***
Весна выдалась тёплой и щедрой на солнце, дождики и цветы. Первые майские дни пахли мандариново-карамельными ирисами в саду, свежескошенной травой и генеральной уборкой старого загородного особняка, который лет двадцать назад превратился в элитную школу для умных девочек. В конце апреля двадцать восемь юных учениц и бальзаковские дамы-учительницы традиционно наряжались в синие комбинезоны, повязывали косынки и драили полы, мыли стены, отковыривали жвачки под столами в столовой, стирали надписи на дверях туалета. Но в этом году кое-что изменилось. Появился единственный учитель-мужчина. Тридцатилетний биолог таскал вёдра, стремянки, мыл окна, опасно свешиваясь наружу и смущённо улыбался, случайно встречая томные взгляды. Учительницы натирали поверхности изо всех сил, пытаясь перегнать друг друга в своём «стахановстве», показать коллеге, какие они старательные хозяйки. Женщины, обычно контролирующие воспитанниц во всём, сегодня не замечали, что те тоже заглядываются на стройного шатена с серыми глазами и сильными руками. Щёки краснели. То ли от работы, то ли от волнения. Правда, комбинезоны вызывали у дам досаду, ведь они никого не красили. Никого, кроме одной девятиклассницы с кудряво-древесным именем. Павел Николаевич старался на неё не смотреть. К обеду уборка уже закончилась. Уставшие ученицы, учительницы и учитель расходились по комнатам, чтобы привести себя в порядок и спуститься в сверкающую чистотой столовую. Девятиклассница Дарья ловко сбросила комбинезон и крикнула подруге, с которой делила комнату: — Я первая в душ! И хлопнула дверью ванной. — Эй! — поддельно негодуя, возразила Наташа. Проницательная Наташа знала Осинскую с 5-го класса, с первого дня в лицее. Даша в любом случае попала бы в ванную первой. Несмотря на хрупкое телосложение, светловолосая девушка была ловкой и энергичной, смелой и непредсказуемой, упёртой и… очаровательной. Словом, они были друг другу под стать. Наташа загадочно улыбнулась и распустила свои гладкие почти чёрные волосы.***
Следующим утром после всеобщей пробежки Валентина Ивановна, добрая директриса с крашенными в рыжий волосами, собрала девочек у главного входа. — Вы все вчера прекрасно потрудились на благо лицея! За это вы пойдёте на завтрак-пикник, — сказала она и, сдерживая улыбку, добавила: — с Павлом Николаевичем. Двадцать восемь сердец забились быстрее. Девушки ликовали. Каждая уже гадала, что бы надеть. Голубое платье? Полупрозрачную блузку? Джинсовую юбку? Директриса жестом отпустила воспитанниц в комнаты. Теперь надо было оповестить о походе того, кто его поведёт. После вчерашнего женская часть коллектива ощущала боль во всём теле. У кого-то ныла поясница, у кого-то ноги, у кого-то руки. С непривычки дамы перенапряглись и теперь всё, чего им хотелось, это разбрестись по своим спальням, почитать часок другой и поспать. И чтобы никто не шумел. Единогласно решили послать во главе пикника самого крепкого — мужчину-биолога. Когда к нему постучалась Валентина Ивановна, он как раз брился. — Ой, извините, не знала, что вы спите так долго! — охнула директриса, увидев коллегу в незастёгнутой рубашке и с пеной на лице. Она коротко кашлянула и продолжила: — Вы поведёте девочек на пикник. — Сейчас? — спросил Павел. — Мгм, — дама кивнула своей маленькой кудрявой головой и ушла, спеша к своему Виктору Гюго и его «Отверженным». Учитель вернулся в ванную, сердце забилось. «Интересно, как оденется девочка с древесным именем?» Он брился так тщательно, что немного порезался возле уха. «Чёрт… Так, успокоились». Он приложил к ранке кусочек туалетной бумаги. Что с того, что они разговаривали в библиотеке. Один раз, нет два. И два раза она оставалась после уроков уточнить критерии проекта по анатомии. Нет, это ничего не значит.***
