tenderness

Дермантиновая дверь резко распахнулась, чуть не заехав мне по носу. - Сурганова где? - О, Динка пришла! Ре-бя-та, тут Динка пришла! - Заткнись, блин, - отпихиваю смутно знакомого парня в сторону и пытаюсь просочиться внутрь, - я сидеть не буду, мне Светка нужна. - Светка там, - неопределенно машет рукой куда-то в сторону, - с Вадиком. Ну конечно, с Вадиком! Кто бы сомневался! Каждый раз, когда мы ругаемся, на Сурганову, как мухи на мёд, слетаются Вадики всех мастей. Вадики наливают, Вадики восторгаются, Вадики преданно заглядывают в глаза и томно гладят по руке, которая ещё вчера сжимала волосы на моей макушке, и, что самое чудесное, Вадикам искренне рады! Спотыкаюсь о чьи-то кроссовки в коридоре, больно боюсь коленом о тумбочку, и это неожиданно отрезвляет: нет, дорогая, никаких привычных сценариев, где я луплю наглые мужские морды и обвиняю тебя во всех смертных грехах, сегодня не будет. Сама прибежишь! Наконец добираюсь до цели - твой блядский воркующий голос, доносящийся из-за двери, лучше любого маяка. Толкаю крашеную фанеру, и, нацепив на лицо самую искреннюю из своих улыбок, громко и радостно, как на линейке, произношу: - Привет, Вадик! - и, выждав для верности пару секунд, чтобы точно заметила и поняла, закрываю дверь снаружи. Ненадолго замираю в коридоре - в комнате подозрительная тишина. Нет, дальше подслушивать не буду - это противоречит плану. Гениальному, черт возьми! На кухне дым коромыслом и куча людей, знакомых не очень - пьют, поют под дерьмово настроенную гитару, кажется, даже целуются - не удивлюсь, если познакомились только сегодня. Сажусь на пол, привалившись спиной к холодильнику, благодарно принимаю стакан с безымянным пойлом - и сама не замечаю, как растворяюсь в голосах, дыме и созерцании голых женских коленок, которые услужливо расположились прямо напротив моих глаз. - А Диана Сергеевна нам сегодня споёт? То, что музыка вдруг замолкает и все синхронно оборачиваются к двери, понимаю раньше, чем узнаю голос. Не смотри на неё, дура! - Диана Сергеевна в накуренных помещениях, - прочищаю горло, - не поёт. - А Светлана Яковлевна поёт! Женька, гони гитару и освобождай табуретку. Ну конечно, ты садишься практически впритык, и твоя худая загорелая рука, скользящая по грифу, оказывается прямо перед моим носом. Вздрагиваю, когда вижу синяк на запястье и отчётливые следы зубов на среднем и указательном - твою мать, как мы умудрились? - Светка, может, "Кошку"? - Не, это надо с Дианой Сергеевной петь, а она не в голосе. Так, погодите, я уже придумала. Всем цыц! "Влажный блеск". Ты никогда раньше его не пела, только дуэтом со мной, поэтому я точно знаю, на кого рассчитано шоу. А оно настолько гоу он, что народ вокруг замирает со стаканами и тлеющими сигаретами в руках, будто в одночасье разучившись ими пользоваться. И мне кажется, что я слышу звуки падающих челюстей. Ты поешь так, как будто я сейчас в тебе. Облизываешь и закусываешь губы, жарко и громко выдыхаешь в перерывах, периодически с силой откидываешь голову назад, и как контрольный в голову - легонько ерзаешь на табуретке, ловя бедрами ритм. А на проклятом куплете про крыши и звёзды - вдруг пристально смотришь мне в глаза. Кто, блять, придумал эту бесконечную песню? Последний аккорд звучит как райская музыка, и я сама не замечаю, как оказываюсь на ногах. - Света, - говорю и не узнаю собственный голос, - на минутку. Ты усмехаешься, отставляешь гитару, хватаешься за мою протянутую руку и уже от двери подмигиваешь изрядно обалдевшим присутствующим: - Я вернусь. Заталкиваю в комнату, где все ещё ждёт верный Вадик. Не знаю, что написано сейчас на моем лице, но парень испаряется сам и, я уверена, мысленно вешает на дверь табличку "Не беспокоить". Но я для верности закрываю ее на шпингалет, чтобы точно - ни одна сволочь! Оборачиваюсь к тебе - стоишь строго по центру, руки в карманах, на губах - лукавая полуулыбка, которую я тут же слизываю языком. И ты отвечаешь мне, бурно и жадно, слегка подаваясь вперёд и сминая рубашку на спине. Толкаю в сторону кровати, наваливаюсь сверху и уже, почти не соображая, покрываю поцелуями всю, от макушки до пяток, раздражённо сдергивая и отшвыривая попадающиеся под руки шмотки. Но ты явно против долгих прелюдий - силой возвращаешь меня назад, лицом к лицу, и, глядя прямо в глаза, окунаешь в рот пальцы и проводишь ими по собственной груди. И уже через секунду я слизываю слюну с твоих сосков, катаю их на языке, то один, то другой, и, как и каждый раз, жалею, что меня так мало, что я не могу брать тебя одновременно всю, со всех сторон, вбирать, всасывать, выпивать и, проглатывая, проталкивая вкус твоего тела по пересохшему горлу, начинать заново. Недовольно мычу, понимая, что придется оторваться от груди, потому что я невыносимо хочу вылизать тебя ещё и там. Сползаю вниз, раздвигаю пальцами - и вижу, как из тебя вытекает смазка, рискуя бездарно пропасть на чужом застиранном одеяле. Нетерпеливо ловлю ее языком, судорожно глотаю - и наконец беру целиком, всасываю во весь рот, чтобы потом, отпустив, пройтись неспешно и точечно. И удовлетворенно чувствую, как ты вплетаешь пальцы в волосы на моём затылке и вдавливаешь меня ещё глубже. Вхожу, когда ты уже почти на пике - ты такая мокрая, что пальцы скользят свободно и сразу до дна, и, каждый раз, вынимая, я вижу на них обильные следы твоих выделений. И это подстёгивает меня двигаться быстрее и сильнее, почти на пределе возможностей, и я чувствую каждой клеточкой - и кажется, что не только рук - как дрожат и пульсируют тугие мышцы, как резко сжимаются в кольцо, блокируя мои пальцы, как фонтаном изливается смазка внутри, как отрывисто воздух заходит в твои лёгкие, как гулко бьётся твое сердце. А когда ты, длинно и освобожденно выдыхая, наконец меня отпускаешь, мне хочется только одного - любить тебя всю оставшуюся жизнь.