Шрамы

Бет плотнее запахивает пуховик и запрокидывает голову, пытаясь разглядеть человека на сторожевой вышке. Уже смеркается, горизонт затянуло серыми, как грязная вата, облаками. Она не видит ничего, кроме тёмного треугольника крыши, врезающегося в стальной лист неба, и линовки перил. Где он? Там, внутри, стоит, вперив взгляд в кромку леса? Да, где же ещё. Выдохнув, Бет делает шаг и быстро, выбивая дробь по железным ступеням, поднимается. Зачем? Потому что нужно попробовать, потому что их осталось мало, потому что завтра каждый может умереть. Охотник слышит неровный, дерганый грохот шагов, и даже не хочет предполагать, кто это может быть. И когда в квадратном проёме лестницы, над полом, возникает светлая макушка, он почти не удивлён. Бет сиротливо потирает замёрзшие пальцы, пытается отогреть их дыханием, и заодно скрыть волнение. Бет страшно. Страшно так, как никогда. Не было так страшно ни когда горела ферма, ни когда отца укусили. Почему? Потому что к страху смерти привыкаешь, потому что Бет Грин уже была на грани, и множество раз. Смерть приелась, как приедается одна песня, если её долго слушать. И сейчас Бет почти рада своему страху – рада чувствовать что-то кроме пустоты. Взгляд Дерила не говорит ей ничего – то ли Бет не разбирается в людях, то ли у Диксона такой маленький диапазон эмоций. Что он сделает? Выгонит? Посмеётся? А может… - Ну?! - он отрывается от созерцания горизонта, и режет её быстрым взглядом. Бет молчит, и только медленно, шаркая по бетонному полу, подходит ближе. У каждого человека есть личное пространство, в которое он мало кого пускает – у Дэрила Диксона оно, кажется, больше, чем у других. Но сейчас, на смотровой площадке, деваться ему некуда - девушка подступает ближе, миллиметр за миллиметром. Небо у горизонта становится пунцовым, красит верхушки леса в огненно-красный, и Дэрил с арбалетом на плече выглядит как герой с киноафиши. Только вот Бет совсем не героиня боевика – они обычно сильные, уверенные, всегда хорошо выглядят и знают что делать. А Бет не знает. И выглядит она не слишком-то сексуально в ватных стеганых штанах и пуховике до коленок. Решительность во взгляде Бет то гаснет, то снова возрождается, словно феникс на пепелище сомнений и страхов, и Дэрил, кажется, начинает понимать. Осознание того, зачем пришла к нему девчонка Гринов, ударяет под дых. Мысленно матерясь последними словами, охотник вздыхает, и отворачивается, снова принимаясь разглядывать горизонт – может она уйдёт сама… Но Бет не собирается уходить. Она молча, словно не по своей воле, скидывает грязный пуховик, сдирает с хрупких плеч лямки штанов. Диксон оборачивается на шорох ткани, задыхается, сплёвывает крутившиеся на языке дурацкие фразы. Молча жжёт Бет взглядом, но та не уходит. И чего она ждёт? Что он кинется на неё, словно дворовая собака на мозговую кость? А дальше нежные объятия, горячие поцелуи… всё как в этих женских романах, чёрт бы их побрал. Какое-то жестокое злорадство закипает внутри Дэрила – ему хочется показать малышке Грин, какими опрометчивыми бывают наши поступки. Хочется зажать её в угол, грубо облапать, словно девицу в грязном баре. И где-то в желудке становится тепло от мысли о том, как Грин будет драпать, сверкая пятками, плакать в подушку, и ещё долго не сможет поднять на него глаза. И от этого почему-то противно. Но Диксон утешает себя тем, что малышке нужно преподать урок – не фиг перед взрослым мужиком ляжками сверкать, начитавшись своих розовых соплей. Бет, между тем, стягивает с себя свитер, путаясь в