a simple plan

План был прост с самого начала. Продуманный с математической точностью, прокрученный в голове тысячу раз, филигранно отточенный. Стальной, идеально ровный, без погрешностей. Как и она сама. Только с точностью наоборот. Эвелин Дэвор всегда недоставало гибкости. Вечно сонная и почти всегда трезвая, она продвигалась по жизни в огромных темных очках, отрешенно, самостоятельно, не принимая помощи ни от кого, с титаническим усилием непонятной этиологии. Совсем не как брат. Уинстон делал все легко, с ребяческим азартом и неиссякаемым энтузиазмом. Уинстон как-то по-детски виновато улыбался одними глазами. Когда подписывал очередной интернациональный договор, когда получал от нее едкий, но безусловно любящий подкол, когда рассказывал про родителей. Когда рассказывал про хладнокровное убийство пожилого мужчины, идиотское и бессмысленное. Словно хвастал наследием. Словно это и было их наследием. Одним из. Наверное, она хотела намекнуть ему. Как бы невзначай посеять самое маленькое зерно сомнений, почти невидимое сперва, но быстрорастущее, точно как ее неверие в это общество. Точно как раковая опухоль. Так или иначе, ей уютнее было бы идти на такое в компании того, кто более или менее сможет правильно истолковать ее мотивы. Кто более или менее мог разделить с ней причину ее пока еще сокрытого от мира негодования. Кто мог разделить ее горе. Более или менее. Но увидев свойственный разве что счастливой десятилетке запал, радостный блеск глаз и полную живости размашистую жестикуляцию, когда Уинстон напевал старые супергеройские песенки, Эвелин окончательно отбросила эту затею. Уинстон Дэвор - едва выросший ребенок. А она достаточно умна, чтобы устроить все в одиночку. Она сомневалась насчет реакции брата – единственного человека, чье мнение хоть немного ее задевало. Но успех ее умысла был безоговорочным. И Эвелин Дэвор никогда в жизни ни в чем не была так уверена. Нужны трое суперов для вида. Трое суперов, из которых ключевая роль будет только у одной. Не потому, что она женщина. Не только поэтому. Эвелин провела независимое расследование. Эвелин собрала сводки новостей за последние годы супергеройской активности страны. Статистика, только и всего. Эластика сделает все быстро, аккуратно, без разрушений. Она учтиво улыбается, и приветливо пожимает ей руку. Твердая, уверенная, гибкая. Идеально. Хелен Парр идеальна. Излучающая необъяснимо светлую энергию, бойкая, остроумная, заботливая мать и безупречная жена, почему-то совершенно ожидаемо принимающая за данность тень, отбрасываемую скалообразным мужем. Просто прообраз чудо-женщины в эпоху торжествующего патриархата. Общество требовало от нее быть незыблемой, но невидимой. Уверенной, но покладистой. Гибкой. И она справлялась с завидным отличием. Идеально. — Прости за мотоцикл, - чуть пьяные карие глаза усмехаются, едва ли виновато. Эвелин радушно отмахивается, на дне запотевшего от ее губ бокала остатки коньяка. Округлые бедра, теплые пальцы, отточенная за годы материнства улыбка, согревающая, обнадеживающая, умиротворяющая. Хелен со смехом оставляет губами теплый, липкий от красного полусладкого след, прямо под вымученными бессонницей мешками. А потом еще один, на другой щеке. А потом в самом уголке пропитанных коньяком губ. А потом смотрит светло-карими глазами, уже совершенно серьезно и без тени улыбки. План, продуманный до мелочей, пускает тончайшую трещину. Эвелин берет в ладони озадаченное быстро проносящимися в голове мыслями лицо, обдает приоткрытые губы запахом алкоголя и звонко целует ее в лоб. Через силу. Натянув оживленную улыбку. Усердно игнорируя приоткрытые губы. Хелен снова смеется – теперь как-то грустно. План, продуманный до мелочей, пускает тончайшую трещину, которая расползается с омерзительным хрустом. И, кажется, задевает что-то под ребрами. Все может