***
— За балагурство! — фыркнул под нос Шаст, лёжа на больничной койке в своей одиночной палате. Почему-то даже в психиатрической лечебнице подобное слово казалось странным.***
— Она там еще? — Антон вздрагивает от неожиданности, выныривая из своих мыслей, и озирается. Лавочка абсолютно пуста, вокруг тоже никого. В голове уже возник вопрос, откуда могли взяться слуховые галлюцинации, но все оказывается проще: стоит лишь посмотреть на небольшой газон справа, за скамейкой, а точнее взглянуть под дерево, что создавало на нем раскидистую тень. И, естественно, кто же еще мог создать такую странную ситуацию кроме Арсения? Тот всего лишь стоял на руках, облокотившись на ствол в самой непринужденной позе из возможных. — Кто? — уточняет парень, не совсем въезжая в происходящее. — Женщина, что с врачом разговаривала на ступеньках. Со зрением же все в норме? — мужчину, похоже, вообще ничего не смущает, разве что недогадливость вызывает легкое недоумение. — Аааа, — глубокомысленно тянет Шастун и переводит взгляд в указанном направлении. Приятная на первый взгляд женщина улыбается врачу и торопливо спускается по ступеням, даже не обернувшись в их сторону, спешит в сторону парковки. — Уходит, — констатирует он. — Отлично, — кивает Арс, и ловко перекатывается вперед, довольно растягиваясь на спине посреди зеленого газона. И, похоже, его совершенно не заботит возможное возникновение зеленых пятен на белой футболке. — Жена? — предполагает Антон, присаживаясь на край скамейки. Объективно, Арсений с этой женщиной рядом смотрелись бы идеально, словно с картинки в журнале или семья в рекламе йогурта. Настолько же красиво и странно. — Угу, бывшая, — получает он короткий ответ, сопровождаемый непонятным движением плеч. — Я ее видеть не горю желанием, она меня — тоже, но зачем-то приходит и изображает невесть что. Шастун никак не комментирует, каждый сталкивался с подобным лицемерием, и чувство после такого обычно одно — желание помыться. И никогда больше не встречаться с этим человеком. Он несколько мнется, а потом все же спрашивает: — Тебя кто-то заставляет это делать? — Что? — теперь уже очередь Попова строить непонятливого дурачка или же действительно не понимать вопроса. — Ну там на руках стоять, со скамейки прыгать, к стене лбом прижиматься, — с каждым словом громкость голоса сама по себе уменьшается. Почему-то Антону вспомнилось как он встретил Арсения в коридоре, где он просто стоял прижавшись лбом к стене. И казалось, что странного? Ничего, кроме того, что вместо того, чтобы отлепиться от стены или не обратить внимания на оклик вообще, он, не отрывая головы от стены, просто развернулся, крутанувшись на 180 градусов. И ослепительно улыбнулся. В общем, все как обычно. Это выглядело совершенно ненормально. И забавно. Из воспоминаний его вырвал хохот, заливистый, словно Шаст рассказал невыносимо смешной анекдот. — Почему ты здесь? — вместо того, чтобы успокоится, не получив ответа, он формулирует вопрос более точно, пусть и гораздо грубее. Эта тема не запрещена, конечно, но по каким-то негласным правилам никто о подобном не спрашивает, кто хочет — сам рассказывает. Арс приподнимается на локте, внимательно разглядывая высокого парня. Тот, смутившись этого пристального взгляда, тушуется и собирается извиниться и свалить от этого неловкого момента, но тут брюнет снова ложится на траву и… отвечает: — Нет, мне никто ничего не говорит, кроме меня самого. Это и есть причина: я слишком часто делаю то, что хочу, не думая, как это выглядит со стороны, — он щурится на солнце, что сквозь листву протянуло лучи до его лица. И вообще, он выглядит так довольно, словно нет места лучше, чем психиатрическая лечебница. — Конечно, когда это касается других людей тоже, то приходится взвешивать свои поступки. — Звучит слишком нормально для подобного учреждения, — усмехается Антон. — Ты тоже не очень похож на местного, — получает он в ответ справедливое замечание. — Ну, я здесь временно… Понимаешь, стресс, погода, все дела, вот и ухудшилось состояние. Поэтому вот, сменил обстановку… Арс беззастенчиво ржет от последней фразы. Не стоит ему знать, насколько ухудшилось, что обстановку пришлось менять на ту, что гарантированно бы помогла. Но ведь теперь все наладилось, да? Все же хорошо?***
