На полпути

– На этом всё? – равнодушно, ровно и устало, стоя у окна, сказал Ляшко, услышав сзади неуверенные шаги. Вечерние улицы слишком пустынны. Вид с Банковой слишком унылый. Пожалуй, только этого и достаточно. Кажется, что эта весна ещё хуже предыдущей. Пусть все оказались взаперти, пусть об этом никто не мог подумать. Из-за масок, которые вынуждены все носить, не вдохнешь весенний напряженный и желанный воздух полной грудью. Это никому не мешало действовать, но, ожидаемо, помогло устать. – Что ты наделал? – больше в пустоту, чем как конкретное обращение, еле слышно сказал радикал. Весна слишком душит, как и неизбежность. Занятия спортом укрепляет дух, как и сближение с кем-то укрепляет взаимоотношения, но всё закончилось, не начинаясь. Всё абсолютно не отвечает никаким требованиям. Зеленского никто не просил приходить, никто не просил связываться снова с лидером Радикальной партии. Время перемен наступило, пусть таким образом, бессмысленно отрицать иное. Олег слышит всё ещё приближающиеся шаги, и ничему не сопротивляется. – Ты же знаешь, что это не совсем я, – так же спокойно ответил Владимир. Ровно так же, как и сам Олег принимает какие-то важные решения, кем себя выставляет. Кто-то требует определенного, и кто-то подчиняется. Только вся ситуация давно завела всех в тупик. – Я бы предложил тебе, – немного развернувшись, обратился Ляшко. – Поехать в одно из сел, допустим, Черкасской области, показать огромные поля, где растет всё, чем можно прокормить страну. Дать попробовать, не буквально, чернозем, который ценится во всём мире... – Олег, хватит, – со слабой резкостью в голосе, перебил Владимир. Он достаточно знал, что такое «не выдерживать» и «сходить с ума». Только перестать верить во что-то это для него новое. Когда не верит никто, когда верить некому. Владимир больше не смеется, тем более с текущего оппонента, которого, несмотря на бесконечную критику в сторону президента, почему-то слушать хочется снова. – Нет, я серьезно. Ты не выдерживаешь всего этого, – посмотрел в глаза Зеленскому, сказал радикал. – Ты не в себе. Президент не стал спорить, лишь поддержал сказанное против себя. – Может, и в себе. Может, это я такой и есть. Если мной способен кто-то управлять, значит, сам я ни на что не способен. Олег не смог что-либо возразить, сказать или что-то вообще сделать. Даже не придал значения, что, кажется, гарант в эту минуту откровенно перед ним сдаётся, будто больше нечего терять. – Я думал, что что-то, всё-таки, может произойти, – задумчиво начал Олег. – Что что-то я, всё-таки, испытываю... Владимир поднял глаза, и Ляшко показалось, что в них что-то вспыхнуло: не осуждение, не насмешка, не ирония. – Смешиваешь политику и личное? – с легким удивлением в голосе спросил президент. – Настолько разочарован? Олег лишь невесело усмехнулся. Владимиру всё ещё не смешно, и даже не грустно. – Ты, конечно же, не можешь во всём винить себя. Это всё и так слишком, – убедительно, едва уловимо – успокаивающе – сказал Ляшко. – Но никто из нас так и достойным не стал. Владимиру остро показалось, что сейчас поддержки больше, чем всё это время. Просто показалось. И пока пытается в этом убедить себя, подходит ближе к радикалу. – Соблюдайте дистанцию, господин президент, – равнодушно сказал Ляшко. Никогда эта фраза так многозначно не звучала. И как никогда пустота ощущалась не на улицах, а в самом себе. Никогда Владимиру так не хотелось верить Олегу, как сейчас. Зеленский, широко раскрыв глаза, на полпути остановился. Олег окинул слегка сожалеющим взглядом президента, снова подошел к окну и развернулся. Всё замерло, но и в действительности всё остановилось. Значит, это ещё не конец, не совсем конец. Гарант осторожно, но уверенно подошел сзади к радикалу и обхватил того руками, прижавшись всем телом и упершись лбом в спину. Ляшко с разочарованным спокойствием выдохнул. Руки Владимира достаточно крепко, но не сильно были сцеплены на торсе радикала. Олег, спустя непродолжительное время, осторожно положил свои поверх рук Зеленского. Радикал думает, что большего бы и не получилось в дальнейшем. И новых попыток он не стал бы предпринимать. После этой типичной постановочной сцены, как ему кажется, всё снова станет на свои места, если вообще не закончится. – Мы бы могли вместе пережить это падение, – не замечая, как легко пару раз погладил кисти президента, сказал Олег. – Твоё или моё? – в спину глухо сказал президент. – Любое, – отстраненно ответил радикал и высвободился из уже спокойной хватки Владимира. Слишком надолго затянулась пауза, слишком долго длились невесомые попытки приблизиться, и слишком пусто в голове то ли от задыхающегося цветения этой весной, то ли от разочарования. – Я хочу умереть, – опершись рядом на подоконник, меланхолично сказать президент. – Ну, не настолько. Перестань... Всё наладится, – возмущенно сказал Олег. Наверное. «Почему-то я снова, либо всё ещё тебе не верю», – подумал Зеленский, не обратив внимание на то, что сказал это вслух. – И в чем же твоя правда? – Правда в том, что я... – президент перевел взгляд на Олега. – Я не знаю, что будет дальше. Довольно честно и справедливо, хотя, от этого абсолютно ничего не осталось. На улице всё ещё никого нет. Слишком душно и раздражающе цветут деревья и цветы, которые ощущаются посреди забетонированного города. Эта весна раздражает больше предыдущей своим чересчур явным присутствием, чем всё либо. Только ей ничего не мешает абсолютно. Владимир продолжает всё ещё неуверенно, не осознавая, что им двигает. Олег расходится с Зеленским на полпути думая, что хотя бы половину из этого времени прошло, как половина весны, как подобного больше снова не повторится, но разочарование никогда не сменялось полностью исключением и отторжением. Что-то будет дальше этой черты, и пока, к сожалению, всего этого, что происходит, более, чем достаточно.