широких рукавах. И поэтому не видит, как охотник подходит к ней сам, оставляя арбалет на стуле. Сам стягивает с неё свитер, швыряет на пол, и, не смотря в глаза и не говоря ничего, теснит к стене. Бет путается в штанах, спавших до коленок, теребит край растянутой майки. Когда девчонка оказывается в углу, испуганная и трясущаяся, часть Диксона понимает, что можно уже отпустить её, крича вслед что-то типа – «Думай, что делаешь…» ну или нечто похожее. Но другая часть жаждет продолжения – и жаждет не страха Бет, нет, она хочет подавить свой собственный страх. Хочет подумать о чём-то кроме выживания. Дэрил не спеша, словно во сне, кладёт руку Бет на бедро – тёплое и молочно-белое. Бет чувствует шершавую, прохладную ладонь, чувствует взгляд Дэрила – тяжёлый, затравленный. И уже не хочется никуда бежать. Девочка, вопреки ожиданиям, да и здравому смыслу, льнёт к охотнику, прижимается бёдрами и грудью, утыкается носом в плечо, замирает. Всё ещё держа руку на её бедре, Дэрил чувствует ритмичную пульсацию под пальцами – сердце Бет колотится, сбиваясь с ритма. Или это его собственное? Он пахнет пылью, потом, кровью, мокрым металлом и чем-то горьким – Бет жмётся к его шелестящей болоньевой куртке, чувствует голыми бёдрами грубую ткань его джинсов. Оторопь с Диксона сходит медленно, волнами, и девочка чувствует, как мягко его рука ползёт вверх, под майку. А потом он словно срывается, зажимает её в угол, дёргает на себя, поднимает, подхватывая под ягодицы, остервенело расправляется с собственным ремнём... и замирает, глядя куда-то вниз. Слабый умирающий лучик света вычерчивает на бедре Бет белую полосу, в которой блестят маленькие, похожие на серебристые листики ивы, шрамы. Ими испещрена вся внутренняя поверхность бедра, и Дэрил проводит по ним рукой, думая сначала, что это лишь игра света. Замечая, куда он смотрит, Бет дёргается, пытается прикрыться футболкой, что-то беззащитно и истерически шепчет. Диксон не слушает, наклоняется, разглядывает мелкие шрамы. - Откуда? – голос его звучит глухо, не заинтересованно, будто он сам всё знает. - Пусти, пусти! – вырывается Бет, сдерживая слёзы. У неё вечно так – не хочешь плакать, а получается что слёзы сами бегут из глаз. Бет морщится, закрывает лицо руками, краснеет и сползает по стенке – Дэрил больше не держит её. Он отходит в сторону, почти испуганный, словно сломал что-то в дорогом магазине. Когда истерика стихает, Бет отдирает руки от лица, и, видя только суровую спину Диксона в просвете окна, облегчённо вздыхает. Быстро и бесшумно она одевается, и, вытирая кулачками лицо, спускается в тюремный двор. *** Смотреть, как над ниткой пореза бисеринками выступает кровь, было противно и гадко, но только сначала. Потом это вошло в привычку, словно стакан молока перед сном. Чувство вины в такие моменты становилось тише, почти глохло, и Бет исходила сладкой жалостью к себе, забывая о неурядицах минувшего дня. Двойка по математике, невымытая тарелка, проблемы отца с налоговой и мамина мигрень – Бет чувствовала свою вину почти всегда, и справлялась с ней как могла. Разрушение собственного тела не приносило ей удовольствия – только позволяло сосредоточиться на своих проблемах. Она не резала себя уже лет пять, с тех пор, как однажды её застигла сестра. Мег не кричала, не рассказала родителям, только заставила Бет поклясться, что она больше никогда не сделает этого. Но шрамы остались, и каждый раз, видя их, Бет испытывала жгучий стыд - как, как она могла ненавидеть себя за разбитую чашку, за школьные неудачи? Сейчас