— Ты ему определённо нравишься, — утвердила Наташа, растирая крем на руках. Она искоса взглянула на Дарью, ожидая реакции. — Неправда, — Дарья опустила глаза, пряча улыбку. — Брось, он пялился на тебя вчера весь день, как ты покачиваешь бёдрами, моя пол, — Наташа изогнулась в талии, двигаясь слишком умело и сексуально для прилежной воспитанницы пансиона. — Заткнись! — Дарья, смеясь, бросила в подругу подушкой. Наташа хмыкнула и, открыв шкаф, стала внимательно перебирать вешалки. — А в библиотеке он с кем-то, кроме тебя зависал, м? — спросила девушка, надевая ультракороткие джинсовые шорты и чёрную футболку с надписью Rammstein. — Милка обзавидовалась. — Ну и пусть. Завидовать-то нечему, это ничего не значит, — убеждала Даша сама себя. Лучше не представлять лишнего. А то нафантазируешь то, чего нет, а потом придётся разочаровываться. А это каждый раз одинаково больно. «Оденусь скромнее».***
На молодой траве небольшого холма разложили пледы, корзинки с едой, заготовленные кухаркой, и гитару. Потрёпанная «Альбертина» с надтреснутой декой служила уже третьему поколению лицеисток. Теперь её бережно обнимала толстушка Мила, поспешившая сесть поближе к учителю. В своём белом платье она была похожа на нежное облако с румяными щёчками, обрамлёнными тёмными кудряшками, выбившимися из косы. Девушки набросились на бутерброды, сырники, блинчики и фрукты. Дарья и Наташа сидели поодаль и о чём-то болтали. — Павел Николаевич, а какая у вас любимая песня? — спросила пышная красавица. — Я могу сыграть всё… — Погоди, сначала поешь. Кто поёт на голодный желудок? — он потянулся за сэндвичем и ненароком взглянул на светловолосую девочку с кудряво-древесным именем. Дарья доела блинчик и теперь облизывала свои тонкие пальчики, испачканные мёдом. Наташа заканчивала гадание. Вообще-то карты были запрещены, но биолог замечания не сделал. Значит, разрешено всё, что не запрещено. — Так, смотри, осталось двое. С этим будет мнооого детей, — она провела длинным ногтем, покрытым красным лаком, по стопочке карт бубновой масти, — денег будет совсем маловато, будут ссоры с родителями, зато оооочень мого любви, — Наташа заговорщически подняла одну бровь. — А со вторым что? — Даша заправила вьющуюся прядь за ухо и расстегнула верхнюю пуговку тёмно-зелёной рубашки с вышитыми листиками на воротнике. — Много денег, нет детей, очень много любви, больше, чем с тем, и, ой… пиковый туз. — Что? — Развод. — Как-то с обоими не очень… — Даша задумчиво прикусила губу. — Надо выбрать. — А можно я гляну, какие там валеты? — Нет! — Наташа мягко оттолкнула любопытную руку. Даша указала на первого и расстроилась. — Что, не того выбрала? — Не скажу. — Ну, кто попался-то? — Наташа настаивала, но встретила решительный взгляд тёмно-зелёных глаз, которые не собирались ничего рассказывать. — Ладно. А я вот Эдика выбрала. — Того рокера, с которым ты на каникулах гоняла на мотоцикле? — Ага. С ним будет мало любви, зато очень много детей, без ссор и всё ок с деньгами. — Без любви плохо. — Да ладно, трахаться будем много — уже хорошо! Девушки засмеялись. Павел Николаевич тоже гадал: «Интересно, о чём смеются?» — Скажите, а почему насекомые летают в помещении вокруг лампочек, они ведь из-за этого умирают? — не унималась Мила, пытаясь хоть как-то заговорить с мужчиной в льняном коричневом костюме и белой рубашке. Все девушки уже разбрелись кто куда. Играли в бадминтон, салки и летел лебедь. Но Мила невыносимо требовала его внимания. Он сочувствовал влюблённой девушке и старался с ней быть добрее, но невольно раздражался с каждой минутой всё больше. Особенно обижало то, что Дарья не обращала на него ни малейшего внимания. Даже не взглянула ни разу! Эта уже по-взрослому грациозная, но по-детски естественная нимфа привлекла его внимание ещё в середине года, когда он с прошлой работы пришёл сюда. Она сидела за первой партой, и всё записывала. Казалось сначала, что она просто отличница, но в каждом её движении, взгляде угадывалось нечто большее, что-то скрытое и манящее. С каждым уроком он всё болезненнее желал узнать её ближе. Что она любит, чем занимается в свободное время, что смотрит, что читает, какой она была в детстве, какая она сейчас… Раньше он не очень любил контрольные. Ему не нравилось сидеть 40 минут и скучать, следить