* * *
Бенволио повернул голову на звук. Это всего лишь открылась скрипящая ржавыми петлями дверь. В комнату медленно вошла девушка. Её лицо не искажено смертью. Она реальна, она жива. Это не призрак. Это не Джульетта. Это всего лишь её немая служанка. Та, над которой Бенволио, обычно такой чуткий, так жестоко издевался тогда… Зачем она здесь? Пришла отомстить? Что ж, пускай. Она имеет на это право… Но девушка просто подошла к нему и заглянула в глаза. Такой понимающий и почему-то очень грустный взгляд. От этого взгляда вдруг навернулись слёзы на глаза. «Нет… Не плачь… Не смей показывать ей свою слабость. Будет только хуже… Почему она так смотрит…» В её глазах — ни следа презрения и насмешки. Только сострадание. «Всё будет хорошо. Ты не одинок»… Но она же нема? Это говорят её глаза. Голос, который идёт прямо от сердца. «Ты не одинок…» И он вдруг понял это. Как будто услышал. Его измученное тело содрогнулось. Тишина. Смеха больше нет. Только тишина. Она нерушима. Она встала сплошной белой стеной и отгородила его от чёрного океана его кошмаров. Он обессиленно уронил голову на плечо служанки. И по лицу заструилось что-то. Нет, это не чёрная липкая смола. Нет. Это просто слёзы. А тишину нарушили только рыдания, вырвавшиеся наконец из его груди, из вымученной, истерзанной души. Немая девушка просто обняла его. Ни слова. Ни звука. Но её нежные руки на его плечах будто сказали за неё: «Я не уйду. Я буду рядом,» — и он снова услышал. Смеха мертвецов больше не будет. Он знает это. Слёзы закончатся, призраки отступят в вечный мрак, и снова наступит тишина. И её уже ничто не нарушит.Часть 1
20 апреля 2020 г. в 20:27
Ему мерещится беззаботный смех Меркуцио, а потом он прерывается снова и снова тихим вскриком и глухим ударом тела, безжизненно рухнувшего на мостовую.
«Все погибли, это я виноват… Я сказал ему, что она мертва… Только смерть вокруг…»
Он засыпает, чтобы не слышать этого смеха… Засыпает, потому что во снах ему являются лица друзей. Он видит их такими, какими они были раньше. Весёлыми. Беззаботными. Живыми.
Но часто сон не приходит. Бессонные ночи сводят его с ума. Ночью чувство вины растёт и давит невыносимым грузом. Ему начинает казаться, что эта вина, эта боль осязаема. Она как чёрная вязкая смола. Из неё не вырваться. Болото, которое утягивает всё глубже и глубже, на самое дно — всё дальше в бездну, прочь от живого солнечного света. Он прикоснулся к этой смоле, и руки уже не очистить. Они все в чёрной вязкой жидкости. Он пытается очистить их, трёт руки, снимает чёрные сгустки с дрожащих пальцев. Что-то это напоминает… Что-то уже было… Ах да. Тибальт так же смотрел на свои руки, с которых капала на пыльные камни кровь Меркуцио.
«Нет… Нет… Снова этот смех… Пожалуйста, уйди… Оставь меня в покое…»
Он закрывает уши руками, он сжимается, утыкается лбом в сжатые колени. На коже появляются красные пятна, но это не важно. Зато смех утихает на мгновение. Пока его заглушает шум прилившей к голове крови.
Он не может смотреть на кровать в центре комнаты. Ему кажется, что там лежат два обнявшихся влюбленных мертвеца. Он смотрит на покрывало, и тогда Ромео и Джульетта, побелевшие, сцепившие друг с другом свои окоченевшие пальцы, видятся ему на этом покрывале. «Ты мог это предотвратить… Ты мог не говорить… Ты мог спасти…» Чей это голос? Ромео? Меркуцио? Или самого Бенволио? Он вдруг замечает, что тихо шепчет слова: «Ты виноват… Ты мог их спасти…» Нет, нет, нет! Грудь разрывается от беззвучного крика. Он хочет закричать, зарыдать, из груди рвётся вопль отчаяния, но с губ слетает только тихий шепот: «Ты виноват… Ты мог их спасти…»
Он не помнит, сколько прошло времени. Он не знает. Все дни сплелись в одну бесконечную череду дней и ночей. В чём разница? Только кошмары другие… Днём он смотрит на двух сплетённых в смертных объятиях мертвецов, а ночью — снова слышит смех. Этот смех рвёт на части его душу. Каждую ночь умирает ещё один маленький кусочек его сердца.
Если бы рядом был хоть кто-нибудь, кому он мог бы открыть свою израненную, исполосованную шрамами душу… Ему бы не было так больно. Хоть кто-то, кто не вонзил бы кинжал равнодушия в это обливающееся кровью сердце… Но никого нет. И больше не будет. Никогда.
