~ ~ ~
Нельзя сказать, что у него были прекрасные отношения с родственниками. Отца он обычно сторонился из-за его сурового нрава и предрассудков о многих существах, в том числе и о людях. К тому же, когда у тебя отец — король западных земель (точнее, вод и побережий), ваши встречи будут происходить крайне редко. Братья… Почти все они были жестокими эгоистами и зазнайками, которые любили поиздеваться над Доппио, как над самым младшим и беззащитным. Один из старших тритонов — любимчик отца, настоящий красавец, чьим волосам цвета золота завидовал каждый житель подводных глубин, был главным страхом Доппио. Он частенько подначивал остальных братьев, чтобы те задирали его, посмеивались над его с стремлением сблизиться с людьми и узнать о них побольше. — Люди, они ведь все страшные. Самые настоящие уроды. Что снаружи, то внутри, — говорил златовласый брат, сверкая глазами цвета изумрудов. Драгоценная русалка — так называл его отец. — Ничего хорошего от них ждать не стоит. А ты ещё и мечтаешь познакомиться с ними. Глупышка Доппио, ты же не хочешь стать таким же, как они? Вскоре «драгоценная русалка» покинула их общий дом, обретя суженного в лице морского принца с южного побережья. Загорелого, темноглазого и до неприличия весёлого (так непривычно для мест, где родился Доппио) тритона он видел всего лишь раз. И никак не мог понять, что же они нашли друг в друге. Ещё больше его удивляло, как обычно горделивый, задирающий нос брат смягчался и успокаивался при будущем муже. Может быть, не все русалки потеряли способность любить. Очередным доказательством того служил один из средних братьев. Именно его Доппио считал самым красивым среди остальных сородичей. И лицом — глаза цвета самого глубокого и чистого океана и длинные, черные как тень волосы покоряли любую русалку, и характером — средний брат отличался открытой, честной и доброжелательной натурой. Именно он всегда защищал Доппио от отца и нападок других родственников, не осуждал тритона за его желания и поддерживал, как только умел. Правда, всегда в его голосе Доппио слышал беспокойство, стоило им начать разговор о людях: — Просто… Будь осторожен, хорошо? Ты можешь узнавать о них что-то новое, но, постарайся сильно не сближаться. Мало ли, что окажется у них на уме… Отец не зря говорит, что обитатели суши представляют угрозу для нас. Не хотелось бы терять ещё кого-то… «Потерял», правда, кого-то из близких отнюдь не брат. Когда он говорил так, то имел ввиду начальника их стражи при дворце. Насколько Доппио было известно, люди поймали и убили его родителей, от того этот тритон слыл суровым, злобным и отчуждённым. Его внешность словно подходила под образ того «айсберга», которым он казался со стороны — бледная кожа, седые волосы, каменное выражение лица. Единственной «яркой» чертой были пронзительно-желтые глаза с фиолетовым оттенком. Доппио даже представить не мог, что однажды кто-то преодолеет эту непреступную стену изо льда и проникнет в самое сердце капитана. Тем более, что этим существом будет его родной брат. Отец бы такие отношения ни за что не одобрил. Средний брат стал всё чаще и чаще уединяться с «ледяным капитаном» в попытках скрыться от посторонних глаз, из-за чего совсем перестал следить за Доппио. Самая маленькая, наивная и так мечтающая покинуть пределы дворца русалочка осталась предоставлена сама себе. До совершеннолетия — до дня, когда ему будет дозволено подняться на поверхность — оставались считанные дни. Доппио не всегда был понятен смысл традиций. Зачем дожидаться определённого дня? Он в любую минуту мог сорваться с цепи и приблизиться к поверхности — лишь средний брат останавливал его от подобного безрассудства. Но тритон и представить не мог, что, дорвавшись до долгожданной свободы, он станет её заложником и навсегда потеряет собственную волю. Яркое солнце и прозрачное, чистое небо очаровали впечатлительного Доппио. И почему братья возвращались с поверхности такими недовольными? Они постоянно делились неприятными впечатлениями — солнечные лучи слепили глаза и обжигали кожу, холодный ветер раздражал и вызывал дикое желание поскорее нырнуть обратно в тёплые воды. — Ничего интересного, — фыркал «драгоценный принц», когда младшие братья, обступив его, наперебой спрашивали о поверхности. — У людей даже дворцы страшные. Безвкусица. Сам ты безвкусица, думал Доппио, купаясь в мягких тёплых лучах солнца и подставляя к ним своё бледное личико. Пока у него оставалось время, тритон решил подплыть к ближайшему берегу — хотя бы издалека посмотреть на так непохожих на него существ. Увидеть своими глазами, так ли они «уродливы и жестоки», как утверждали отец и братья. Плевать на все законы и правила. Хоть людей на берегу было не так уж много, как он ожидал (к тому же, его спугнул причаливший корабль), Доппио, спрятавшись за небольшой валун, начал пристально рассматривать сходивших на землю моряков и встречающих их жителей расположенного рядом замка. Девушки в пышных ярких платьях бросались в объятия мужчин; те, что постарше (видимо, матери), утирая слёзы с уголков глаз и мягко улыбаясь, выслушивали воодушевлённые рассказы сыновей о дальних странах. На берегу было необычайно шумно — даже несмотря на маленькое количество пришедших. Доппио завораживали отнюдь не красочные наряды людей или их (как же это называлось?) конечности, на которых они передвигались. Все они были слишком эмоциональными — они плакали, смеялись, широко улыбались и искренне восторгались происходящим. Тритон вздрогнул от внезапного осознания. Он никак не мог прижиться среди своих из-за характера, из-за непохожести на других морских обитателей. Его называли слишком человечным. Впервые Доппио гордился подобным оскорблением. Он, почему-то, сразу вспомнил о среднем брате — пусть тот и старался вести себя сдержанно, ему не всегда удавалось скрывать свою добрую и светлую натуру. Но, если до этого тритон терзали сомнения (рискнуть или же нет?), то они окончательно отпали, стоило ему услышать, как один из матросов громко голосил чуть ли не на весь берег: — Ваше Высочество! Принц Ризотто! Только вы и остались на палубе! Вас все ждут! Любопытство взыграло в Доппио, и он тут же устремил свой взор в сторону корабля. В ту же минуту ему показалось, что его с силой опрокинули назад, в холодные воды и уронили на дно самой глубокой впадины. В голове стоял звон, в глазах мелькнул туман, а сердце учащённо забилось, готовое вырваться из груди молодого тритона раз и навсегда. Ему всегда было интересно, насколько земные принцы красивее, чем морские представители королевских кровей. Одно теперь он мог сказать точно — в тысячу, в миллионы раз красивее. Доппио хотел, всей душой желал вечно любоваться им. Крепко сложенный, с бронзовым оттенком кожи, так гармонирующим с короткими волосами белоснежного цвета — принц был похож на тех прекрасные статуи, которые иногда находил тритон на затонувших кораблях. Его Высочество медленно спустился с палубы, приветливо улыбаясь присутствующим, и Доппио схватился за грудь. Стук сердца откровенно пугал его — настолько сильным эхом он отражался в ушах тритона. Тоже самое чувствовал старший брат, когда видел своего улыбчивого жениха? Те же ощущения были у среднего брата, когда он прятался ото всех с капитаном стражи? Любовь. Та самая, о которой пишут люди в своих сказках. Делает их человечными. Именно этот принц способен сделать из Доппио настоящего человека. Тритон показалось, что Ризотто устремил свой взор именно в его сторону, и их взгляды на мгновение пересеклись. Доппио сразу же нырнул под воду, чувствуя, как его разгоряченных щек касается ледяная влага. Одни только глаза его Высочества — почти что чёрные, отдающие алым в свете солнца — сводили с ума, уносили в мечтательные сны, в которых Доппио отчётливо видел, как они вместе гуляют по песчаному берегу, и Ризотто (красивое, звонкое имя) нежно целует его в щеки, губы, плечи, ладони… Любовь не может быть такой губительной. Старший брат смягчался под её влиянием, а средний сиял от счастья, когда