Как-то само получилось, что с каждым днем Шастун все больше и больше времени проводил с Арсом. Несмотря на иногда странное поведение того и еще более странные шутки и каламбуры, собеседником он был просто великолепным: умел и слушать так, что хотелось рассказать все, что только вспомнится, лишь бы этот внимательный взгляд продолжал выжигать чувство неуверенности в себе, и сам рассказывать так, что нередко в конце истории Антон сидел с приоткрытым от удивления ртом или ржал как конь. И вот сейчас, когда дождь, передающий привет от ночной грозы, не дававшей спать части пациентов, пока добрые медсестры не разнесли беленькие таблеточки, закончился, они шли по еще влажным дорожкам, дыша свежим воздухом. Попов что-то самозабвенно рассказывал про своего знакомого, что решил поменять скрепку на жилье, пока не понял, что чего-то не хватает. Остановившись и обернувшись, он увидел шагах в семи Антона, что просто стоял столбом глядя перед собой. — Антош, что случилось? — вернувшись, уточнил он. Когда парень не отозвался, мягко коснулся предплечья, обращая внимание на себя. Шастун поднял на него какой-то абсолютно пустой взгляд и тихо выдохнул: — Не могу, — а после снова опустил глаза вниз. Ни черта не понимая, брюнет сам посмотрел под ноги и тут его осенило. Разгадка лежала не прямо под носом, но у ног в белых пижонских кроссовках. — Ветка? — ветка, отломившаяся ночью от сильного ветра, лежала посреди дороги, и Арс, в пылу рассказа переступил ее, даже не заменив, а вот у Шаста, похоже, возникла проблема. Словно подтверждая догадку, обычно живые зеленые глаза, сейчас снова смотрели на мужчину совершенно стеклянно, а Антон снова констатировал факт: — Не могу. Единственное, что в текущий момент мог сделать Арсений — это просто взять эту чертову ветку и выкинуть. В общем-то, ничего, чтобы помешать ему это сделать, не было, поэтому буквально через пару секунд, как возмутительница спокойствия осталась лежать на газоне в стороне, парень моргнул и сфокусировал уже вполне осознанный взгляд на напряженном лице Попова. — Все нормально? — Да, все отлично, — тот заметно выдохнул и взял Шастуна за локоть, стараясь как можно скорее отвести от проклятого места: — Так вот, доменялись они до фудтрака…***
Антон стоит в туалете и курит, снова чувствуя себя в том возрасте, когда еще нельзя, но и ругать уже бесполезно. Потому что как бы не в этом месте и не при таком здоровье. Но медперсонал, как и взрослые в то время, закрывают глаза на запах табака. Ну, а что уже сделаешь: пациенты - люди взрослые да и дееспособные в большинстве своем. Почти бесшумно где-то за спиной открывается дверь, и по плитке слегка скрипят резиновые тапочки, но Шаст не испытывает логичной паники и даже не пытается спрятать сигарету. Слух и привычка цепляться за мелкие детали не подводит, к нему действительно подходит Арсений. В резиновых шлепанцах. Сюрреалистичная картина. — Будешь? — парень по подоконнику двигает к брюнету пачку сигарет с лежащей поверх зажигалкой. — Не, что я буду тратить твои сигареты, — легко пожимает плечами Арс, отрицательно покачивая головой. — Да мне уже не нужны, завтра выписывают, так что могу хоть всю пачку оставить, — на память, — проглатывает окончание фразы Шастун почему-то. Он, наверное, был бы не против, если бы у него что-то осталось от нового знакомого на память. — Завтра выписывают, — тихо вторит ему мужчина. А после они стоят молча, глядя в темноту за окном. Еще столько всего не обговорено, столько историй не рассказано, но какой смысл, если завтра они попрощаются и вряд ли когда-нибудь встретятся снова. — Может, все-таки расскажешь, почему здесь? — внезапно даже для себя спрашивает Антон. Его продолжает мучить эта тайна, ему кажется, что это — ключ к разгадке Попова. Кажется, он расскажет, и Шаст перестанет загоняться, перестанет примерять на него справочник психических расстройств, перестанет думать столько о нем. — Я же уже говорил, делаю, что хочу — это мало кому кажется нормальным, — небрежно пожимает плечами Попов. Сейчас он почему-то даже не разыгрывает очередной спектакль, не демонстрирует свое остроумие, а стоит, вперив взгляд в темноту, и задумчиво покусывает костяшку указательного пальца. — Да-да, и взвешиваешь поступки, когда это касается других людей, — нетерпеливо добивает Антон с