there's not a word yet for old friends who've just met

Лютик - человек. Лютик уязвим. Лютик умирает. Это происходит незаметно - Геральта с ним в этот момент нет. Он тогда уехал по делам на север, а Лютик остался бороздить просторы юга. Лишь спустя месяц он узнал, что того самого барда, что сочинил о нем столько баллад, зарезали. Так ему сказали. Некоторые говорили, будто бы Лютик, наконец, попался в лапы очередному обманутому мужу. Другие - что он упился до смерти, хотя Лютик так не делает... не делал. Он никогда не пил больше, чем требовалось для состояния приятной расслабленности. Все слухи. Слухам Геральт не верит, а потому отправляется на поиски. Несколько месяцев в пути не дают никаких результатов, а потом ему показывают безымянную могилу - и тогда он сдается. Лютик - человек, он уязвим, он - мертв. Он бы гордился флером таинственности, окружившим его кончину, думается Геральту. И десять, и двадцать лет после люди все еще поют его песни. Его друг. Геральт не много друзей терял, потому что их у него много и не было, но когда такое случалось, прощание, как правило, бывало чем-то большим, нежели простой хлопок по плечу. Он знает, что жизнь несправедлива, но каждый раз, заслышав "Чеканную монету", он непроизвольно сжимает челюсти до хруста. Жизнь несправедлива, Лютик мертв. Он живет дальше. Ничего иного не остается. Чудовище - деньги, хреново чудовище - хреновы деньги, год за годом, год за годом. Со стороны не скажешь, но он невыносимо устал. - Геральт сидит в корчме, на столе перед ним стынут остатки похлебки, а бард играет "Дочку рыбака". Он легко заводит толпу, поет звонко - тем знакомым тенором, от которого под сердцем болезненно тянет, несмотря на похабный текст. Он довольно странностей в своей жизни повидал, но когда он поднимает взгляд, то видит, как Лютик - не Лютик - ловко гарцует по столам с лютней в руках. - Еще сыграй, Одуванчик! - кричит мужик, поднимая тост, и Лютик - не Лютик - растягивает губы в улыбке и уваживает просьбу. Лютик, уж двадцать лет как мертвый, выглядит ничуть не изменившимся. Одет, конечно, в другой, по новой моде сшитый шелковый костюм, но вычурный, как раньше. И волосы длиннее, завитками касаются скул. Розовощекий, счастливый и живой. Геральт ничего не может понять. Он осознает, что пялился на него, только когда Лютик - не Лютик - спрыгивает со стола и подходит к нему. - Ну, здравствуй, незнакомец, - бодро говорит он, и сердце Геральта замирает на секунду - пропускает удар, чего не было никогда прежде, - но... По глазам видно, что Лютик его не узнает. - Мое имя Одуванчик и я невероятно хорошо пою. За выражение твоего лица благодарю отдельно - ты, случайно, не заметил, что глазеешь на меня добрую половину часа? Я-то, ясное дело, не возражаю, ты и сам ничего, но мне говорили, что такое обыкновенно считают неприличным. - Одуванчик? - бездумно переспрашивает Геральт - в голове царит удивительная пустота. Он довольно странностей в своей жизни повидал, но это уже перебор. Лютик - Одуванчик - оскорбленно дует щеки. - Именно, и я... Погоди-ка, ты ведьмак? Следует долгая пауза. Геральт моргает раз, другой, третий, однако бард никуда не девается, стоит перед глазами. - Да, - осторожно отвечает он. Он не понимает. Это Лютик, но это же не Лютик. Лютик умер двадцать лет назад, и Геральт так с ним и не попрощался. - Ах, это великолепно, - говорит Одуванчик, плюхается на скамью напротив. - Не против, если я подостаю тебя немного? Я чудовищ, кроме тех, что из рода людского, не встречал, а вот ты, как я слыхал, только тем и занимаешься. Ты... - он взмахивает рукой, сверкая кольцами на