упоминал в разговорах «ледяного» капитана. Любовь делает всё вокруг ярче, светлее. Желание сблизиться с земным принцем всё сильнее разгоралось внутри молодого тритона. Почти каждый день он приплывал к побережью, выглядывал из своего маленького убежища и, затаив дыхание, наблюдал за тем, как Ризотто медленно прогуливается вдоль берега и изредка поглядывает в сторону горизонта, словно в ожидании кого-то. Подплыть ближе Доппио не решался — неизвестно, как человек отреагирует на незнакомое ему доселе существо. Оставалось лишь восхищаться его красотой со стороны. Пока сам принц не окликнул его в один их таких же солнечных, тёплых дней, когда Доппио впервые увидел своего возлюбленного. — Выплывай! Я же знаю, что ты наблюдаешь. Не бойся меня, — басисто, вкрадчиво говорил Ризотто, глядя на тот самый валун, за которым прятался тритон. Доппио успел за пару секунд пережить сразу несколько состояний — смущение, страх, отчаяние и надежду. Поддаваясь последнему чувству, он всё же показался перед принцем. Никогда бы Доппио не мог подумать, что его примет самый настоящий человек. Он постоянно врал братьям и отцу, после чего уплывал на поверхность — как можно быстрее, к нему, к возлюбленному. Они с Ризотто беседовали, расположившись на скалах; делились о своих жизнях из таких разных, непохожих миров. Когда принц будто бы невзначай касался янтарно-розовых чешуек на хвосте Доппио, тритон стыдливо прикрывал щеки руками и отводил взгляд в сторону. — Красивый. Как и ты весь, — мягко произносил Ризотто, заставляя Доппио краснеть в несколько раз сильнее обычного. — Даже, несмотря на то, что у тебя нет ног… Одной этой фразы было вполне достаточно, чтобы заставить тритона ненавидеть свою сущность, своё происхождение и этот дурацкий хвост. Он хотел быть с принцем целиком и полностью, сопровождать его везде. Быть, как рассказывали в старых сказках, его второй половиной. Как это прозаично — жертвовать всем ради человека, которого презирали в его родном мире.~ ~ ~
— Любовь опьянила тебя, глупенькая русалочка. Чувства к этому низменному созданию, — в шипении Дьяволо слышится откровенное отвращение, — заставили тебя прибегнуть к опасным, решительным мерам. И куда это тебя привело? Правильно, — чудовище заплывает за спину Доппио, слегка касаясь кончиками щупалец его хвоста. Закусывая губу, тритон сглатывает в попытке приглушить внутреннюю боль. — Ты пришёл ко мне в поисках спасения. Доппио не понаслышке была известна легенда о морском колдуне, проживающем на дне ущелья в пучине синего моря. Отец самолично изгнал эту, как он выражался, «тварь» — якобы за предательство и попытку узурпировать трон. Остальные же отзывались о нём, как об очень искусном колдуне, способным на многое. Даже даровать то, что невозможно вымолить ни у одного известного Бога. Лишь мысли о Ризотто перебарывали внутренний страх и сомнения, когда Доппио всматривался в темноту в глубине пещеры. Находясь у порога убежища опасного, могущественного существа, тритон приблизительно предполагал, насколько будет велика цена за его желание. Он думал, что морской демон будет олицетворять собой всё самое кошмарное, самое ужасное и жуткое, что только может нарисовать воображение. Однако, Доппио ждало неподдельное удивление — вместо стен, обвешанных черепами и рыбьими скелетами и непроглядной тьмы его встретило довольно светлое, пусть и небольшое помещение. Вместо какого-нибудь острозубого, большеглазого и ядовитого чудища к нему навстречу выплыло довольно необычное создание. Тритон не раз видел осьминогов около родного дворца, но никогда бы и представить не мог, что существуют вполне себе человеческие формы этих обитателей морей. Всё — от головы до туловища — было такое же, как и у русалок, как у людей. Ниже уже вдоль каменного пола расстилались чёрные, внушающие явное недоверие щупальца. — Как ты вовремя, моя маленькая рыбка. Меня так давно никто не навещал, не захаживал в гости. Угостить тебя чем-нибудь? — вкрадчиво заговорило создание, кривя свои тёмные