такое проявление слабости кажется ей отвратительным. *** Небо в узком просвете окна светло-голубое, тишина в блоке "С" почти звенит, по полу и стенам мечутся солнечные зайчики – Бет потягивается, улыбается, и скидывает на пол одеяло. Новый день – чистый, невинный, нежно-синий, только рождался, и Бет хотелось присутствовать при его рождении. Ведь это первый ясный день с самой зимы. Вырвавшись из коридоров тюрьмы, Бет хлопает дверью, и, оглядываясь, огибает двор – она не хочет, чтобы её кто-то видел. Если пройти по крытому коридору и свернуть направо, в сторону леса, то выйдешь к комплексу подсобных сооружений - Бет бежит по рыхлой, теплой земле, запрокидывает голову, подставляя лицо первым солнечным лучам. Прошло уже больше двух месяцев с того дня, как она, отирая кулачками щёки, шла через тюремный двор, сотрясаясь от истерических всхлипов. Потом Бет старалась забыть о том, зачем приходила на сторожевую вышку и что предлагала Дэрилу Диксону. Скинув тяжёлое, отсыревшее пальто, Бет стояла, раскинув руки, и впитывала в себя первое робкое солнце. Воздух налился запахом мокрой, отогретой земли, древесины и влажного металла – этот мир пережил ещё одну зиму и теперь радовался весне. Дождь застал охотника у кромки леса – чистое небо проливало свою гнетущую синь первым весенним ливнем. Капли барабанили по асфальту, тревожили затихший лес, чернили сухую, пыльную землю. Дэрил щурится, закидывает на плечо арбалет, и делает шаг, с удовольствием погружая ногу в первую образовавшуюся лужу. Подойдя к воротам, он скидывает оба ботинка и пинает их в сторону леса – зима окончена. Перед тюрьмой пусто – то ли спят ещё, то ли прячутся. Небо темнеет, уходя в лазурь, вспышки грома вспарывают его синеву, и Диксон почти счастлив – этот мир жив, он гремит, грохочет, сверкает, и он не собирается умирать. Футболка прилипла к спине, мокрые волосы хлещут по лицу, глаза закрыты – малышка Грин кружится под дождём, раскинув руки. Жизнь торжествует в ней, как и во всём вокруг. Дэрил останавливается, смотрит, и не видит той испуганной девочки. Девочки, которая хотела вскрыть себе вены, которая резала ноги канцелярским ножом… Нет, сегодня это не Бет Грин. Запахи, ощущения, чувства захлёстывают Бет, она воспринимает мир сейчас каждой клеточкой тела. Охотник подходит чуть ближе, бесшумно садится на ящик с песком, и смотрит - в его памяти живы картины того, как Грин стягивала с хрупких плеч свитер, как жалась к нему, уткнувшись носом в плечо – тёплая, дрожащая, слабая и беззащитная. Настоящая. В свои 18 она ещё не научилась жить по правилам, не научилась выживать – и если раньше это раздражало, то теперь его тянуло к Бет, ведь она была напоминанием о том, что мир не всегда был таким. Бет открывает глаза, убирает от лица влажные волосы, и видит охотника прямо перед собой – он сидит напротив неё, и смотрит в глаза. Она снова не может прочесть его взгляд, и замирает, пряча за спину тонкие руки. Внутри у Бет всё дрожит, отдаваясь ударами пустившегося вскачь сердца. Диксон подходит ближе, оставляя арбалет на ящике с песком, и становится совсем рядом, так, что Бет опять чувствует его горьковатый запах. Ей совсем не хочется бежать, не хочется прятаться – густое нервное напряжение переходит в другую плоскость, и Бет словно готовится к прыжку – она уже знает, что сейчас сделает, осталось только решиться. Губы у Бет обветренные и солёные на вкус, пальцы тёплые и тонкие. Волосы девчонки липнут к щекам охотника, её хрупкое тело теряется где-то в его неловких объятиях. Через мокрую