пальцах, - если честно, не похож на того, кто любит поболтать, но... Геральт открывает рот и едва не выпаливает "заткнись, Лютик", но вовремя его закрывает. Он и глаза закрывает тоже, а когда поднимает веки снова, Одуванчик глядит на него странно. С затаенным беспокойством - он видит, потому что знает его, как себя. Только вот не знает совсем - ведь это Одуванчик, а Лютик погиб уж двадцать лет тому. У него болит голова. Бард продолжает трещать. Он встает резко, так, что скамья со скрежетом проезжает по полу, Лютик тоже встает, и пахнет он, черт подери, как раньше. Он пахнет, как пах всегда, и не узнает Геральта, и двадцать проклятых лет прошло с тех пор, как он умер. Геральт выходит из корчмы, идет к лошади. Это не та Плотва, но он и зовет ее Плотвой, потому что ему недостает воображения. Одуванчик идет за ним. - Лютик... Одуванчик. Одуванчик всегда идет за ним. Геральт уходит, но бард рысью спешит следом, до боли знакомо жалуясь на все подряд. - Раз не желаешь рассказывать про чудовищ, значит придется мне своими глазами на них смотреть, - самодовольно извещает он. Геральт шумно выдыхает. Ведьмаки сходят с ума? Одуванчик на ощупь, как настоящий - когда, прямо как Лютик, бездумно лезет в самое пекло, и Геральту приходится отдергивать его за шкирку и заслонять собой. Он звучит, как настоящий - когда болтает без умолку и поет о вещах, о которых Геральт никогда и помыслить не мог. Он выглядит, как настоящий - когда его волосы отливают золотым, словно мед, в солнечных лучах. Геральт не может заставить себя его прогнать. Каждый раз слова застревают в горле, он молчит, и молчит - "Угрюмо", подкалывает его Одуванчик. Призрак. Но почему-то живой, почему-то - человек. Геральт не понимает, а бард не вспоминает. - Интересно, - развалившись под деревом с лютней на коленях, говорит Одуванчик. Геральт чистит меч, время от времени на него поглядывая. - Хотелось бы знать, отчего некоторые люди кажутся такими знакомыми. Готов поклясться, что не встречал тебя, Геральт, раньше, но ты... Может, это все те старые песни. Он берет аккорд и заводит "Чеканную монету", и Геральт тотчас же сквозь зубы цедит: - Хватит.   - Не совсем такой, как прежде. Он боится темноты, хоть ничего и не говорит, а лишь садится всегда у самого костра. Пламя отражается в его глазах, придавая им выражение чужое и безжизненное. Он нередко поскуливает сквозь сон. Иногда - часто - его болтовня становится неудержимой на грани помешательства. - Одуванчик подходит слишком близко к краю берега, пока Геральт сражается с утопцем, и он, не задумавшись, рычит: - Лютик, стой! И Одуванчик слушается: отскакивает назад, словно от огня. Геральт оборачивается, чтобы проверить, все ли с ним в порядке, и видит его распахнутые до предела глаза. После, когда с Геральта стекает речная вода и кишки утопца, когда сереющий труп перекинут через седло, Одуванчик смотрит на него как-то иначе. Его взгляд далекий, проницательный, необъяснимый. - Как ты меня назвал? - Никак, - отмахивается Геральт. - Ты назвал меня Лютиком, - говорит он, и одного этого слова из его уст достаточно, чтобы сердце сдавило в тисках. (Боги, он не единожды видел, как умирают люди, но Лютик - особенный, а Геральт даже не успел с ним попрощаться.) - - Это не настоящее мое имя - Одуванчик, - вдруг заявляет он. Он лежит на спине и таращится на звезды. Геральт смотрит на него. - Своего настоящего имени я не знаю. Я, вроде как... Просто очнулся, и это был первое, что пришло мне на ум. У Геральта пересыхает во рту, он с трудом сглатывает. - В каком смысле, просто очнулся? Одуванчик коротко смеется - без привычного задора. - В