Unteilbar.

      Савада Нана – милая, аккуратная женщина, настоящая хозяйка и хранительница очага. Она совсем не похожа на жену мафиози, и, наверное, этим нравится Реборну: он слишком устал от примелькавшихся кукольно-красивых лиц, красных липких губ и запаха дорогих духов. Нана пахнет домашней выпечкой и порошком с запахом альпийской свежести. Она тепло ему улыбается, предлагает чай и кофе, и ведет себя как примерная японская женщина. Реборну кажется, что жить в доме, где есть такой успокаивающий человек, ему понравится. Савада легко понимает его нетерпение, и улыбается слегка неловко, когда громко зовет:       - Тсу-чан! Тсуна! Пора вставать! – она в этот же момент ловко переворачивает омлет, а сверху слышится какое-то копошение, удары и сдавленные крики. Реборн криво усмехается – по всей видимости, о неуклюжести своего сынка Савада не соврал.       Савада Тсуна – мафиози в десятом поколении, единственный претендент на трон Вонголы, королевской (без преуменьшений) фамилии сицилийской мафии. По словам собственного отца – полная посредственность, что в спорте, что в науках… В пухлой папке, лежащей в пиджаке, полное досье с разнящимися и противоречивыми фактами. Савада этот, явно в своего папашу пошел: никогда не угадаешь, что он такое.       Иначе как объяснить, что он то заваливает все предметы, то вдруг доводит до едва ли не до инфаркта историка тем, что заваливает его недоступными обычному мальчишке знаниями, явно превосходящими школьный уровень? В спорте он плох – но это единственное постоянство, которое в нем можно проследить.       Шум не стихает, к нему добавляются тихие задушенные всхлипы(Реборн морщится), а потом кто-то громко шлепая по ступенькам, явно перепрыгивая по нескольку за раз, влетает на кухню с криком:       - Мам, дай йод! Тсу снова ударился!       Реборн сидит каменной статуей, с непередаваемым выражением лица смотря, как Савада Тсунаеши держит на руках…Саваду Тсунаеши? Два абсолютно идентичных лица имеют разные выражения: одно нетерпеливо обеспокоенное, а второе почти мученическое, и слезы текут из глаз…второго Тсунаеши.       Нана всплескивает руками, но, видимо, в раздвоении собственного сына не видит никаких проблем, и деловито убирает тарелки со стола, давая парню посадить свою копию прямо на стол, а после достает аптечку и передает ее суетящемуся над плачущим парнем юноше.       - Тише, Тсу, тише, - ласково гладит Савада его по руке. – Сейчас йодом помажем, пластырь наклеим, и все в порядке будет.       - Бо-больно, Тсуна, - всхлипывает второй Савада, хватаясь за руку первого. – Помоги.       На лице активного написана мука, потому что ему почти физически больно наблюдать за мучениями второго, и он обнимает его, прижимая к себе, и ласково гладит чужую спину, успокаивая, подавая глазами знак Реборну. Видимо, намекает, чтобы он помог с лечением, пока он занят успокаиванием брата.       - Все хорошо, Тсу, - серьезно говорит он, обнимая лицо парнишки ладонями, и смотрит прямо ему в глаза. – Не волнуйся. Я говорил тебе, что все в порядке.       - Я чувствую…опасность, - шепотом отзывается второй, а Реборн кидает на него острый подозрительный взгляд. Мальчик не замечает, полностью отвлеченный вторым Савадой. – Рядом с мамой крутится кто-то сильный и настораживающий.       Реборн старательно сдерживает присвистывание: и от вида развороченного почти до кости колена, и от слов мальчонки. Эти всхлипы, право, кажутся малостью, когда видишь, что с ним произошло. Тут и кто покрепче бы не сдержался, а он только плачет. Савада, тот, что посерьезнее, смотрит на него острым, холодным взглядом…намекает. Будто Аркобалено идиот, Святая Мария.       Пламя Солнца, нехотя разгорается на руках – оно не приучено лечить. Но худая острая коленка заживает под его грубыми пальцами. Мальчишка, кажется, даже не замечает, только внимательно слушает все бормотания старшего брата.       - Вот и все, видишь? – легко улыбается он, когда Реборн снова устраивается за столом, будто ничего не произошло. – А ты волновался.       Мальчик кивает и обнимает брата, подложив голову ему на грудь, а потом поворачивается так, чтобы смотреть прямо в лицо Солнца, и, светло улыбнувшись, говорит:       - Спасибо большое.       Он выглядит так, будто знает Реборна уже тысячу лет, улыбается ему ничуть не менее добро и ласково, чем собственной матери, и смотрит так проникновенно, что у Аркобаленно впервые, наверное, за десяток лет, бегут мурашки по коже.       Так Солнце знакомится с близнецами Савада.

