***
Ей было двенадцать, и её окружали сумасшедшие люди. Её сэнсэй, Гай, чья стрижка под горшок и зелёное трико из спандекса вызывали желание выброситься в окно. Он был одержим молодостью и весенней порой, а Тен-Тен — почти уверена, что он ест галлюциногенные грибы на завтрак каждый день. Ли, который походил на миниатюрную мальчишескую версию Гая. Он не только демонстрировал все качества сэнсэя, но, казалось, задался целью вызвать отторжение у любви всей жизни. Тен-Тен могла только посочувствовать девочке с розовыми волосами, чьё внимание Ли так очевидно пытался привлечь. И, естественно, — потому что жизнь её ненавидела, — Неджи. Да чтоб Тен-Тен провалиться на месте, она была искренне уверена, что он смошенничал в процессе распределения команд. Он не только сказал неделей ранее, что скоро они будут «ближе, чем когда-либо» — утверждение, которое заставило её медленно попятиться, — но и когда его назвали участником её команды, он повернулся к ней и ухмыльнулся. Ухмыльнулся. Ублюдок. Но, каким-то чудом, в процессе их миссий по покраске заборов и разрабатывания стратегий ловли котов, Тен-Тен почти смогла признаться себе, что наслаждается их компанией. Ли был неизменно оживлённым, Неджи — неизменно напыщенным, а она неизменно смеялась над перебранками двоих мальчиков. Но, тем не менее, отказывалась от зелёного костюма каждый раз, когда ей его предлагали. Она не любила их настолько сильно. Просто достаточно, наверное. Просто достаточно.***
Ей было тринадцать, и она находилась в чаще Леса Смерти. Ли в панике перескакивал с ноги на ногу, визжа о том, что его маленькая нужда сильно превысила их нужду в получении другого свитка… и что его нужда, вероятно, убьёт его. Ибо не было сомнения в том, что какой-то другой ребёнок предпубертатного возраста поразит его, пока облегающие штаны будут приспущены до лодыжек. Вот так она оказалась здесь, спиной к Ли, вынужденная слушать звуки льющейся струи мочи — нет, она даже думать не хотела об этом. Она знала только, что охраняет его мужской орган, удерживая кончики пальцев на разномастном оружии… пока Неджи присматривает за ними всеми с помощью своего энергозатратного додзюцу. Всё для того, чтобы Ли мог отлить. «Так поступают члены семьи», — предположила она, пытаясь оправдать то, что её уши подвергаются лёгкой форме пыток. Семья прикрывает спины друг друга. … и, видимо, гениталии.***
В пятнадцатый день рождения Неджи повёл её на фестиваль в стране Камня. Ладно, на самом деле он не повёл. И не поймите неправильно — это, конечно же, было не свидание, что бы там Ино ни говорила. Понимаете, они были на миссии вчетвером тут неподалёку — по её стандартам эта была обыкновенная несложная миссия сопровождения — и без препятствий довели политически ангажированную жену беспокойного мужа до административного здания. Они на десять часов опередили график — это обычно подразумевало, что у них есть свободное время до возвращения в Коноху. Ей это было очень кстати, поскольку в тот день она планировала нечто особенное: намеревалась провести остаток времени у местных массажистов, известных техниками с использованием камней. Поговаривали, что этот массаж расслабляет мускулы так, что ты чувствуешь себя как заново рождённая — и, богиня, ей не помешало бы освежиться после дней, проведённых в пути. По крайней мере, массаж мог зарядить энергией для дороги обратно. Она честно не знала, как это произошло, но каким-то образом вместо этого она оказалась на обыкновенном гражданском фестивале… с Неджи. Вот она сидит на кровати, затачивая ножи, и разглядывает список, предложенный на стойке регистрации; выбирает, где забронировать сеанс, а в следующее мгновение… оказывается на фестивале. С Неджи. И никем другим. Они купили каждый по шпажке данго**, и он сопровождал её, пока она просматривала товары на прилавках мелких ремесленников, что разместились вдоль улиц. Они продавали украшения и одежды, которые она бы никогда не купила и не надела за цену, которую считала грабежом. Она остановилась ненадолго только чтобы приобрести искусно украшенный кинжал, восхищаясь разноцветными чернилами на рукоятке, лёгким весом оружия и невероятной остротой лезвия. Это был предмет искусства, работа самой смерти. — Однажды, — сказала она с предостерегающим видом, — этот кинжал спасёт мою жизнь, пока я буду писать свою судьбу. Неджи усмехнулся. — Ты не мож… — А ты наблюдай за мной. И Тен-Тен могла поклясться, что в тот день что-то изменилось в глазах Неджи. Она не знала, что именно… но что-то изменилось.***
