй, и все... Конечно, вы вполне можете сказать: «Ну и фантазия у вас, автор, ничего подобного в книгах и не стояло, и не лежало...» На что я отвечу цитатой, которую уже использовала в своей предыдущей работе: «Сапек вообще не любит говорить прямо, все у него намеками: типа, милый мой, хороший [читатель], догадайся сам!» (Shadanakara). Прекрасное, обширное, мало кем паханное поле для всякого рода теорий. А чем еще на карантине заняться?