губы в едкой ухмылке. Доппио, окидывая беглым взглядом кучу подозрительных баночек и склянок в углублениях в стенах, упрямо качнул головой в знак отказа. «Чудовище» довольно усмехнулось: — И правильно. Отец ведь наверняка учил тебя, что нельзя связываться с дьяволом, живущим в этой пещере. Дьяволо — так его называли, и именно на это имя он уже привык откликаться. Внимательно изучая тритона, буквально впиваясь в него взглядом больших, ярко-зелёных глаз, колдун подплыл ближе к Доппио. Тот в ответ лишь шарахнулся в сторону, чем откровенно развеселил Дьяволо. — Будто бы я не знаю, кто ты такой и зачем ты сюда явился. Плохой из меня бы получился волшебник, не будь я осведомлён о подобных мелочах… — Ты не волшебник, ты — тёмный, лживый колдун! — нервно отчеканил Доппио, не решаясь подойти к самой сути его пребывания здесь. — Тем не менее, ты решил обратиться за помощью ко мне, — Дьяволо самодовольно улыбнулся, чем окончательно вывел тритона из себя: — Если знаешь, зачем я здесь… Значит, дай мне это! Я заплачу любую цену! — Тц, не так быстро, мой милый! К сожалению, даже я не всесилен. И, увы, ничем не могу тебе помочь. Ложь! Наглая, откровенная, гнусная ложь! У него ведь было то, что могло помочь Доппио. Сделать его по-настоящему счастливым, позволить ему быть с любимым человеком… Их первая встреча закончилась тем, что тритон стремительно уплыл из пещеры, даже не став слушать Дьяволо до конца. К сожалению, он не догадывался, что уже попался на крючок хитрого колдуна. Доппио стал приплывать к нему почти каждый день, умоляя дать ему зелье или создать заклинание, которое бы сделало из него человека. И каждый раз его ожидал лишь один ответ — жестокий, бескомпромиссный отказ. В конце концов, однажды тритон не выдержал: — Так почему же?! Почему каждый раз ты отказываешься? Я же знаю, что ты способен на подобное! — прямо поинтересовался он. — Может и способен… — задумчиво тянул Дьяволо, пытаясь что-то разглядеть в котле, где почти постоянно что-то шипело, бурлило и искрилось. — Но дело ведь вовсе не во мне. Ты готов пойти на отчаянный, рискованный шаг ради этого человека. А пошёл бы он на такое ради тебя? Любит ли он тебя так же сильно и самозабвенно, как и ты его? Уверен ли ты в нем, мой милый Доппио? — Тебя это вовсе не касается. Я думал, ты исполняешь любое желание, лишь бы цену заплатили назначенную, — капризно фыркал тритон, готовясь в очередной раз рассказывать колдуну, каким «умным, красивым, добрым и благородным» был принц Ризотто. Отчасти, сам Доппио даже стал немного привыкать к визитам в убежище Дьяволо. Он ни с кем не мог делиться переживаниями, восхищениями и чувствами, что захватили его душу, но колдун всегда выслушивал его. Пусть и хмурился, недовольно пожимал плечами и как-то сочувственно (что, скорее всего, привиделось Доппио) смотрел на тритона. Чудо свершилось спустя почти месяц. Дьяволо поддался на уговоры, чем вызвал у Доппио приступ беззаветной радости. — Не забывай, что у всего есть своя цена, — ворчал колдун, нашептывая в бурлящую в котле жидкость какие-то заклинания и наблюдая за тем, как счастливый Доппио плавает по его пещере, мечтательно закрыв глаза. — Ты же понимаешь, на что идёшь. — Конечно, понимаю! — тритона остановился и повернулся к Дьяволо лицом, грустно улыбаясь. — Я готов на все. — В качестве так называемой «предоплаты» я возьму твой голос, — подобное условие несколько смутило Доппио, и он осторожно поинтересовался: — Почему именно его? Ну… Я не умею петь, да и сам голос — обычный, ничем не выдающийся. Почему не зрение или слух?.. — Потому что для настоящих чувств не хватает всех слов мира, чтобы полностью выразить их. Ты должен любить своего принца не только при помощи разговоров, но и при помощи действий. Счастье, как известно, любит тишину. Если он не оставит тебя даже таким — совет вам да любовь. Но, если он не ответит тебе взаимностью, и вы не скрепите ваш союз поцелуем в губы через три дня, то ты… Яркая вспышка из котла чуть не ослепила Доппио, и уже через