Сквозь кроны деревьев на них падал солнечный свет, ей тогда было шестнадцать лет и четыре месяца. Размеренные крики Ли о количестве сделанных отжиманий были привычным фоновым шумом. Равномерными, как биение её сердца. — Эй, Неджи? — спросила она с закрытыми глазами, лёжа на разросшейся траве, пальцы чертили невидимые узоры в пыли. — Хм? — он оторвался от сосредоточенного изучения учебника и поднял взгляд, страницы похрустывали под его пальцами. — Вот через несколько месяцев мы, вероятно, будем на войне. Неджи долго разглядывал её, прежде чем загнуть уголок страницы и отложить книгу, обращая всё внимание на Тен-Тен. — Если я умру… — Нет. — Неджи, я серьёзно. — И я. Она открыла глаза и повернулась к нему. — Если я умру, я умру за то, что люблю. Сражаясь за людей, которых люблю; используя навыки, в которых преуспела. Я думаю, что меня это устраивает, понимаешь? — Хватит, Тен-Тен. — Я просто… Я пытаюсь приготовиться. — Не накликай беду, — он вышел из себя, глядя на неё напряженнее, чем когда-либо прежде. — Если это вопрос жизни и смерти, Тен-Тен, ты должна бороться. Ты должна. — В любом случае, я думала о том, что не могу изменить свою судьбу, — ответила она с оттенком горечи, обращая лицо к небу. — Я думала о том, что мы все находимся в ловушке своих позолоченных клеток. — Ты знаешь, что я в это больше не верю, — сказал он, и она могла поклясться, что услышала что-то близкое к отчаянию в его голосе. — Ты знаешь, — и он помедлил, звуча более неуверенно в себе, чем когда-либо прежде. — Я бы сразился за тебя с судьбой.***
К тому времени, как ей исполнилось семнадцать, на её руках уже побывала кровь. Так много крови, что она едва могла осознать количество жизней, которые отобрала — как и количество раз, когда почти потеряла свою. В конечном итоге всё должно перемолоться со временем, но под покровом этой лесной ночи она и в холодной грязи бы извозилась, только бы смириться со своим местом в этом мире, с отнятыми жизнями, воспоминания о которых, скорее всего, будут преследовать её остаток дней. — Тен-Тен, нам надо идти. За эти восемь месяцев они изменились. Ей не нравилось это признавать, но это было так. Она внезапно осознала, что на пороге стояла смерть. Из-за того, как часто в эти дни Неджи с воспалёнными глазами и измождённым лицом сжимал её ладони. Из-за того, что она несколько недель не видела Ли, давно назначенного в другую тактическую группу, и не могла получить подтверждение, мёртв он или жив. Но, по большей части, из-за того, каким образом это существо из плоти и крови командовало ей. Из-за войны, в которой они сражались, не было времени на извинения, потому что эта война делила — и должна была делить — всё на белое и чёрное. А она должна была оставить всё как есть, потому что в противном случае сошла бы с ума. — Тен-Тен, — повторил команду Неджи, его руки тут же потянулись, чтобы обхватить её лицо. — Ага, — ответила она хриплым голосом спустя долгую минуту. — Ага, пойдём. И дни растворились в ночах.***
— Ты тогда сказал именно то, что имел в виду? — прошептала она две недели спустя, ей всё еще было семнадцать и она всё ещё воевала. — Что ты сразишься с судьбой за меня? — Лучше бы я сразился с судьбой вместе с тобой, — неторопливо ответил он, сидя на корточках в импровизированном убежище, которое они соорудили из нескольких больших пластин коры, покрывал и верёвки. Она помедлила, пытаясь осознать это, тем временем перебинтовывая свою ногу и морщась от вида сырой плоти. — Передай мазь, — прошептала, мгновенно отвлечённая тем, как он сжал бутылочку в её руке, так нежно поглаживая пальцами запястье. Вокруг них непрерывно стучали капли дождя, очень близко, не долетая совсем чуть-чуть. В убежище стояла тишина, пока она втирала мазь в бедро, пытаясь покрыть каждую трещинку уродливой раны. Этот методичный процесс ненадолго отвлекал. Наконец она подняла глаза на Неджи, который отмерил необходимое количество медицинской марли и передал ей. — Помнишь то время, когда я сказала тебе про нож, который спасёт меня? Знаешь, он спас. Сегодня. Взамен на это, — сказала, указывая на новоприобретённое ранение. — Знаешь, это был Зецу, — мягко произнесла. — Почти достал меня. Но потом я проткнула ему глаз, — сообщила совершенно беспечно, её выдавали только напряжённые черты лица. — Хоть и потеряла свой нож. Тебе стоит купить мне другой в качестве приза за выигранный спор. — Куплю после того, как всё закончится, — наконец сказал он. Она подняла глаза, пытаясь затянуть марлю в узел. — После того, как всё закончится, — она вздохнула, невольно протягивая руку и проводя пальцами по его лицу. — Я сказал то, что имел в виду, — внезапно отозвался он, пока она спускалась пальцами к подбородку. Когда его губы прижались к её, было тихо и спокойно, хотя дождь не останавливался.***