за учениками, пыхтящими над задачками. Но теперь, в этом лицее он смотрел только на неё, на её вьющиеся волосы, переливающихся на солнце золотом и янтарём. Она склонялась над тетрадью, хмурила брови, если что-то не получалось, и ему так хотелось ей помочь, подсказать, дать ответы на все её вопросы, абсолютно на все… — Павел Николаевич.? — робко позвала Мила. — А, да… они… у них в голове, в их системе заложена ориентация на источник света, они кружатся по спирали, а в помещении в конце концов приближаются к огню и гибнут, — рассеянно ответил он, не моргая. — Он на тебя смотрит, не отрываясь, — заговорщически низким тоном сказала Наташа, ложась на плед, чтобы позагорать. — Правда? — Нет! Говорит с Милой. Даша инстинктивно глянула в сторону учителя. — Не волнуйся, она его не интересует, ха-ха… Даше вдруг стало как-то томительно скучно. — Пошли поиграем во что-нибудь? — Не, — брюнетка устроилась поудобнее, коснувшись плечом Дашиной голой коленки. — Тогда кое-что поинтереснее, — лицо Дарьи осветила придуманная только что шалость, — ты такого ещё не делала. — Чего я только не делала, — усмехнулась «распущенная» девица. — Ладно, заинтриговала. Они встали. Наташа одёрнула шорты, туго обтягивающие её крепкие бёдра. Даша пригладила свою короткую юбку клёш из тонкого вельвета. Девочки направились к яблоневому саду у подножья холма. — Дарья! — крикнул Павел, радуясь шансу, хоть ненадолго перебить беседу с Милой. — Наташа! Вы куда? — Скажи ему, — Наташа пихнула подругу в бок. — Нет, ты скажи. — Ладно. — Мы хотим в теньке под холмом посидеть! — неожиданно звонко выдала Даша. Наташа довольно ухмыльнулась. — Хорошо, только ненадолго, — Павел Николаевич кивнул. — Не пропадайте из виду… Он проводил девушек взглядом, подумав: «У нас одежда сочетается…». — Мила, прости, о чём ты спросила? Девочка как-то невесело улыбнулась. — Как вы стали учителем? — Ах да… Как я до этого дошёл, — он усмехнулся.***
— Давай, ложимся и катимся! — Да, такого я не делала, потому что шорты испачкаю! — Наташа скептически скрестила на груди руки. — Я сама их тебе постираю, если мы скатимся хоть раз, — пообещала Даша. — Как хочешь, я всё равно скачусь. Она быстро легла на траву. — Эй, подожди! Мелкие ветки и камешки кололи бока и щекотали голые ноги. В первые секунды после спуска было щекотно-весело внутри, девочки хохотали, как вдруг Дарья почувствовала боль в ноге и перестала смеяться. Она приподняла юбку и увидела глубоко воткнувшийся в бедро толстый сучок. — Бля… — Ой! — Наташа подползла к подруге. — Надо в корпус, к медсестре… — Да нормально, пройдёт. — Погоди, не… Даша выдернула палку из ноги. -… выдёргивай, — закончила Наташа. Из раны засочилась кровь, Даша зажала её краем юбки. — Пошли к остальным, а то Павел нас потеряет. — О, ты уже зовёшь его просто «Павел»? — Отстань! К девушкам вернулась весёлость. На холме возобновилась трапеза. Наигравшись на свежем воздухе, юные воспитанницы проголодались. Мила играла на гитаре Кино, Монеточку и Алёну Швец. Павел явно скучал. Когда показались Наташа и Дарья, он оживился и немного встревожился, увидев, что вторая прижимает к ноге ладонь. «Наверное, обо что-то ушиблась». Солнце уже склонялось к горизонту, когда учитель повелел собирать вещи и отправляться домой. Он взял свою аптечку. Весёлые и утомлённые девушки побрели в сторону особняка. Мила с гитарой на плече медлила, надеясь идти бок о бок с Павлом Николаевичем. Наташа и Даша тоже отстали и шли очень медленно. Вдруг учитель заметил тонкую тёмную струйку, стекающую по Дарьиному бедру. — Даша, что случилось? — взволнованно и строго спросил он. — Всё нормально… Он заметил, как побледнело её лицо. — Наташа? — Мы… мы скатились с холма, и какая-то херовина ей в ногу воткнулась… — Следи за языком… — рассеянно бросил Павел. — Надо обработать рану. «Слава богу аптечку взял!». — Вам помочь? — хором спросили Наташа и Мила. — Нет, нет, идите, скоро стемнеет… Наташа подмигнула, встретив испуганно-смущённый взгляд Даши, будто говоря ей: «Дерзай».***