футболку Дэрил чувствует острую грудь Бет, ощущает кожей дробь её сердца. Это заводит. Заводит так, что желание разодрать на ней чёртовы джинсы прямо здесь становится почти навязчивым. Бет удивлённо вскрикивает, когда руки Диксона соскальзывают вниз с её спины, сжимают ягодицы, гладят бёдра. Ей нравится это - нравится его грубость, нравится то, что охотник не считает нужным скрывать, что хочет её. Бет чувствует себя сейчас взрослой, уверенной в себе, желанной… Дэрил крепко сжимает запястье Бет, словно боится, что она опять убежит. Он отпускает её только у двери сарая, прикладом арбалета сбивает проржавевший замок. Внутри душно и сыро, темноту рвёт лишь свет из маленького окна под потолком. Диксон осматривает весь сарай изнутри, и только потом закрывает дверь, подперев её каким-то ящиком. Глаза привыкают к темноте, и Бет различает пол, усыпанный опилками и мелким мусором, какой- то садовый инвентарь, кучей сваленный в углу, и большой верстак, на котором стоят несколько жестяных банок. Дэрил смотрит на неё из-под падающих на глаза тёмных волос, и Бет думает, что даже если она сейчас скажет «Нет», он не остановится и возьмёт её силой. Это пугает и одновременно возбуждает её. Охотник ставит арбалет в угол, возле верстака, стаскивает с плеч насквозь промокшую куртку. Бет, не умея сдержать сильную дрожь, собирается стянуть футболку, но Диксон оказывается рядом, перехватывает её руки, оголяет живот, накрывает горячими ладонями грудь. Девочка пахнет чем-то тёплым, уютным – кажется детской смесью, что она разводит для Джудит. В полутьме её хрупкое тело почти светится изнутри, острые тени делают его угловатым. Он подхватывает её на руки, сажает на верстак, и не знает, что делать дальше – как подступиться. Бет стягивает с охотника майку, накрывает ладонью белёсый шрам на груди, тянется к губам. Серые джинсы Бет летят на пол, её первый стон тонет в жестяном громыхании падающих с верстака банок. Всё вокруг меркнет, запахи и звуки исчезают, размываясь - сознание Бет концентрируется на одном единственном ощущении – остром, болезненном и обжигающе-приятном. Дождь глухо и монотонно стучит по крыше, гася в своём ритмичном шуме загнанное дыхание двух людей, их вскрики и стоны. Воздух, словно напитавшись влагой, становится тяжёлым и вязким, и делать вдох Бет с каждой секундой всё труднее. Она держится за плечи Дэрила, вжавшись щекой в его плечо, что-то бормочет - Диксон только сильнее сжимает её бёдра, почти держа Бет на весу. Когда всё заканчивается, и Дэрил выпускает её, как-то виновато оглядываясь вокруг, Бет замечает на его спине беспорядочные белёсые полосы. - Откуда? – спрашивает она, с удивлением вслушиваясь в собственный хриплый голос. В ответ только хмурый взгляд и кивок головой в сторону одежды, лежащей на полу. - Одевайся и пошли отсюда, пока тебя не хватились. Он провожает Бет до жилого блока, поправляет арбалет на плече, и уходит, не обернувшись. *** Сизый дым растекается в чернильной тьме, красноватый тлеющий огонёк освещает подбородок и щёки. Вдох. Выдох. Сигарета выгорает почти до фильтра, и Дэрил прикуривает от неё вторую. Душно. Бетонные стены накаляются за день, и вечером тут жарко как в преисподней – Диксон усмехается от такого сравнения. Вдалеке, сквозь ночные шорохи и скрипы, проступает какой-то непривычный звук. Охотник тушит сигарету о донышко железной кружки и прислушивается. - Что случилось? Мне уже пора? – сонно шепчет Бет у него под боком, щуря заспанные глаза. - Нет. Спи - цедит сквозь зубы охотник, придвигая поближе арбалет.