секунду рука Дьяволо протягивала ему небольшой флакон с зельем внутри. — … станешь моим навеки. Твоя душа, твоя жизнь — все будет принадлежать мне. Сделка будет действительна с той минуты, как ты выпьешь это. Не сбежать, не спрятаться. С закатом солнца, на исходе трёх дней, если твой принц не поцелует тебя, ты перестанешь быть человеком. И я приду за тобой. Доппио вырвал из рук колдуна заветный флакон, даже не задумываясь о последствиях. Он был полностью уверен в своём возлюбленном и в том, что его чувства (несомненно, обязательно) будут взаимны. Он будет любим кем-то. И будет счастлив. Больше ему нечего делать среди тех, кто насмехался над его взглядами на жизнь. Его понимал лишь Ризотто — лишь ему Доппио мог доверять. Лишь ради него он отказывался от собственной сущности, от семьи, от близких. — Спасибо, Дьяволо! Ты даже не представляешь, как это важно для меня. — Могу представить. Поверь, моя маленькая рыбка… Действительно могу… Время близилось к рассвету. Сжимая в кулачке долгожданное зелье, Доппио устремился к поверхности. Последний счастливый рассвет в его жизни.~ ~ ~
— А я предупреждал тебя — люди такие слабые, лживые и ненадёжные существа, — слова Дьяволо больно ранят Доппио, но он молчит, не в силах противостоять горькой правде. — Я говорил, что тебе нужно быть уверенным в своём принце. И какой монетой он отплатил тебе за твою преданность? Тритон обнимает себя за плечи, пытаясь вспомнить, каково это — ощущать на своей коже прикосновения Ризотто. Тело всё ещё помнит движение сильных, но таких ласковых и нежных рук — от этого становится в тысячу раз больнее. Горло обжигает немая обида. Точно так же, как когда он выпил зелье. Только тогда боль несла за собой надежду и уверенность, а сейчас — лишь удушающее чувство непонимания. — Ты рассказывал о своём принце, как об идеале, как о самом лучшем человеке на свете. Клялся, что он любит тебя. Что же пошло не так? — Дьяволо, осторожно придерживая подбородок Доппио указательным пальцем, приподнимает его поникшую голову и прожигает взглядом насквозь, словно пытаясь прочитать в печальном взгляде тритона его прошлое. Поначалу у них с Ризотто всё складывается в лучшую сторону. Первый день, когда Доппио, пытаясь удержаться на этих странных конечностях (ногах, чёрт их дери), доковылял до их места встречи, тритон запомнит, как один из самых ярких в своей жизни. Принц удивлён, поражён (но не видно и тени радости в лице). Жестами тритон пытается объяснить, что именно случилось, но Ризотто не обращает на это внимания. Он аккуратно подхватывает Доппио на руки, прижимает к себе, несёт во дворец, где вежливые и заботливые тётки-служанки отмывают и наряжают «несчастного мальчика-сироту». Они переговариваются между собой, обсуждая, как благороден их господин, что решил помочь «немой бедняжке» и взять под своё крыло. Доппио, ухмыляясь про себя, мысленно подшучивает над этими сплетницами — они даже не представляют, что уже совсем скоро «немая бедняжка» станет самым близким принцу человеком. Ризотто показывает ему город, знакомит с родными и приближёнными, одаривает красивыми вещами, гуляет с ним по побережью, мягко поддерживая за руку — всё, о чем Доппио мог только раньше мечтать. Единственное, что его слегка смущает — это советник принца и его правая рука. Молодой блондин с пронзительным взглядом ярко-синих глаз не совсем доволен, что его господин теперь уделяет всё свободное время «какому-то вшивому беспризорнику». Доппио не упускает возможности показать ему за спиной язык во время ужина. Пусть завидует, ведь теперь никто не в праве разлучать их с принцем. Ночью Ризотто ведёт Доппио в свои личные покои, где, как догадывается тритон, будет выражать свою любовь. Он слышал об этом — моряки нередко обсуждали подобные темы. Доппио готов к этому; старые морские волки поговаривали, что это и есть самое настоящее проявление взаимных чувств! Только поцелуй скрепит ваш союз. Ризотто вытворяет с ним нечто невероятное. Целует его по всему телу, оставляя