Всё очевидно и так

      Для просторов центральной Российской Империи деймон Эраста Петровича выглядел не просто вызывающе — определенно чрезмерно экзотично. Однако это отнюдь не значило, что он его не характеризовал целиком и полностью от макушки до пяток.       Ну, или так можно было подумать только в Эрастовом зеленом отрочестве, когда в крови жар и в глазах блеск без легкой поволоки усталой печали.       Когда Фандорин входил куда угодно — особенно ежели дело касалось государственной службы, где обыкновенно едва ли не у каждого офицера деймоны собачьей породы — все взгляды приковывались сперва к нему: статному, немного по-щегольски опрятному, с его спокойными и уверенными движениями, а после к его деймону: большой черной пантере, что смоляной тенью двигалась столь же тихо и уверенно, как и сам Эраст Петрович, поблескивая глазами-сапфирами.       У Анисия буквально не находилось слов, когда ему впервые посчастливилось повстречаться с таким удивительным человеком, и боязно сразу стало, а после — невозможно стыдно, когда нечаянно случалось хоть и вскользь сравнить его — Эраста Петровича — с собою. Даже Родя, Тюльпанов деймон, обычно имевший привычку прятаться по рукавам и карманам, сидел на плече, беззастенчиво лупая бусинками глаз, и благоговейно отметил — одним своим хвостом задавит, даже не моргнув. Анисия хватило тогда лишь на покорный кивок.       С того первого их знакомства уже успело много воды утечь. По крайней мере, Анисию уже не становилось невыносимо дурно от смущения, покуда они вместе с Эрастом Петровичем оказывались втянутыми в очередное расследовательское предприятие и оставались наедине в апартаментах шефа, разбираясь с бумагами и преступными хитросплетениями.       Не знал уж бедный Тюльпанов, что ж Фандорин такого в нем нашел, что не видел ничего дурного в человеке столь мелкой души. Но коль ему так было удобно, Анисий и не жаловался — да и на что тут жаловаться? Хоть каждый бы день приходил, чтобы тихонько сидеть на кресле в кабинете Эраста Петровича.       Так думал о шефе Анисий Тюльпанов, стоя в прихожей его дома, покуда Маса и его не менее интересный зверек, схожий с енотом и собакой одновременно, забирал у него пальто. Не знал Анисий, отчего вдруг нашло на него это мечтательное глубокое настроение, но отделаться он от него смог только дернув своим пальтишком и вытряхнув из него закимарившего в вороте белого мыша.       Анисий досадливо насупился и подхватил мыша обратно на руку, и тот быстро вернулся на плечо человеку, что-то ему прошептав прямо в ухо.       — Родя, я же не специально, — вяло отперся Анисий и, кивнув Масе, побрел в кабинет Эраста Петровича.       К слову о нем — или не к слову, Анисий этого не понимал, когда дело заходило о шефе в принципе — Эраст Петрович в последнее время находился в рассеянной задумчивости и даже теперь, когда Анисий вошел и помялся у дверей, не отнял головы от бумаг.       Тюльпанов замер, рассеянно сжав обе свои руки, и решил дождаться разрешения, как делал обычно. Но не глядел на него Эраст Петрович, только его пантера мягко выскользнула из плотной тени дубового стола и посмотрела Анисию в лицо своими волшебными синими глазищами, мягко пошевелив усами, мол, мы тебя заметили, просто входи.       Тюльпанов, укусив себя за щеку, кивнул и скользнул в кабинет, усаживаясь на свое привычное место, а Родя также привычно съехал с плеча по рукаву Анисия, с него — по ноге, и смешными мышиными прыжками добрался до Василисы — Эрастовой пантеры — угодив прямо ей под мягкую лапу.       Сколько Анисий не наблюдал за ними, все не переставал удивляться, предательски пунцовея ушами: и как только Родя, мышиная его душа, не трусил и бегал по кошачьей спине, играл с длинным хвостом или зарывался комочком в Василисину шерсть меж лопатками, чтобы подремать. Но еще сильнее удивляло его то, как Василиса вообще это позволяла, хоть и могла вспороть надоедливую мышиную тушку коготком мизинца.       