***

      - Так чей вы репетитор, мистер Реборн? – вскидывая точенную бровь, интересуется старший из близнецов. Иетсуна – по-домашнему Тсуна - видимо, отвечает в их паре за переговоры и дипломатию.       - Папа, видимо, так и не понял, что нас двое, - задумчиво отзывается у него с коленей Тсунаеши («можно Тсу-чан, Реборн-сан»), младший из близнецов. – Так что Реборн-сан наш с тобой общий репетитор, Тсуна.       - Иемицу сказал «Савада Тсунаеши», - щелкая брата по носу, замечает Иетсуна.       - Иемицу сказал «Тсуна», - замечает Реборн, рассматривая открывающуюся ему картину безэмоциональным взглядом. За те пару часов, что он провел в семье Савада, он понял, что братья прожить не могут без почти постоянного телесного контакта друг с другом.       Иетсуна хмурится – Тсунаеши вторит его изменениям в лице. Братья выглядят не как две капли воды, а как отражения, что слишком даже для близнецов. Если бы Реборн не знал, на ком стоит «метка» его пламени, он бы уже давно перепутал их между собой. Дома они проявляют большую индивидуальность, конечно, но все равно, и их жесты, и слова, и даже способ мышления – все идентично друг другу. Реборна спасает только то, что он чувствует свое Пламя. И что братья зовут его по-разному.       - Но мы оба Тсуны, - пожимает плечами Тсунаеши, поднимаясь с коленей брата и вставая с постели. Он все еще немного хромает при ходьбе, но это, кажется, ему совершенно не мешает. – Отец сказал «Тсуна», а маме пришлось выкручиваться, нарекая нас.       Удивительная слепота Внешнего Советника поражает Аркобалено до глубины души: как можно не заметить, что у тебя два сына, а не один? Ну, пускай они похожи просто до дрожи, спят в одной постели на двоих, одежду носят неодинаковую и постоянно меняются… удивительно, просто удивительно.       - Одним учеником больше, одним меньше – для меня это несущественно, - фыркает киллер, щелкая затвором на обратившемся в пистолет Леоне, а после наводит его на Иетсуну. – Пристрелю, вот, Тсуну, и дело с концом.       - Я Тсу, Реборн-сан, - невозмутимо отзывается парень с постели, а за спиной киллера прыскает от смеха второй близнец. – Вы уже нас перепутали.                     Возможно, он немного понимает Иемицу.       