Он вспоминает, как они были счастливы когда-то. Теперь кажется, что это было тысячи лет назад. Они называли себя королями мира. Как глупо. Теперь смерть опутала мир своей паутиной и расставила все по местам. Бенволио тогда был другим. Счастливым. Как это было давно… Разве с тех пор ещё не прошла вечность? Иногда, когда удаётся уснуть, Бенволио видит во сне Ромео, Меркуцио, себя. Они смеются, они так беззаботны. Их ничего в этом мире не беспокоит. И звенит в ушах смех Меркуцио — такой, как прежде, светлый и счастливый… живой. Но вот что-то мелькает в темноте, сверкнув холодной сталью. Кинжал Тибальта. Смех, который только что вызывал улыбку, теперь нагоняет ужас. Он звучит приглушенно, будто из могилы. Хохот все нарастает, и от этих воплей мертвеца уже никуда не деться. И Бенволио просыпается, и не уснёт больше эту ночь. И долго ещё колотится от ужаса в темноте его сердце и дрожат холодные руки.
Кошмары повторяются. Видения начинаются снова и снова, день за днём. Быть может, уже год за годом?
Он помнит, как это началось. День, который сломал его жизнь. Раньше Бенволио тоже, случалось, падал в бездну отчаяния. Но он всегда возрождался, как феникс в своём пламени. Только теперь он больше не восстанет. Его сердце больше не способно гореть — оно навсегда рассыпалось в жалкую кучку пепла. Он помнит, как упал на колени перед телами Ромео и Джульетты, видит, как наяву, их безжизненные зрачки в распахнутых невинных глазах. От рыданий в тот день грудь болела так, будто её переехало повозкой. И никого не было рядом… Одиночество давило нестерпимой ношей. Он подошёл однажды к тёте в надежде, что вместе им будет хоть немного легче. Но леди Монтекки только подняла на него полный ненависти взгляд: «Убирайся…»
И он ушёл. Лучше бы его правда раздавило повозкой.
Он мог бы забыться вином… Напиться до беспамятства, получить блаженное забвение… Но почему-то ничего не получалось. Тени мёртвых становились только реальнее. Они не отпускали. И не отпустят. Никогда. Может быть, поэтому у него под подушкой всегда лежит маленький тонкий нож. Может быть, поэтому он иногда достаёт его и режет себя. Маленькие, неглубокие порезы. Все его руки исполосованы тонким лезвием… Он бы давно вскрыл себе вены, но он теперь боится смерти. Никогда она не страшила так, как теперь. Ведь если он умрёт — навсегда сольётся со своими иллюзиями. Призраки Ромео и Джульетты с их впалыми обескровленными щеками и полным немого укора взглядом… безумный смех захлебывающегося собственной кровью Меркуцио… Это станет его реальностью, от которой уже никуда не спрятаться. Смерть для него — не забвение, а лишь продолжение страданий. Поэтому забывается он только болью. Лезвие скользит по коже, пронзает сочащуюся алой кровью плоть. И душевная боль на мгновение отступает перед физической. Почти блаженство.
Каждую ночь тьма вокруг него сгущается собирается в черную смолу, струящуюся по рукам. Вина заполняет истерзанную душу. Кто видел человеческое сердце? Разве оно красное? У него сердце почернело от боли. Кровь стала вязкой смолой. Тьма вокруг — разве это просто отсутствие света? Нет, это бесконечный океан чёрной вины и боли. «Посмотри на звёзды, — шепчет ему кто-то рядом, — раньше ты так любил звёзды. Помнишь?» Но звёзд нет. Только чёрная смола, наполнившая небо, как вода наполняет сосуд, медленно стекает на него густыми потоками.
Что это? Неужели тьма расходится? Неужели звёзды?
Нет, это первые лучи солнца озарили комнату. Он закрывает глаза, чтобы не видеть мертвецов на своей кровати. «Их там нет… Их нет… Это просто иллюзия. Сон. Игра воображения». Он знает. Но он все равно видит их. Видит эти белые скорбные лица. Словно мраморные. Теперь его пугают статуи на улицах. В них он тоже видит мертвецов.
И снова этот смех…
«Меркуцио… Пожалуйста… Ты сводишь меня с ума…» Смех не умолкнет. Он продолжает звенеть в ушах. Эта пытка никогда не прекратится.
Но вдруг раздается какой-то посторонний звук. Это не иллюзия. Или смех, звенящий в ушах, тоже реален? Ничего уже не различить. Реальность смешалась с иллюзией, всё соединилось в один сводящий с ума хаос. «Нет… Лучше бы сразу в ад… Или это и есть ад?»