собственнические метки. В этой совершенной суматохе, в этом настоящем раю, на который возносит его принц, Доппио почти что забывает о главном условии. Поцелуй в губы. И, как назло, принц даже не думает впиваться в губы тритона. Он не говорит, как сильно любит его, лишь изредка сбивчиво шепчет: «Красивый… такой красивый…». Доппио пока что пускает ситуацию на самотёк, вжимаясь в простыни и раскрывая рот в немой попытке выдавить из себя стоны наслаждения. Ризотто безумно любит его, вне сомнений. Они ещё успеют скрепить свой священный союз. Спустя день принц шокирует Доппио неожиданной новостью — ему нужно играть свадьбу с принцессой из соседнего государства. Уже заключена помолвка, идут все необходимые приготовления, само торжество назначено на завтра… Тритон судорожно вздыхает, чуть ли не плача и заламывает себе руки, глядя в уже не такое родное, полюбившееся ему лицо Ризотто. Тот как-то сухо пожимает плечами в ответ и гладит Доппио по голове, бормоча под нос нечто вроде: «Я всё равно тебя не оставлю, не переживай». Как тут не переживать? Свадьба с другим человеком — разве ради подобного исхода он пожертвовал всем?! Тем более, третий день близится к концу, а ни заветного поцелуя, ни признания он так и не получил. А, может… Ризотто планирует сказать долгожданные слова в этот судьбоносный день. По нему видно, что он не в восторге от предстоящего брака. Значит, он не любит эту самую принцессу. Потому что любит его. У Доппио неприятно ёкает в груди — впервые он сомневается в подобной мысли. Свадьба проходит на корабле. Невеста — ещё совсем юная девушка, напрягающая Доппио своей схожестью с ним — хрупка, невесома и элегантна. Пышные волосы цвета подводного коралла аккуратно уложены в подобающую причёску, а из-под длинных ресниц гостей рассматривает несколько надменный, холодный взгляд зелёных глаз. И она, и жених скорее бы предпочли прыгнуть прямо в море, чем находиться здесь и слушать проповеди старого священника. Торжество пока что не началось, но время близится к закату, и Доппио решает брать ситуацию в свои руки. Он направляется в каюту Ризотто в надежде, что тот ожидает его там. Спускается, тянется к ручке двери. Слышит приглушённые мужские стоны и неожиданно для себя вспоминает, что невеста по-прежнему расхаживает по палубе. Через узенькую щель в двери тритон видит то, что заставляет его ноги подкашиваться от накатившей истерики. Он буквально не верит своим глазам и продолжает наблюдать за происходящим, словно рассыпать соль на совсем свежие раны. На столе, с которого явно в спешке были сброшены все принадлежности, лежит верный советник Ризотто, а принц нависает над ним, делая то же самое, что и с Доппио пару дней назад. Он целует его в губы. Сквозь пелену Доппио слышит тихий шёпот: — Не нужна мне эта малолетка. — Так давай сбежим. Вместе, ото всех подальше. Тебе не придётся становиться мужем для этой девчонки. Она, судя по всему, и сама тебя страсть как недолюбливает… — Да. Непременно убежим. — А как же тот немой мальчишка? Бросишь его вот так? — Он мне надоел. Мне важен только ты — остальные не интересуют. Я наконец-то понял, как сильно ты дорог мне. — Разве ты не целовал его так же, как и меня сейчас? — Я целую только любимых людей. Не в силах больше слушать и наблюдать, Доппио выбегает на палубу. На свежем воздухе, однако, легче не становится — опираясь на фальшборт, тритон смотрит на горизонт и впервые за это время жалеет, что у него отобрали голос. Обида, унижение, горечь от предательства, его растоптанные чувства — всё это бы вырвалось из него вместе с отчаянным криком. Вместо этого остаётся лишь вытирать горькие слёзы с лица и проклинать жизнь. Теперь уже потерянную. Доппио даже не сразу понимает, что теперь его ожидает. Его волнует лишь вопрос — как не умереть от разбитого вдребезги сердца? И правда. Он быстрее умрёт в муках, от бесконечного, бескрайнего горя, чем в лапах колдуна. Его отвлекает знакомый, блик белоснежной чешуи, мелькнувшей в волнах. Доппио всматривается и видит, как