— Идти можешь? — Не очень… Павел подхватил лёгкую девочку на руки и прижал к себе. Он чувствовал, как горячая жидкость медленно пропитывает его рубашку. «А если заражение крови?» Нет, он её спасёт, спасёт. Даша обнимала руками его шею, чувствуя запах его волос и дорогого парфюма. От него пахло мужчиной, взрослым и сильным. Она пыталась задержать дыхание, чтобы он не раскусил её мыслей. — Ты чего не дышишь? — Просто больно. — Дыши, а то придётся тебя спасать не аптечкой, — он улыбнулся ей в плечо, любуясь бликами заката в её золотых волосах. Даша покраснела. Он посадил её на ветвь яблони и раскрыл чемоданчик с лекарствами. — Приподними юбку, — он радовался, что темнота уже скрывала, как он краснел. Даша потянула на себя край юбки. Сердце заходилось от неловкости, страха, боли, возбуждения и счастья. — Глубоко вошло? — На сантиметр, наверное… Мужчина смочил кусок марли перекисью водорода. — Сейчас будет больно, хочешь сожми мою руку. Даша схватилась за предложенную ладонь, как за спасительную соломинку. Он приложил марлю к ране, и из уст Дарьи вырвался сдавленный стон, она изо всех сил сжала горячую руку учителя и притянула её к здоровой ноге. — Дальше будет легче. Как ему ни хотелось держать её за руку и дальше, он попросил её: «Отпусти». Он бережно и тщательно обрабатывал рану, касаясь её гладкого бедра. Она чувствовала тепло его рук и заботу. У него на лбу выступил пот. Они оба часто дышали, тщетно пытаясь это скрыть. — Не больно? Она сглотнула и выдохнула: «Нет…» Он закончил. Обматывая бинтом её ногу, он нежно касался её кожи, слегка залезая под юбку. Наконец-то это было обосновано. Горячая ладонь скользнула по внутренней стороне её бедра… Даша резко вдохнула и машинально сдвинула бёдра, случайно зажав его руку. Он понял, почему, и испугался: «Грёбаный педофил…». В брюках становилось тесно. Он пытался сдерживаться, как мог, но этот вздох… «О чёрт…». Он разорвал края бинта и завязал узелок. — Всё… — выдохнул он, садясь на землю. Он облокотился спиной о ствол дерева и запрокинул голову, глядя на молодой сияющий месяц. Одну ногу он согнул в колене и притянул к животу, чтобы спрятать от Дарьи своё возбуждение. Она осторожно слезла с ветки и опустилась рядом с ним. Он посмотрел на неё и только заметил, как в её волнистых локонах запутались мелкие веточки, засохшие листики и какие-то цветки. «Древесная нимфа… Дарья-дриада». Их взгляды встретились. Она смотрела в эти серые бархатные глаза и видела там туман в ночном лесу, речную воду, лунные блики и дым сигарет… «Боже, был бы я хоть лет на восемь моложе…» Учитель смотрел на эти полуоткрытые яркие губы, на медовые волосы, лунно-белую кожу, сияющую юностью. Чувствовал её дыхание, краем глаза замечал неровно вздымающуюся грудь… Как манило его расстегнуть эти мелкие пуговки, коснуться маленькой упругой груди, огладить тонкую талию, сжать под юбкой упругие узкие бёдра… Как можно не желать этого, хоть единожды дотронувшись до неё? Они смотрели друг другу в глаза достаточно долго, чтобы влюбиться… — У тебя тут листочек… — он потянулся к её волосам и нежно вытащил соринку, попутно касаясь её щеки. — А вы тоже раненый… — она робко тронула маленький порез утренней бритвы. Он приблизился к ней. Она, уже не стесняясь, дышала чаще. Щёки горели. Низ живота тянуло мучительной сладостью… Губы были готовы соприкоснуться. Смешались зрелость и юность, страх и счастье, мораль и желание, долг и мечта… Вдруг он отвёл взгляд и чуть отстранился. Горькая досада пронзила всё тело Дарьи, в глазах собирались слёзы. Мужчина прижал её к себе, крепко и горячо обнимая, и глубоко вздохнул. Прижимаясь к его груди, она слышала лихорадочную пульсацию его сердца. В горле стоял ком. Она не могла понять, что чувствует, чего хочет, что происходит. То ли плакать навзрыд, то ли кричать от восторга… Ему было страшно и счастливо. Так страшно и счастливо, как не было никогда. Все эти тридцать лет, два высших образования, восемь девушек, две машины, одна квартира показались ему чем-то до такой степени тщетным, что он