Три месяца спустя её назначили в другой отряд… а Неджи забрали куда-то в другое место. Она отчаянно искала его глаза, звала его, как если бы он был рядом и просто отклонился от маршрута. «После того, как всё закончится», — она затихла. Он не отвечал, находясь далеко за пределами слышимости. Он никогда не оглядывался. «Он настолько заносчивый мужчина», — возмущалась она про себя, внутренне жалуясь на него, чтобы усмирить тревогу. Она не была слепа. Она знала, куда они забрали его. Она догадалась, как только Наруто выскочил из палатки, приветственно шлёпнув Неджи по спине и присоединившись к группе, которую тот вытянул с короткой спичкой. Она вглядывалась в своё лицо в реке, снова и снова отмывая руки. Так много крови, слишком много крови. Когда кожа начала кровоточить и покраснела от раздражения, Темари пришлось увести Тен-Тен прочь от водного отражения, чтобы она прекратила. Она не знала, когда начала плакать, но, увидев потемневшее от очередного взрыва небо и услышав в голове голос Иноичи, поняла, что случилось что-то ужасно неправильное. Точкой невозврата стал связной ястреб, который уронил в ладонь чёрный свиток — тяжёлый, как бремя, что сломало её. «Умереть за любимых людей — это достойная смерть», — прошептала она самой себе, и её глаза опустели.***
Ей было восемнадцать, когда война окончилась, и ей рассказали, наконец, как Неджи закрыл собой Хинату, как он прошептал слова о том, в чём заключалась его гениальность. Его высоко ценимый ум, его боевые способности. Как он понял ценность возможности выбрать свою смерть. Как доблестно умер. Как погиб ради страны, в конечном счёте прокладывая собой дорогу к успеху. Но ничто из этих слов, из этих объяснений, этих глупых извинений, — думала она, впиваясь ногтями в ладони до крови, — не меняет то, что ей было всего восемнадцать, когда она с закрытыми глазами проводила пальцами по имени на мраморе, всё ещё ощущая его дыхание на подбородке и пальцы на спине. Эти слова не меняют то, что в конечном итоге его цена, цена его жертвы в их шахматной партии — имя, выгравированное на камне. И уж точно они не успокаивают полные боли рваные рыдания, вырывающиеся из глотки, или горячие слёзы, бегущие из глаз, когда она думает об их обещанных «после», которые больше никогда не случатся.***
Тен-Тен двадцать шесть. Было что-то необъяснимо прекрасное и болезненное в том, как она глядела в детскую кроватку, присматривая за ребёнком Хинаты. Было что-то в том, как лунный свет освещал комнату сквозь лёгкие занавески от пола до самых до окон под потолком. Что-то в том, как она наклонялась над их первенцом, их ребёнком, чьи веки коротко дрогнули, прежде чем снова закрыться. Как она могла поклясться, что видела в нём его. И эта короткая вспышка пронзающей синевы решила всё. Сонная, блаженная синева… а потом ничего. Он не походил на свою тёзку. Ни капли. Шумливый и неугомонный в отца, строением лица в мать, единственное, что было хоть немного похоже — пушистый пучок тёмно-русых волос на макушке. Было что-то в его сущности — она никогда не верила в ауры или вызов духов и другие дутые «искусства», но в нём было что-то, что, она чувствовала, было таким же. Возможно, — подумала она про себя, склоняясь к колыбели, — это и было их «после». Может быть, это всё, чем должно было их «после» стать. Горьковатая улыбка изогнула её губы, и она, дрожа, мягко ворковала в ночи слова сказок, песни из баллад и рассказы из её прошлого, пока Неджи спал. — Ты свободен, Неджи, — прошептала она в потолок с наполненными слезами глазами в нависающую варианту, напичканную звёздами и созвездиями. — Ты свободен. И её собственная позолоченная клетка открылась.***
«передайте привет человеку, который там живёт; когда-то он был моей настоящей любовью» (с) английская народная баллада