***

      - Угадай, кто из нас Тсунаеши, Гокудера-кун! – весело улыбаются две каштановые морды совершенно одинаково, ставя в ступор набычившегося и хмурого новенького. – Стол пнуть ты можешь только у одного, так у тебя всего одна попытка!       - Опять они за свое, - негодующим шепотом говорит своей подруге Курокава Хана. – Знают же, что никто их ни в жизнь не отличит!       - Ты права, - вздыхает Киоко, и каким-то мечтательным взглядом смотрит на Савад.       Реборн усмехается и крутит пистолет на пальце. Ну и свинью ему подкинул Внешний Советник при полном пособничестве Девятого. Работать и с одним таким…Савадой тяжело, а вдвоем они представляют собой главную головную боль всего Намимори.       Они не шумные, не конфликтные, не агрессивные…но если вы вдруг попытаетесь влезть в их зону комфорта…Хибари Кея передергивает плечами каждый раз, когда проходит мимо мальчишек.       «- Он сказал, что вести себя развратно в пределах школы нельзя, а после попытался напасть на Тсуну,- просто пожал плечами Тсунаеши, когда Реборн спросил, в чем дело. – Мы просто обнимались. Я не могу позволить никому обижать моего брата».       « - Он отчитал Тсу за то, что тот упал ему под ноги, - с каменным лицом ответил ему в свою очередь подловленный в одиночестве Иетсуна. – Я не могу никому позволить причинить боль моему брату. Он получил ровно столько, сколько положено».       Оказалось, что разозленные близнецы - небезопасные малыши, которые вечно вытворяют вещи на грани дозволенного во всех уголках Намимори.       Гокудера получил по шее за свою патетику, а после был дружелюбно принят в круг общения Савад, так легко, будто всегда там был. Ураган путал близнецов и страшно обижался, когда ему не удавалось в очередной раз угадать кто из них кто – те только смеялись, но, по всей видимости, все равно считали его своим другом.       Ямамото едва сам не спрыгнул с крыши от испуга. Оно и неудивительно: когда тебя с двух сторон зажимают два каких-то мало подходящих под определение «адекватные» пацана, это жутко. А когда они еще и по очереди предлагают тебе то не прыгать («Тут столько людей, которые не хотят твоей смерти, Ямамото-кун!»), то прыгать («От тебя останется удивительная груда мяса, Ямамото!») – это вдвойне жутко.       Реборну ничего не приходится делать – близнецы сами с удивительной ловкостью находят и присваивают себе Хранителя за Хранителем, будто они уже давно ждали этого, а теперь… дорвались. Реборну непонятно такое изменение от «мы вдвоем и больше нам никто не нужен» до «мы собираем свою семью». Стоит признать, что кроме поблажек для своих юных последователей, они не стали более открытыми, и все равно держатся ближе друг к другу, чем к кому-либо еще. Они дерутся плечом к плечу, они решают задачи вместе (на самом деле Тсуна забирает себе все задания по математике, пока Тсу разбирается с японским), дружат с Ямамото и Гокудерой вместе и друг без друга будто бы не способны существовать. После его приезда, кажется, даже сильнее, чем обычно: даже добрая, милая и наивная Нана замечает, что сыновья стали «не разлей вода».       Реборн пьет с ней на кухне чай, отогревается в лучах чужой незатейливой ласки и видит две хитро прищуренные пары глаз, следящие за ними из-за стены.

***

      - Пригласи маму на свидание, Реборн, - серьезно смотря на мужчину, говорит один из близнецов, слегка кося на него взгляд. Наверное, не очень удобно разговаривать с людьми, сидя на коленях у брата и уткнувшись лицом ему в шею. Паренек слегка подрагивает, будто у него лихорадка, и второй брат ласково гладит его по спине, успокаивая. – Она тысячу лет не была на свиданиях!       Реборн вскидывает бровь и складывает руки на груди: ему определенно не нравится, что какие-то молокососы им командуют.       - Тсуна..кхм..Савада, - показательно разминая пальцы, отзывается киллер. – Тебе не кажется, что ты суешь нос не в свое дело?       - Вообще-то я Тсунаеши, - не отрываясь от чужого плеча, фыркает мальчик, - и мне ничего не кажется. Если трусишь – так и скажи. А еще лучший киллер столетия.       - Савада…       - Мы уже пятнадцать лет оба Савады, - обрывает мужчину второй брат, укладывая голову вскинувшегося брата обратно. - И можешь не пытаться нас пугать.       - Ваша мать замужем, - сдается Солнце.       - Иемицу не стенка, подвинется, - фыркает Иетсуна, вызывая хихиканье младшего брата.       - К тому же его дома не бывает годами, - вставляет свои пять копеек Тсунаеши, прикрывая глаза и явно намереваясь уснуть. – А мама женщина, и ей нужно мужское тепло…       - И будто тебе впервой встречаться с замужними женщинами, - добивает аргументами старший Савада. Реборну хочется скрипеть зубами, так сильно его раздражают эти непробиваемые невозмутимые мальчишки.       Подкинули в дом чужого ребенка? «Вот и младший братик, Тсу-чан, прямо как мы хотели, помнишь?»       Потом еще двоих? «Ха-ха-ха, Тсуна, смотри, большая многодетная семья! Мама, прямо как ты и говорила!»       Их совершенно не трогает кавардак в их жизнях, они принимают все подлянки репетитора с радостью и оптимизмом, будто так и нужно – Аркобалено не слишком хочется это признавать, но близнецы Савада…идеальные его ученики. Готовые присоединиться к происходящему хаосу, да еще и возглавить его, так, будто это совершенно естественное состояние их жизни…Им не нужны пули Посмертной Воли (кроме той, первой, которую Реборн пустил в лоб, кажется, Тсунаеши), они всегда собраны и готовы действовать.       Они неидеальны: Тсунаеши недостает смелости, лидерских качеств, уверенности…он восполняет все это безграничной любовью ко всем, способностью к прощению и удивительной силы интуицией. Иетсуна - все равно что холодный разум в их паре, и ему очень тяжело сопереживать, понимать других людей (не считая брата, конечно). Он жесток и немного груб. Они сходятся как два идеально подходящих друг другу пазла в мире, где фигурки столь сложны, что почти никогда нельзя найти такое идеальное совпадение. Тсунаеши смягчает Иетсуну, сдерживает его, а старший в ответ защищает его от ошибок доверия всем и каждому, помогает сделать сложное решение, если его нужно сделать…Есть что-то завораживающее в их взаимоотношениях.       - Купи ей лилий, она их обожает! – напоследок бросает Иетсуна, снимая Тсу со своих рук и укладывая в кровать.