самом прямом, в каком еще. Я очнулся. У меня была лютня - я научился на ней играть. А потом, когда увидел тебя в корчме, я подумал... - Лютик, - прерывает Геральт. Он довольно странностей повидал, но это уже перебор. - Ты... - он прерывается, откашливается. - У меня был друг по имени Лютик. Но он погиб. Одуванчик смеряет его долгим, оценивающим взглядом. - Ты в этом уверен? - Он так и не увидел его тела. Он видел лишь безымянную могилу, слышал байки. Он отправляется к Йеннифер. - Едва взглянув на ведьму, он издает звук, как будто кота тошнит шерстью, и Геральт почти смеется. Но не Йеннифер. - Какого беса ты сотворил, ведьмак? - Я нашел его, - говорит Геральт, остро чувствуя все эмоции застывшего за его плечом барда. - ...Он меня нашел. Говорит, его зовут Одуванчик. Теперь Йеннифер все же смеется - резко, пораженно. - И ты, значит, здесь абсолютно не при чем? - Да, - держит оборону Геральт. - Когда это случилось? После небольшой заминки он признается чуть виновато: - Пять месяцев прошло, - оглянувшись, он замечает, что Одуванчик по-прежнему прожигает чародейку подозрительным взглядом. - Йен, мне кажется, это и правда он. Йеннифер сердито вскидывает руки. - Ты что-нибудь помнишь? - Я помню, что не доверяю тебе, - тут же отвечает Одуванчик. Она кривится, Геральт закатывает глаза - ситуация до абсурда знакомая. Одним движением пальца Йеннифер его вырубает. - Да чтоб тебя... Йен! - возмущается он, едва успев извернуться, чтобы поймать барда до того, как он рухнет на пол. - Положи его на кровать, - она выглядит раздраженной. - Когда он умер? - Двадцать лет назад, - нехотя отвечает Геральт. Лютик в его руках такой миниатюрный. Человек, уязвимый. Мертвый и оживший заново. Он заботливо укладывает его на пышную перину. - Труп ты видел? - Нет. Безымянная могила. Геральт скорбел. Он на самом деле скорбел. - Не похоже, что он умирал, - говорит она, опустив ладонь на бледный лоб Лютика. - Он ощущается... странно. Я... Дай мне минуту, сейчас я... - она закрывает глаза, в комнате повисает тишина. (Геральт, Лютик, Йеннифер. Геральт не сентиментален, но отчего-то в груди нестерпимо зудит.) Ни звука, только три сердцебиения нарушают покой. Йеннифер вдруг стонет, хрипло, болезненно, открывает глаза - они словно сияют магическим светом. - Йен? - Это он, - отвечает она и теряет сознание. Охренительно. - Лютик с криком просыпается. Йеннифер - нет, и Геральт благодарит за это треклятых богов, потому что он, может, и по-ведьмачьи силен, да только он давно уже уяснил, что ничерта это не значит. - Ебать мои чресла, Геральт, - говорит он сразу после того, как напугал Геральта до усрачки, и бросается к нему на колени. - Одуванчик? - осторожно зовет Геральт. Лютик влажно фыркает напополам со всхлипом и бьет его по руке. - Заткнись. Я тут пытаюсь целую жизнь осознать и переварить... Ты знал, что это я "Чеканную монету" написал? Для тебя! Постой, ты как раз и знал, но я-то нет и... И пресвятые сиськи Мелитэле, что на мне надето? Почему я не старый? А она тут какого хрена делает? Нет, не говори, я вспомнил, я... О, боги, я все вспомнил. Геральт ничем больше не может помочь, кроме как обхватить Лютика за плечи и прижать к себе изо всех сил. - - Я не умер, - спустя время, произнес Лютик отрешенно. Он сидит, прижавшись к Геральту вплотную, но у Геральта не хватает духа просить его отодвинуться. Йеннифер усмехается, но как-то отстраненно, Геральт негромко спрашивает: - Что с тобой случилось? В его глазах безжизненная пустота. Отдаленно знакомая, потому что он успел узнать Одуванчика, но - это же Лютик. Но - Лютик же погиб. Он сам ходил на безымянную