выражением лица «так я тебе и поверил», — Только это совершенно нормально. — Ну, если быть честным… Я взвешиваю поступки, но иногда вопреки этому все равно иду на поводу своих желаний, даже если это касается других людей, — брюнет хмыкает и бросает на Антона быстрый озорной взгляд, которой тот никак не может расшифровать. Что ж, это несколько обидно, ведь даже с учетом того, что больше они возможно не увидятся, Арс не хочет быть откровенным. В этом весь он — наговорить миллион слов, но не сказать ничего конкретного о себе. Шаст давно уже обратил внимание, что несмотря на бесконечную болтовню он по-прежнему не знает о Попове ничего. Только вот обида обидой, но почему-то парень, докурив, вместо того чтобы уйти, остается и поджигает новую сигарету. Почему-то ему комфортно стоять и курить в тишине с малознакомым мужчиной, с которым познакомился в психиатрической лечебнице. Видимо, ему действительно здесь самое место. Он задумывается над загадкой человечества, имеющей графские замашки, и из собственных мыслей его выводит только движение справа. Видимо, объекту размышлений надоело молча стоять, и он решил заняться чем-то более полезным и пойти спать, но снова Антон промахивается в своих предположениях относительно Арса. Тот вообще такая цель «хрен попадешь и угадаешь». Арсений двигается на удивление тихо, хотя пятнадцать минут назад бессовестно шлепал своими тапочками, но сейчас он словно кот на мягких лапках, что бесшумно подходит, и, как мягкая шерсть щекочет ногу, его дыхание щекочет скулу Антона. Мужчина близко, чересчур близко, нарушает все мыслимые и немыслимые приличия и вторгается в зону комфорта, куда допущены от силы пара человек. Но внутренняя сигнализация спит, убаюканная теплом чужого тела, ни одна клетка организма не протестует, и Шаст просто ждет, пока его не окликают по имени. Он совершенно не понимает, что происходит, что собирается делать этот странный человек, но почему-то даже не думает отстраниться, а просто поворачивается к нему. И совершенно точно для него становится неожиданностью, что его губ мягко и совершенно ненастойчиво касаются чужие. Арс не столько даже целует, сколько ласкает его губами, совершенно не требуя и даже не ожидая ответа. Странный поцелуй, который никак нельзя было объяснить словно происходил вне времени, одновременно длясь и короткое мгновение и бесконечно долго, но всему приходит конец. Вот и брюнет отстранился, слегка улыбаясь. А после ушел так и не сказав ни слова, оставив его докуривать в одиночестве.***
За половину следующего дня, что оставалась в его распоряжении в больнице, Шастун так ни разу и не встретил Арсения. Тот словно испарился или, скорее, избегал общения. Антон чувствовал себя разбитым, потому что уснуть ночью так и не смог. Стоило только закрыть глаза или о чем-то задуматься, как в голове только и были мысли что об Арсе. И на фоне этого сейчас его раздражало абсолютно все: от Кузнецовой, что торчала в палате с двенадцати часов, чтобы проверить все ли Шаст собрал, а поскольку тот был не фанат, чтобы его в вещах копались, она раз за разом озвучивала список того, что он должен был собрать, и абсолютно игнорировала тот факт, что парень сам уже все проверил несколько раз, и до Попова, который даже не соизволил попрощаться. ВискИ неприятно ломило, видимо, очередное изменение питерской погоды давало о себе знать, и все это складывалось в такой коктейль, что хотелось рявкнуть и послать всех лесом. Или куда подальше. А еще хотелось в родную квартиру, где все вернется на круги своя. Вторую половину дня он помнил смутно. Вот Поз на своей машине забрал их с Ирой из больницы, вот друзья поздравляют его, что врачи навели порядок в голове и все теперь будет хорошо, вот они обсуждают план поехать на выходных на залив, пожарить шашлыки, Ира жалуется, что скоро сессия, а она опять не готова. Но весь план Шастуна рушится, когда, оказавшись дома, он понимает, что лучше не становится. Он просто садится в свое любимое кресло, и молча наблюдает за происходящим со стороны. Ира уезжает последней, сообщив, что она купила продукты и очень надеется, что тот все же начнет хоть иногда готовить, а не жрать полуфабрикаты. Но их она тоже купила на всякий случай. Иногда святость друзей просто поражает. Странно просыпаться дома от чужих шагов. От