***

      Иетсуна хмур и молчалив. Он стоит у окна, опираясь на костыль, и смотрит на восходящее солнце. Рядом тихо попискивает аппарат жизнеобеспечения, к которому подключен Тсунаеши, и старший не может найти в себе сил посмотреть на родное лицо, бледное и осунувшееся.       - Мне жаль, - искренне говорит Реборн, осторожно прикрывая дверь в палату. Иетсуна не оборачивается на него, только спрашивает сорванным голосом:       - Как мама?       - Я уложил ее спать, - кивает головой киллер и подходит к койке, смотря на лежащего на ней парня. – Он поправится. Лучшие медики Вонголы лечили его.       - Я в этом не сомневаюсь, - горько и ядовито улыбнувшись, шипит Иетсуна. – Идиот-Тимотео едва не убил Наследника! Еще бы он не прислал своих лучших медиков! Нужно было бы, он бы и самого Первого с того света призвал.       - Ты прав. Мне действительно нужно извиниться…       - Не нужно, - ленивым и несколько величественным жестом («жест, достойный Десятого Вонголы», - отмечает про себя репетитор-киллер) отмахивается парень и, тяжело ступая, делает несколько шагов к кровати младшего, садится на нее и берет худую ладонь в свои более теплые пальцы. По палате тут же проходит волна душащего жара, а потом ласковый огонек вспыхивает на переплетенных пальцах и, успокоенный мерными поглаживаниями большого пальца старшего близнеца, медленно тухнет. – Ты не мог знать, какую свинью может подложить тебе Тимотео и наш папашка своим приказом, закрепленным Пламенем. Ты и так сделал больше, чем тебе было позволено. Ты спас ему жизнь.       Тяжелый, длинный выдох доносится со стороны парня, Реборн видит лишь опустившиеся плечи и сгорбившуюся спину…Парень низко опускает голову около руки брата и нежно целует холодные пальцы, жмуря глаза и тихо всхлипывая.       Боль Неба передается почти физически – Солнцу тяжело дышать и хочется порвать на себе кожу, чтобы перестать ощущать ею эту муку. Иетсуна плачет сухо, без слез, и быстро успокаивается, хотя Реборн бы ни за что не обвинил бы его в слабости. Он поднимает голову и смотрит на киллера красными глазами. Его взгляд измученный и больной, и он снова шумно выдыхает.       - Десять лет назад Тимотео с согласия отца заблокировал Тсу Пламя.       Аркобалено дергается от этих слов, как от пощечины, и неверяще смотрит на мальчишку, который не отпускает руки брата из своей и выглядит зло. Он понимает его злость.       То, что Тсунаеши жив – чудо. То, что Тсунаеши, кроме всего, почти не пострадал, ни физически, ни психически, от Печати – просто невозможно.       - Отец – тупой козел. Мало того, что он не узнал, что у его любимой жены, вообще-то, два сына, он еще и позволил этому уроду пробовать технику Первого на собственном ребенке! Я почувствовал, что с Тсу что-то не так почти сразу…он стал таким вялым, апатичным…к вечеру заволновалась даже мама… Это было ужасно! Самые ужасные годы в нашей жизни…Годы, Реборн. Мы три года лечили Тсунаеши, всеми возможными и невозможными способами. В обычных клиниках все просто разводили руками, предлагали положить его в психушку под таблетки, напирая на его неадекватность, - парень с силой сдерживается, чтобы не вздрогнуть. – Врачи, которые знали о Пламени…тоже ничего не понимали. Мама каким-то образом добралась до самого Трайдента, но тот лишь смог сказать, что виноваты Тимотео и техника Первого. И еще, что Тсунаеши медленно потеряет вместе с Пламенем всю тягу к жизни, а его мозг начнет саморазрушаться, пока он не умрет.       