могилу. Он скорбел. - Я был жив, - еле слышно молвит Лютик, - я был жив. - Во тьме, - подсказывает Йеннифер, голос ее звучит почти участливо. - За пределами сознания, но жив. В комнате холодно, несмотря на гудящий в очаге огонь. Тихо, слышен лишь гул их сердцебиений. Геральт зажмуривается. Он не хочет знать ответ, но должен спросить. - Все двадцать лет? Лютик издает нечто, смутно похожее на смешок. - Всего двадцать? Йеннифер кивает. Сидя в резном кресле, словно на троне, она размышляет о чем-то. - Я не понимаю, почему он выглядит, как раньше... Не знаю, как ему удалось не умереть. - Я умер, - уверенно обрывает Лютик. Геральт поднимает на него глаза, тот пожимает плечами. - Умер. Я точно там умер. - Нет, - с долей сочувствия отвечает Йеннифер, - ты не умер. - Один найденный ответ порождает десятки вопросов. Кто это сделал? Зачем? Геральта выжигает изнутри горячая ярость, но убивать некого, бороться тоже не с кем. Нет чудища, которое можно было бы завалить, есть только Лютик и его безжизненный взгляд. Лютик, который не умер две декады назад. - Ты сможешь найти того, кто в этом виноват? - просит он. Йеннифер задумчиво ведет подбородком. - Я могу попытаться. - Не совсем такой, как прежде. Лютик боится темноты, хотя ни за что не сознается. Это загнанное выражение в его глазах Геральт не раз и не два встречал прежде. Человек, уязвимый. - Я ведь так и не попрощался, как полагается, - сипло говорит он, чувствуя тяжесть невысказанных слов. Лютик дарит ему улыбку. И все же... Лютик - это Лютик. У него внутри железный стержень. Он болтает, играет, пьет. Он прошел через преисподнюю и возродился с песней. - Он отыскивает того, кто это сделал. Выслеживает целеустремленно, как волк - жертву. Отвергнутый любовник - банально до отвращения. Лютик щурится, приглядывается. - Охренеть, серьезно что ли? Наделенные властью нередко бывают жестоки. Сейчас Геральт - с его мечом, его яростью и презрением - ею наделен. Двадцать чертовых лет. Он вгоняет лезвие меча в его сердце. - - Каково тебе было? - спрашивает Геральт. Он не хочет знать, но в то же время хочет. Он снова чистит меч, Лютик снова сидит напротив с лютней в руках. - Одиноко, - в конце концов, отвечает он. Двадцать лет провести замороженным в земле. Не то слово. - Я не был... Ну, знаешь... Не был в сознании, на самом деле. А потом, когда очнулся, то просто... - он изобразил пальцами взрыв, дернул струны - сам натянутый, как струна. Внутри Лютика железный стержень. Геральт прикрывает глаза, поддаваясь этой нервозности. - Я рад, - говорит он сбивчиво, - ты жив. Я очень... Его бард смеется, так звонко и привычно, и без тени сомнения берет его ладонь в свою. - Боги, Геральт. Я, конечно, знаю, что разговоры о чувствах - это не твое, но... - Заткнись, - хрипит Геральт, и Лютик опять смеется. - Я не был в сознании, но часто видел сны. Иногда - кошмары, но обычно простые сны... О наших с тобой дурацких приключениях. - Они не дурацкие, - инстинктивно возражает Геральт. Инстинктивно сжимает ладонь Лютика крепче - с жесткими мозолями на изящных пальцах. - Я люблю тебя, - выпаливает Лютик. Его щеки алеют от признания, они держатся за руки, и Геральт бы смутился, устыдился бы, если... Если. Лютик был мертв два десятка лет, но сейчас он живой. Он человек - уязвимый, с железным стержнем внутри. Геральт не спеша склоняет голову и бережно его целует. - Он довольно странностей в своей жизни повидал... Лютик - это ясные голубые глаза, такие сонные по утрам, болтовня, выматывающая и доводящая порой до бешенства, медовые вихры волос и баллады, что он шепчет на ухо. Лютик - совершенно настоящий.