быть иначе. Так она думает, бесцельно впиваясь красными глазами в горизонт в ожидании рассвета. Так она думает, когда Хелен невинно обнимает ее на прощание, чуть сильнее положенного прижавшись к ней бедрами и мазнув губами острую поверхность ее скулы. Все можно было остановить. Если придумать как. И Эвелин правда думала. Нанося темную помаду на обветренные губы, транслируя новое обращение загадочного суперзлодея, проверяя функциональность огромной морозильной камеры. За чашкой остывшего кофе, возле гигантских разноцветных мониторов, в душе, на собрании, натягивая на несчастного разносчика пиццы маску, лежа на угловатом диване и меж ее бедер. Все можно было остановить. Нет, не остановить, конечно. Внести поправки. Внести поправки в идеальный, незыблемый план. Наверное. Так она думала, раз за разом ставя галочки и летящей походкой приближаясь к кульминации своего спектакля. Пыл стихает умеренно и постепенно, воля загорается последними слабыми вспышками и гаснет. В последний раз неопределенно дернув кончиками пальцев, Эластика как в замедленной съемке оседает обратно в кресло. Возбужденный блеск в глазах Эвелин отбивает кислотно-голубой неон гипноочков, тонкие губы искривлены в испуганно-удовлетворенной улыбке. Она догадалась. Она увидела. Она знает. Умница. Все согласно плану. Все так, как она предполагала. Все совершенно точно так, как задумывалось изначально. Так почему же так щемяще грустно на душе? Взгляд падает на подрагивающий стоп-кадр, затем на совершенно спокойную фигуру безвольной женщины. Осознание приходит волной победного удовлетворения и резким шумом в ушах. Эвелин болезненно касается переносицы и закрывает глаза. Пять минут назад был штиль. Пять минут назад ее план был в состоянии анабиоза, беззаботного, пахнущего праздничным шампанским крио-сна. Пять минут назад никуда не нужно было торопиться. Черт, что же она наделала? Веки плотно сжаты, ногти яростно впиваются в кожу лица. Она не хочет на это смотреть. Эластика должна была догадаться. Просто не могла не додуматься. — Хелен, встань, пожалуйста. И, черт возьми, если бы не ее сраные принципы. Хелен Парр молча встает. Просто и буднично, словно решила размять суставы. Словно хочет ей о чем-то сообщить. Гости должны быть в нужной кондиции, чтобы не обратить внимания на их тихую прогулку к лифту. — Идем. Они ведь могли подружиться. Подняться на ноги показалось непосильной задачей. Бокал, как назло, оказывается пустым и отвратительно липким. Картинка на экране издевательски подрагивает. Как невыносимо грустно оказаться по другую сторону баррикад. Как невыносимо грустно, что она сама сознательно определила эти стороны. Должна была. Обязана была. Они ведь и правда могли подружиться. Хелен Парр послушно шагает рядом, методично переставляя ноги. Так естественно, и так элементарно. Без усилий. Все так просто. Все было так просто. Что она наделала? Лифт движется со скоростью света, но почему-то так невыносимо медленно. Тем лучше. План все еще в силе. Так даже лучше. Все же проще рубить с плеча, целясь сквозь пальцы и заткнув все голоса сомнений в гудящей голове. Эластика должна была догадаться. Рано или поздно, манипуляции и вся эта чушь про план возвращения суперов вылезли бы боком. Только почему-то она с огромным удовольствием отложила бы это событие на неопределенное время. На полчаса, может. Хотя бы на пять лишних минут. Эвелин позволяет себе коснуться обмяклой, обтянутой перчаткой руки. Эвелин позволяет себе чуть переплести их пальцы между собой, просто чтобы почувствовать живое, обещающее что-то обязательно хорошее тепло. Эвелин позволяет себе сделать глубокий вдох. Черт возьми, если бы не ее принципы... Так будет лучше. Чужая ладонь едва заметно сжимает ее вдруг обледеневшие пальцы в ответ. Или ей только хочется так думать. План был предельно прост с самого начала.