Реборн подает Иетсуне воду – это все, что он может для него сделать. Парень с благодарностью осушает стакан и передает его обратно, а после, устроившись на постели удобнее, принимается ласково перебирать волосы брата, массажируя кожу его головы.       - Тогда я решил, что отдам ему все свое Пламя, но не дам этому случится! Я не знал, как его вызвать, но я так сильно хотел помочь ему…Я, наверное, тогда едва не умер. Реборн, это ужасно, проснуться однажды, и увидеть, что твоя мать поседела. Она так сильно кричала и плакала, но…но…Тсунаеши проснулся и принялся ее успокаивать. С тех пор он пошел на поправку. Мы всегда вместе, Реборн, потому что мое Пламя – это его Пламя. Ты выстрелил в него пулей Посмертной Воли, но помнишь, он лишь обнял меня? Единственное сожаление, которое он имел в жизни – это то, что я буквально спас ему жизнь, отдав ему свою силу, полностью, без остатка. У него так сильно развита интуиция, потому что ему досталось все, что было в нас обоих, Реборн. А он в ответ отдал свое Пламя мне, с тем первым взрывом, прорвавшим плотину. Я рад, Реборн, что ты перепутал нас и выстрелил в него, вместо меня.       - Твоя смерть убила бы его.       - Моя смерть бы убила его, - согласно кивает Иетсуна и нежно улыбается брату, крепче сжимая его ладонь в своей. – Теперь же все еще сложнее. Мы уже не сможем друг без друга. Никогда.       Реборн понимает это. Произошедшее не просто соединило их, как, например, соединяет Пламя Небо и его Хранителей. Они перемешались друг с другом, стали все равно, что сиамские близнецы, не телом, но Пламенем они были неразлучны, и это оставляло отпечаток на всем, с чем им приходилось сталкиваться. Их Пламя неотличимо, потому что суть в нем одна, но смешение его очагов навсегда лишило их возможности разойтись порознь.       - Тогда Вонголе придется смириться с тем, что у нее будет два Десятых босса, - тонко усмехается Аркобалено. – Да, я хотел спросить…Рокудо Мукуро…       - Мертв. Вендиче были столь добры, что осуществили приговор на моих глазах, - похолодев, отозвывается Иетсуна. – Будь он хоть десяток раз потомком самого Деймона Спейда…предателю не место среди наших Хранителей. Он вырос зверем и звериную же получил смерть.       Солнце лишь кивает, снимая шляпу перед серьезным мальчиком. Или, правильнее сказать, молодым мужчиной. Наследником.       Громко пищит прибор, и со стороны Тсунаеши слышится тихий, жалобный стон. Пламя от стона взметнулось, спалило шторы в палате и тут же осело, перехваченное Иетсуной. Смешанное, единое, оно слушается обоих своих хозяев.       - Я тут, Тсунаеши, все хорошо, - осторожно вытянув из рук брата иголки и отключив от него приборы, заставляя их неприятно пищать, отзывается Тсуна, прижимая близнеца к себе.       - Я так рад, что ты в порядке, - тихо шепчет в ответ младший, обнимая его руками за шею. – Я так рад….       - Ну-ну, не плачь, - слабо улыбнувшись, говорит Иетсуна, вытирая слезы с чужих щек.       Реборн делает несколько шагов назад и покидает палату, мягко закрывая за собой дверь. Там ему совсем не место.       Это слишком личное дело, чтобы вмешиваться. Отстранившись от стены, он направляется на выход из больницы.       Стоит купить Нане букет лилий перед тем, как она проснется.