Эраста Петровича, кажется, это заботило еще меньше, чем саму Василису — один Анисий озаботился этим явлением по самое не хочу. Чужие деймоны всегда взаимодействовали в рамках того, как сами люди относились друг к другу, и потому определить, друзья они или враги, было достаточно просто, но то, как Родя плескался в смоляной шкуре Василисы, доставляло Анисию беспокойство, смущавшее его.       Сам Тюльпанов с трудом называл их с Эрастом Петровичем даже коллегами, хоть сам Фандорин иногда представлял его так своим знакомым из отделения. Что уж тут было говорить о дружбе или, упаси от греха, о любви.       Нет, не поймите неправильно, Анисий шефа глубоко обожал и даже не боялся признаваться самому себе, что любит его всем своим существом, просто Эрасту Петровичу знать об этом не нужно и беспокоиться тем более. Но вот кто уж Родю удержит от того, чтобы нежиться у Василисы между лап — вот, например, как сейчас — Анисий не представлял.       Впрочем, что там напридумывал себе Тюльпанов, Родю не касалось абсолютно — что тут вообще может волновать, когда большая дикая кошка еле слышно мурлычет, щекоча мыша колючими усами. Что она его, съест что ли?       Через секунду мыш оказался у пантеры во рту.       Видимо, Василиса хотела только по-кошачьи причесать Родю, да только тот оказался так мал, что пристал к широкому шершавому языку и, даже не успев пикнуть, пропал в чужой пасти.       Анисий, наблюдавший за деймонами последние минут десять, раззявил рот, пропустив два удара сердца. А Эраст Петрович, едва ли осознавая, что в кабинете сидит в компании своего помощника, и не обращая никакого внимания на обстановку вокруг, вдруг дернулся и перегнулся через стол.       — В-василиса, — севшим голосом сказал он, встретившись с не менее удивленным взглядом своего деймона — только извивающийся хвостик из пасти торчит. — П-пусти Родиона.       Анисий же совсем не дышал.       Родион умудрился не попасть ни на один клык — Василиса спокойно выпустила его, плюхнув обратно на свои лапы — только теперь он был обслюнявлен и снова даже не пискнул, продолжая растерянно лупать бусинками глаз.       — П-простите, Анисий. — Тюльпанов, увидев невредимого деймона, вспомнил, как следует дышать, и взглянул на шефа.       Плотный сумрак уже давно окутал комнату, и только на столе Эраста Петровича за кипами бумаг и газет горела настольная лампа, вычерчивающая аляповатым желтым светом его рабочую зону. Это же освещение накладывало на красивое лицо шефа тени усталой муки, и у Анисия немного сжалось сердце оттого, что он ничем не мог помочь Эрасту Петровичу — только тихонько сидеть на месте, да и с тем, увы, не справился из-за произошедшего с Родей.       Впрочем, мыш своей вины не ощущал и вновь полез Василисе под тяжелую лапу, а с нее — взобрался ей на спину.       Эраст Петрович к бумагам так и не вернулся — он мягко встал из-за стола, хищно повел плечами, разминая мышцы, и сел во второе кресло. Нездоровая тень сошла с его красивого лица, но пальцы рук никак не находили себе места и мягко гладили ладони. Анисий так и замер, вновь забывая вдохнуть, глядя на то, как шеф задумчиво смотрит в сторону, наверняка глядя на их деймонов, что все еще лежали у рабочего стола.       — Завидую я вам, Т-тюльпанов, — вдруг высказался Эраст Петрович, и у Анисия что-то щелкнуло в груди, до боли перехватив горло. Чему тут завидовать? Почему? — Не делайте такое страшное лицо, я совершенно с-серьезно.       Фандорин перевел взгляд на Анисия, который уже надул щеки, чтобы выразить все мысли, разом накатившие на него: и про то, что завидовать ему совсем не надо, и что это Анисий завидует шефу, и почему вообще шеф завидует, и что Анисий никогда не подвергал слова шефа сомнению. Все оно как-то завертелось в голове, но с языка так и не сорвалось.       — Ваш Родион такой м-маленький и незаметный — то, что нужно для работы под п-прикрытием, — Эраст Петрович легко улыбнулся, замечая, что у Тюльпанова никак не хватает сил задать вопросы. — Я могу легко надеть на себя чужое л-лицо, сменить одежду и подделать голос, но моя Василиса часто выдает м-меня слишком рано.       