чужих, но знакомых. Антон пристально смотрит на дверь, ожидая, пока их хозяин появится на пороге, но ничего не происходит. Никто не заходит в комнату. В следующий раз он слышит их за спиной, но обернувшись, снова не видит ничего. И вот тогда начинается самый кошмар. Несколько дней его изводят звуки. Шаги, шумящий душ, прилипчивый мотивчик, что напевает кто-то на кухне. Хотя почему кто-то? Во всем этом звучит только Арс-Арс-Арс. Следующая стадия приходит, когда он снова сидит в своем любимом кресле, поднимает взгляд, а на полу валяется Арсений, небрежно закинув ноги на диван и снова рассказывает одну из своих историй. С того момента призрак Попова поселяется в его жизни, и деться от него некуда. Или не очень хочется, даже при всем понимании ненормальности ситуации. Потому что Ире, что заходит периодически, он ничего не рассказывает. Хотя и не надо, она и так прекрасно видит, что Шастун почти перестал реагировать на внешний мир, не только тот, что находится за пределами его квартиры, но и тот, что находится за пределами его головы. Его друзья уже бьют тревогу и готовятся решать вопрос кардинально, а пока кто-то постоянно находится рядом с Антоном. На шестой день (а может и седьмой, или вообще десятый, Шаст совершенно не способен сейчас в счёт), у него сидела Кузнецова, когда в дверь позвонили. Попов, что стоял у зеркала и поправлял челку, удивленно посмотрел в сторону коридора, куда ушла Ира, а когда парень снова перевёл взгляд на него, около зеркала уже никого не было. Зато раздался до боли знакомый голос: — Я его друг, Арсений Попов, очень приятно. И вот тогда Антон понял, что прибежал пушистый зверек со звуком «здец», ибо его галлюцинация научилась звонить в звонок и сейчас знакомится с Ирой.***
Нажимает на звонок Арс ничуть не раздумывая. И ничуть не волнуясь. Он уже перестал волноваться. — Антошка-Антошка пой… — он осекается, потому что дверь открывает совсем не двухметровая шпала в огромной футболке, а девушка. — Ой, прошу прощения, — ослепительная улыбка ни на мгновение не исчезает с лица, — А Антон тут живет? Открывшая дверь не совсем уверенно кивает, будто сомневаясь в этом факте, учитывая нынешнее его состояние. Но физически он точно располагается в квартире. — Я его друг, Арсений Попов, очень приятно, — он снимает невидимую шляпу с головы и коротко кланяется. — Антон никогда не говорил про Вас, — отмирает наконец Кузнецова. — Просто я новый друг. Совсем недавно познакомились, — своим настроем и совсем чуть-чуть телом он отодвигает Иру внутрь коридора и заходит сам. — Вы знаете, — понижает голос девушка, — он сейчас себя неважно чувствует, потому лучше зайти позже. — Что с ним? — брюнет старается не выдать чрезмерное волнение. Кузнецова мнется, не понимая как объяснить, не вдаваясь в подробности, но все это прерывает Антон, появившийся в дверях. — Ир, ты говорила, у тебя зачет в понедельник. Езжай домой, готовься, я уже большой мальчик — А я за ним присмотрю, — поддерживает его Арс, уже расшнуровывающий кеды. Шаст через силу улыбается, и все внутри замирает. Если это только в его голове, то сейчас она пошлет его куда подальше и вызовет скорую. Или Диму. И черт знает, что хуже. Хоть и правильно. А если нет… Но об этом Антон думать не будет. Секунда. Две. Три. Каждый удар сердца — как набат. Кузнецова внимательно смотрит на друга, а потом переводит взгляд на Попова. Совершенно точно переводит на него. Смотрит так же внимательно, строго и оценивающе. Но потом все же неуверенно кивает. А внутри Антона все переворачивается. И он совершенно не понимает, в какой он реальности, и есть ли вообще хоть что-нибудь реальное в его новом мире. Например, реально ли то, что Попов сейчас продолжает стоять столбом в дверном проеме и свербит его наклоненную макушку пристальным взглядом? Шаст не видит, он вообще ничего не видит, кроме пола перед собой (хотя, если быть честным, то и его только процентов на пять, потому что взгляд обращен куда-то внутрь себя), но прекрасно чувствует это некое осязаемое неудовольствие мужчины. Словно он маленький мальчик и чем-то провинился. Вообще-то провинился, ведь помешался на одном человеке, но признаться в открытую точно не сможет. Реальны ли шаги, что вместо того чтобы удалиться, наоборот, приближаются, а после и затихают совсем