готов был отдать всё это, потерять всё это, только бы получить эту древесную нимфу с кудрявым именем и медовыми волосами. Но как оставаться с ней рядом, если он утратит и эту работу? Как больно и как сладко… «О боже, что же мне делать…» «Что же мне делать…», — думала и Дриада. Он последний раз вдохнул лимоновый запах её кудрей и сказал, нежно держа её плечи: — Пора домой, а то нас потеряют. Она кивнула, заправляя за ухо локон. Он помог ей подняться, она оперлась на его руку. — Хочешь, я тебя понесу? Ей так этого хотелось… — Не надо, вдруг кто-то увидит. Сердце Павла упало от досады, но сразу же залилось благодарностью. Она беспокоится за него, за его работу… «Спасибо тебе, моя умная девочка…»***
На пороге их встретила встревоженная директриса, задавала вопросы, что произошло, почему возвращались так долго… Павел Николаевич, Павел, Паша… Паша оправдывался, объяснялся со спокойным и уверенным видом. «Вот это мужчина…», — думала Даша, прячась за его спину. Все девочки, наблюдали за сценой со второго этажа. Даша заметила полный удивления и ненависти взгляд пухленькой и обычно такой милой Милы. Через несколько человек от неё стояла Наташа и с любопытством глядела на подругу. В её же глазах читалось: «Ну что, моя неискушённая, как оно?» Даша безудержно краснела. Павел Николаевич хотел было помочь ей подняться, но Валентина Ивановна строго и холодно бросила: — Вы достаточно сделали. Наташа спустилась и взяла подругу под руку. В комнате Наташа плюхнулась на кровать и испытующе уставилась на Дарью. — Что? — та глупо улыбнулась. — Что было? Чё вы так долго? Давай рассказывай! — брюнетка села по-турецки и подалась вперёд. — Не знаю, — Даша качала головой и пожимала плечами, не переставая краснеть. — Колись, а то защекочу, — шутливо пригрозила Наташа и осеклась, вспомнив о ранении подружки. — Я не знаю, правда, не знаю… Не мучь меня, Наташка. Я завтра попробую рассказать. Может быть… Темноволосая девушка удручённо хмыкнула и легла, обнимая подушку. Если Даша решила что-то сделать или не сделать, так оно и будет. Наташа начала засыпать, думая о своём столичном рокере-мотоциклисте в ароматной кожанке и тяжёлых башмаках. А Дарье не спалось. Она ворочалась на кровати то ликуя, вспоминая жар внизу живота, то вся сжималась от стыда в солнечном сплетении. Смотрела в окно на мягко сияющий месяц и хотела куда-то бежать, а не путаться в простыне на липко-холодной кровати. В час ночи она осторожно поднялась с кровати, стараясь не разбудить Наташу. Она взяла свою чашку и вышла, как лиса, на цыпочках в коридор.***
Он стоял под мощными струями воды и снимал напряжение, думая о ней. Желанная, недоступная, но одновременно уже обещанная и запредельно близкая. Она его… Его! Его-о-о-о… Лёг в холодную постель и не мог сомкнуть глаз. Вспоминал, вспоминал… Всю свою жизнь, детство, вчера, позавчера и сегодня. О, это адское-райское сегодня. Обещание на закате… И всё же он мерзкий, гадкий, отвратительный… Почему всегда хочется то, что запретно? Как можно… Нет, надо остановиться. «Я учитель. Это базовая профессиональная этика». *** Она шла по коридору в мягких балетках, и кофейной пижаме с короткими шортами. Вдруг она услышала шаги. Почему-то первой мыслью было: «Мила?!», второй — «Валентина?». Шаги раздавались всё ближе, Даша замерла, кусая губы. Из-за угла появился… — Даша… — прошептал Павел с чашкой в руках. — Привет. — А ты чего не спишь? — Павел Николаевич сдвинул брови, напуская учительскую серьёзность. — А вы? Ты.? — сердце снова стучало как бешеное. — Наташа спит? — Мгм. Павел Николаевич скользнул глазами по её телу: по длинной шее, ровным плечам, маленькой груди с проступающими через тонкую ткань сосками… — Хочешь ромашковый чай? «Я же решил, что всё кончено… Господи, дай мне сил сказать нет… Пусть она скажет нет… Нет! Пусть она скажет да!». — Да, — выпалила Дарья на страх и риск. Его лицо осветилось и светлой, и горькой улыбкой. «Куда ж ты ведёшь меня Дарья-дриада, к спасению или всё дальше в лес?» Он взял её за руку и больше не отпускал.