к кораблю медленно подплывает… … средний брат? Доппио хочет вскрикнуть от изумления, уставившись на тритона. Брата словно подменили за эти три дня — он выглядит подавленным, уставшим и расстроенным. Но, самое главное — его длинные, прекрасные волосы исчезли. Вместо них ветер теперь треплет короткие чёрные пряди, мягко обрамляющие скулы тритона. Словно читая очевидный вопрос в глазах Доппио, брат начинает говорить: — Я знаю, что случилось. И подозревал, что ты можешь пойти на подобное… Я ни в коем случае не виню тебя. Я говорил с Дьяволо. Пытался выкупить у него твою душу… В обмен на свою. Он забрал мои волосы и сказал, что, как только ты вернёшься в море, он освободит тебя. А я буду вечно служить ему. Идём со мной, тебе больше нечего бояться. Вернёмся домой, к остальным братьям, к отцу. Все ждут тебя, Доппио. Маленького тритона окончательно добивает такая спокойная, мягкая улыбка брата и его слова. Слёзы безостановочно катятся по щекам, в груди жжётся от чувства стыда — вот, до чего довело его собственное безрассудство. Почему-то перед глазами встаёт недовольное, озлобленное выражение лица капитана стражи. О, да. Он определённо будет в гневе, когда узнает обо всём. И ни за что не простит Доппио. Доппио и сам себя не простит, если посмеет разрушить счастье единственного близкого человека, который пошёл на подобное ради своего глупого, эгоистичного младшего брата. — Дьяволо сказал, что, если ты откажешься, мне не стоит задерживаться до заката и уговаривать тебя. Но, ты же не станешь спорить со мной? Пойдём домой… — тритон протягивает руку, но Доппио решительно качает головой в знак отказа. Вот так они спорят ещё несколько минут — пока последние солнечные лучи не скрываются за морской гладью. Удручённый, по-прежнему беспокоящийся, средний брат в последний раз уточняет: — Ты уверен? Это плата за мои ошибки. Пусть хотя бы кто-то из нас будет счастлив. Ты это заслужил. И старший брат тоже. Вы все это заслужили. Так будьте любимы и ни за что не предавайте друг друга. Это всё, о чём я прошу. Средний брат всё понимает по лицу тритона. Бросает грустный взгляд в сторону Доппио прежде, чем раствориться в изумрудных волнах. Доппио смотрит вслед, заметив краем глаза, мелькнувший в море чёрное, внушающее опасность щупальце. Нет смысла бежать. За ним уже пришли. Он с разбегу прыгает в воду, заранее зная, куда ему следует плыть. Перед тем, как погрузиться на дно, Доппио напоследок пытается мысленно нарисовать черты лица Ризотто. Это не способно собрать по кусочкам его сердце, но, поможет подумать о двух счастливых, самых лучших днях в его жизни. Больше подобных не случится. Голос возвращается сам по себе, но, пока он плывёт к пещере, Доппио не издаёт и звука. Глядя вверх, он прощается с солнцем и погружается во тьму. — Что ты сделаешь со мной? Оставишь служить себе? Убьёшь? Пустишь как материал для своих зелий? Зачем ты ходишь вокруг да около? — наконец-то выдавливает из себя тритон, всхлипывая от нахлынувших разом воспоминаний. — Зачем я тебе? — Ох, мой бедный мальчик. Не стоит так убиваться. К тому же, всё равно никуда не сбежишь… Но, кто сказал, что я настолько жесток? — Дьяволо оплывает его со спины, приобнимает за плечи и позволяет щупальцам невесомо блуждать вдоль тела тритона. — Потому что ты… Злой, ужасный колдун, порабощающий других, — неуверенно отвечает Доппио, ловя себя на отвратительной мысли, что ему приятны эти прикосновения. — Но я столько раз выслушивал тебя. Пытался отговорить, ради твоего же блага, — спокойно продолжает говорить Дьяволо, практически шепча на ухо тритона. — Я не осуждал тебя за твою порочную любовь к этому мерзкому существу, которое так бессердечно и отвратительно обошлось с тобой. И в итоге помог. Чтобы показать тебе, насколько ты был слеп и глуп. — И зачем же? Какая тебе от этого выгода? — совсем-совсем тихо вопрошает Доппио, прикрывая глаза и позволяя своему уставшему от горя телу погрузиться в объятия Дьяволо. — Потому что больше никто не полюбит тебя так, как я.