рядом? Возможно ли то, что его ладоней, что обхватывают голову в молчаливом знаке поражения, действительно касаются чужие теплые пальцы, осторожно поглаживая? — Антош, нам стоит поговорить, — ответить хочется «Да», «Нет» и «Разговаривать надо было до или после поцелуя, пока я не съехал по фазе» одновременно, поэтому он просто молчит. — И я собираюсь рассказать тебе правду о себе, так что было бы идеально, если вместо рассматривания пятна на полу, ты дал мне возможность смотреть в глаза, — Антон сосредотачивается и заставляет себя вернуться в происходящее, а не подкидывать мысленно монетку с мысленным вопросом, совсем ли он уже сошел с ума. В его голове она пока на ребре. Глаза вперились в пятно, что осталось после разлитого вчера чая. Стало почему-то стыдно, стоило, наверное, протереть пол. Но кто это будет делать? Димка, конечно, друг, но точно не горничная, а сам Шастун выпал как-то из реальности, пусть даже она была выдумана больным мозгом. — Потому что говорить нужно рОтом, и, желательно, не исходить пОтом, — несмотря на всю веселость в голосе, Арсений серьезен, и, похоже, немного волнуется, потому что вытирает ладонь о джинсы. А это он еще Шаста за руку не брал, там бы полотенце пришлось использовать, потому что его ладони потные ещё с противной трели дверного звонка. Если быть честным с собой до конца, то Антон боится смотреть на мужчину. Не потому что боится его, а потому что страшно поверить в очередного призрака, убедить, что это все правда, а потом потерять все от сильных лекарств. Но он пересиливает себя, отнимает руки от лица и встречается взглядом с синевой глаз напротив, потому что так просит Попов. И он просто не может сопротивляться. А тот совсем близко. Взгляд Шастуна скользит по лицу, цепляя кончик носа, замечая темные круги под глазами — почти такие же как у него, — легкую щетину, челку, что закрывает брови и вызывает желание зачесать ее на бок, чтобы Попов выглядел привычно, и только сейчас парень осознает, что никогда не видел брюнета настолько близко. Кроме одного раза, в свете тусклой лампы туалета, который закончился поцелуем и полным крахом привычного мира Антона. Просто идеально. Но сейчас Арсений чуть улыбается, то ли подбадривая, то ли благодаря, и, продолжив сидеть на корточках, накрывает ладони парня своими, словно боится, что тот снова закроется от него. — Стоило тебе сразу все рассказать, но я не мог, все зависело не только от меня. В общем, я не псих, — даже несмотря на всю индифферентность Шастуна, что по-прежнему старается отделить себя от всего происходящего, окончательно запутавшись, что реально, а что нет, он не удерживается от того, чтобы на этих словах Арса, одарить его взглядом «Кого ты пытаешься обмануть?». — Ну, в смысле, может и не совсем нормальный, но без диагноза и справки. Дело в том, что я, Арсений Попов, актер театра и кино. И не так давно мне предложили сыграть роль душевнобольного человека. Ну и мне пришла идея посмотреть на них так сказать изнутри. Договорился со знакомым врачом, он устроил меня в лечебницу. Там мы с тобой и познакомились. Не рассказал… ну, потому что, давай честно, кто поверит в психушке, что ты здоров и здесь по своей воле? В общем-то, Антон не может не согласиться. Он бы не поверил. Арсений — он как кот Шредингера: сумасшедший и абсолютно нормальный одновременно. — Вот, смотри, про меня даже статья в Википедии есть, — брюнет достает из кармана телефон и быстро находит нужный сайт в поиске. С фотографии на экране на него действительно смотрел почти тот же Арсений, что он видел вживую, только более холеный. Но верилось по-прежнему хреново. Если это все больная фантазия воспаленного мозга, то, наверное, ему стоило это записывать. Потому что такой идиотский сюжет может быть только в каком-нибудь подростковом кино, на которое сейчас ажиотаж, но никак ни в этой чертовой жизни. И Шастун просто искал и не находил признаки реальности или нереальности происходящего. Остатки адекватности цеплялись за одно, подначивая решить этот вопрос кардинально, чтобы сразу стало понятно, но способы не находились, а настоятельное желание, чтобы все это оказалось правдой, и Попов действительно каким-то чудом нашел его, пришел и теперь не исчезнет из его жизни, как ощущение того ночного поцелуя, вообще прибивало его