Нарисованный травой

Я шел босиком по теплому асфальту, держа в руках надоевшие вьетнамки. Вдоль тротуара танцевали деревья. Ветер приятно холодил лицо и сдувал челку, он меня гладил. Я не пьян, просто балбес и чуть-чуть романтик. Впрочем, тебе всегда это нравилось. На улицах давно стемнело, но это ничего. Мелькающие огни толп магазинов и баров освещали мой путь. Какой-то меланхолический медляк доносится с открытого летнего кафе напротив, а еще – веселые подвывания и счастливый чей-то смех. Город не спит, поэтому мне не одиноко, мы будем не спать вдвоем. Усмехаюсь собственным мыслям и, дождавшись зеленой лампы светофора, перехожу дорогу. А что ты меня бросишь, я знал. Я знал, поэтому не огорчен. Только глаза немного щиплет. Любовь на батарейках. Твоя давно села, а с моей одной ничего путного не выйдет. Но знаешь, внутри все равно остались наши минуты. Поэтому, если что, обращайся, отсыплю. Нет проблем. Всю жизнь собираю хлам, я коллекционер прошедших дней и сказанных слов. Дней в основном осенних, а слов твоих. Не умею удерживать, увы, поэтому не стал держать тебя, хотя пытался. Но уходя, ты забыл забрать себя из моей головы. И теперь, когда ты мечтаешь с кем-то другим, я продолжаю мечтать с тобой. Забавно, правда? ― Мы поедем, правда? Думаешь, у нас получится? ― прижимаю трубку ближе к уху. Твой голос, так странно, мне кажется, я слышал его много раз. ― Конечно, получится, Така, ― я сам не до конца верю, но сейчас важнее убедить тебя. Я хочу, чтобы ты поверил. ― Мне кажется, если я увижу тебя, упаду в обморок… ― Что ж, это будет отличным стимулом пережить эти полгода, ― оба смеемся. У тебя звонкий заразительный смех, несмотря на чуть низкий и хрипловатый голос. От курения или от простуды, может быть. Ты недавно сильно болел. ― Лучше обнимешь меня. ― Не боишься, что придушу на эмоциях? ― Нет. А потом с пожеланьями добрых ночей и крепких снов ты ушел спать, а я не мог уснуть еще где-то до пяти утра. У меня после разговоров с тобой по венам бушует адреналин, а ты обвинял меня в безразличии. Сажусь на бетонный блок, недостроенный участок между каким-то офисом и супермаркетом. Он еще хранит тепло жаркого дня, хотя давно опустился прохладный поздний вечер. И ветер усилился, колыхается чуть оторванный рекламный ватман. Если бы ты был рядом, то наверняка бы сейчас положил голову на мое плечо. А я гладил тебя по голове, перебирая чуть вьющиеся каштановые волосы. Или блондинистые, или вообще красные – ты часто красился. Но ты остался там, у своих северных морей, а я здесь, в зеленом городе, названия которого ты даже не помнишь. ― Аки… а ты какой? ― я ожидал этого вопроса. Лежа на диване, подношу телефон к другому уху и закусываю губу в предвкушении интересной темы. ― Теплый, живой… ― смеюсь, ― какие именно критерии тебя интересуют? ― Нет-нет, ― смеешься в ответ, ― в смысле, ну… худой, полный, низкий… ― Какой у тебя рост? ― 165 сантиметров. ― Тогда высокий, ― усмехаюсь. ― Телосложение спортивное. ― Вот как… ― Что такое? ― издевательским тоном спрашиваю, ― а ты пухляш? ― Нет! …я просто немного… то есть… ― волнуется. ― Лишний вес, животик, задница, что? ― Акира! Ты такой говнюк! ― обессилено восклицает. ― Какой есть, ― рефлекторно пожимаю плечами, ― ну так что? ― Все, что ты сказал, ― говорит, немного поникши и тихо. Почему-то не могу сдержать улыбку. ― Не переживай, ты все равно мне нравишься, коротышка. ― Ты сам такой, слышишь!? ― Конечно-конечно, ― если бы нас не разделяла тысяча километров, думаю, ты бы в меня что-то кинул. Глаза закрываю, ладони упираются сзади в колкий бетон. Кажется, напоролся на разбитое стекло, но я улыбаюсь, не отнимая рук. Я не сумасшедший, просто занят: вспоминаю тебя. Приятно этим заниматься. Вспоминать твой голос и нечеловеческой красоты глаза, которые до сих пор улыбаются мне с дисплея телефона. А еще ты снег, Така. Но за твоим жгучим холодом открывались двери к солнцу. Ты мне сам показывал, помнишь? Ты скрываешь от посторонних ранимость и желание дарить тепло. С тобой нельзя замерзнуть, и зима еще никогда не была такой жаркой. Я благодарен тебе за это. ― Ложись спать, все, хватит. Не встанем. ― Нет, давай еще чуть-чуть поговорим. ― Ты говорил это час назад. ― Серьезно? ― смех. Я не хотел, чтобы все прошло. Скоро за моей спиной будет столько историй, что я начну спотыкаться. Но разве я виноват, что ты ушел, не дав собой завладеть? До сих пор ищу ответ, чего ты тогда испугался. Растаять? Ты говорил, что мы всего лишь избегали одиночества. Нам так было нужно. Наверное, ты прав. Все в мире умеет заканчиваться, даже иллюзии, нарисованные травой. Мы согревали друг друга холодными промозглыми вечерами, теперь пусть нас согревает лето. ― Дядя, а почему вы босиком? ― детский голос нарушил мою философию. Дядя? Какой ужас, мне только 20. ― А почему ты обут? ― я явно озадачил парня лет четырнадцати, вот злодей. ― Ладно-ладно, забей. Еще мозги сломаешь... Что ты здесь делаешь так поздно? ― Гуляю, ― пожимает плечами, ― мама в командировке просто. ― Понятно все с тобой, ― махнул я рукой, - а ты не боишься, что я маньяк? ― Вау, настоящий? Правда? ― глаза ребенка загорелись неподдельным интересом. Какие дети нынче испорченные пошли. ― Нет, ― отвечаю без энтузиазма. ― Пойдем вместе гулять, раз не боишься. Мальчик кивает и следующим своим действием то ли удивляет, то ли умиляет ― я еще не разобрался. Он снимает свои сандалии и берет их в руки. Повторяет за мной как бы. Улыбаюсь краешками губ, и, потрепав парня по волосам, я заметил, что они вьются и очень похожи на Такины. И рост похож. ― Почему вы улыбаетесь? ― Да так, ничего… пойдем, покажу одно место. Там звезды видно хорошо, ― опять этот взгляд, заинтересованный, радостный. Я даже снова ощутил себя нужным. Мы шли босиком по теплому асфальту.