обратно к креслу, не давая даже пошевелиться. И голова просто трещала по швам, готовая взорваться из-за всего происходящего. Мужчина сейчас лежал на полу, закинув ноги на диван, совсем как пару дней назад, и что-то активно рассказывал, вроде как о том, как выяснил его адрес. Что-что, а такой истории Арс ему точно раньше не рассказывал, хотя до этого все рассказы галлюционного Попова были услышаны Шастом ещё в лечебнице. Собрав всю горстку мужества и желания поставить окончательную точку в своих сомнениях, в кулак, Антон слепил себе немного храбрости и взял все в свои руки. Поскольку так продолжаться больше точно не могло, потому что он больше просто не выдержит, Шаст рывком выдернул себя из кресла и опустился на колени рядом с Арсением. Тот от неожиданности дернулся, но рассказ о той сумасшедшей бабке-соседке из соседнего подъезда, что встретилась по пути мужчине и требовала немедленно убрать какую-то рыбу, не прекратил, лишь вопросительно приподнял бровь. Чувствуя свои движения так, словно его погрузили в кисель, медленно и осторожно пальцами Шастун коснулся темных волос, отводя челку в сторону. Когда его не обожгло адским пламенем, и галлюцинация не рассыпалась в пыль, он словно осмелел и, так же едва касаясь, провёл пальцами по контуру лица, очерчивая его. Стоило дойти до щетины, что так реально колола пальцы, как внимание привлекли губы, и прежде чем подумал, Антон огладил их большим пальцем. В реальность его вернуло ощущение зубов, сомкнувшихся на подушечке. Квартира из какого-то серого безразмерного пространства, со случайно расставленной мебелью, превратилась в родное жилище, считай, маленькую крепость, где все знакомо до мельчайших деталей: почти исчезнувшее пятно от кофе на ковре, мягкий свет торшера — единственный источник света в комнате, основной свет так никто и не включил, оказывается работающий телевизор, откуда слышался смех людей над очередной звездой, которую так лихо прожаривали ведущие передачи. Только сейчас он увидел идиотскую улыбку, расплывшуюся на губах Попова, что лучик света, пробившийся сквозь щель в задернутых шторах, дополз до его лица и как назло остановился на глазах, заставляя Арса щуриться, от чего вокруг глаз расползается тонкая паутинка мелких морщинок. Он путается взглядом в этом человеке, обращает внимание на родинки на щеках, что сейчас едва проглядывают сквозь щетину, цепляется глазами за слегка вьющиеся пряди темных волос, его затягивает ощущение пальцев, перебирающих браслеты на его запястье и иногда обжигающих кожу. Он принял решение, поставил точку, подвел черту под своими сомнениями, и Шаст мог бы привести еще несколько синонимов, придумать этому другие названия, но факт остался фактом. Он перестал волноваться. И улыбается он сейчас искренне, потому что просто не может совладать с собой. Галлюцинации не кусаются, и тем более не интересуются, позаботилась ли Ира о друге и есть ли еда в холодильнике, а если нет, то может ли он рассчитывать хотя бы на чай. И пусть их потом рассудит врач.***
— Земля вызывает Марс, приём. Марс, приём. Это Земля, ответьте. Шаст вздрагивает и поднимает голову. Он совсем погряз в своих сравнениях теперь «реального» Арса и того, что появился в его голове изначально. Они так чертовски похожи и не похожи. Это, в принципе, уже не важно, но все же не перестает быть интересным. По кухне разносится восхитительный запах горячих бутербродов, в мойке лежит сковорода, на которой, видимо, все это и готовилось. Он переводит взгляд на Арсения, что терпеливо ждёт, пока парень вырвется из плена автопилота, и собирается уже спросить, что тот хотел, как тихий «брямк» отвлекает его и заставляет посмотреть вниз. Рука Антона с зажатой в ней чайной ложкой зависла над чашкой с чаем, и в это момент он понял, что совершенно не помнит, сколько раз помешал. — Черт, — под нос выдыхает он, и пока мозг панически пытается сообразить, как поступить, можно ли начать счёт сначала или лучше вылить чай и налить новый, как поверх его руки ложится чужая, заставляя сжать ложечку крепче. — 36, — управляя его рукой, Арс делает движение по кругу, вызывая в центре чашки небольшой водоворот. — 37, 38, 39 раз по часовой, и один — против. Всего сорок. Я считал. Даже его галлюцинация была не настолько идеальна по сравнению с реальностью.