Как по волшебству, черная пантера тут же оказалась у Эраста Петровича под рукой, и он любовно провел по ее шерсти на загривке ладонью, наконец-то успокаивая пальцы. Родион все еще сидел на ее спине, нахлебничая, и Тюльпанову стало безумно за это стыдно — его тут нахваливают, а он хамит и портит такой момент!       — Я не согласен! — горячо вспыхнул Анисий, укоризненно глядя на мыша, который разве что язык ему не показывал. — Ваша Василиса — такой прекрасный деймон! Она и красивая, и… большая… и вообще…       Тюльпанов вдруг замолчал, понимая, что убежал вовсе не в ту степь — шеф ему про работу, а он тут про лирику заговорил. Глупо получилось.       Но Эраст Петрович вместо того, чтобы возмутиться, совсем нежно улыбнулся и приятно порозовел. Василиса вторила ему утробным мурлыканьем и очень уж хитро навострилась.       — Вы хотите п-погладить? — Фандорин приподнял брови и сделался еще более красивым — ему бы на троне каком-нибудь восседать. На египетском, например. Ну, потому что он как мужское воплощение Бастет — удачно сложенный, гибкий, опасный, как его пантера.       Анисий понял, что молчит слишком долго.       — Кого?       — Не меня же! — вдруг рассмеялся Эраст Петрович, и румянец на его лице стал намного ярче. Тюльпанов подумал, что сейчас выглядит и того хуже — уши пылали так, что, казалось, вот-вот отвалятся.       — Хочу, но, шеф, — договорить Анисий так и не смог, потому что Василиса уже появилась у его ног и сильно ударилась лбом о коленки, обтираясь о них щекой с колючими усищами. Анисий пискнул и подобрался, прижав к груди руки и неверящее уставившись на подобное благославение, свалившееся с небес.       Тюльпанов еще раз взглянул на Эраста Петровича — точно можно? точно? шеф, вы уверены? Вы же знаете, что трогать чужого деймона — это очень интимный жест? Один ваш неодобрительный взгляд, и Анисий хоть здесь совершит сэппуку, перед этим уточнив у Масы, как его правильнее сделать.       Но Эраст Петрович спокойно держал свою голову рукой и чуть-чуть прикрывал лицо ладонью, скрывая улыбку, которую все никак не мог убрать с губ. Его щеки стали совсем красными, впрочем, сам Анисий тоже не мог похвастаться выдержкой, что была еще хуже, чем у шефа.       Пантера продолжала ластиться к ногам, и Тюльпанов сдался, аккуратно протянув к Василисе обе руки, и та довольно заурчала еще громче, подставляя горло совсем как домашняя киса. Анисия буквально разрывало от восторга, и он не мог прекратить щупать круглые кошачьи уши, ее плотные щеки, длинные усы и в целом любоваться ей всей своей душой.       — Василиса такая красивая, — Анисий даже свой голос не узнал — он был таким ребяческим, мягким и едва слышным, что шеф наверняка не различил его слов, зато Василисе комплимент явно пришелся по душе, и ее яркие глазищи заблестели еще хлеще, а мурчанье стало до бесстыжего громким.       Тюльпанов так и не понял, сколько времени он был занят расчесыванием шерсти, но, как только поднял глаза на Эраста Петровича, заметил, что тот сидит как-то чрезмерно прямо и смотрит на него вопросительно. Анисий уже захотел отдернуть от Василисы руку, как заметил, что Родион — этот наглый мыш — крутится у шефа в ладонях, обвив ему пальцы хвостом.       Стало так ужасно стыдно, что Анисия обдало могильным холодом. Впрочем, Эраст Петрович, распознав его панику, быстро отозвался:       — Я же могу его п-погладить?       Тюльпанов моргнул, вдруг догадавшись, что все это время шеф сидел так напряженно, потому что Родя влез к нему без разрешения, и Эраст Петрович, не получив четкого одобрения, так и сидел, не зная, можно ли погладить чужого деймона. У Анисия от нежности сжалось сердце, и он быстро-быстро закивал, глядя, как Фандорин наконец расслабляется и мягко проводит Роде меж ушей.       Внутри разлилась такая щемящая радость, что Тюльпанов едва не захныкал и, совсем потеряв голову, сполз с кресла на пол. Василиса тут же рухнула ему на ноги, обездвижив, и растянулась во всю свою немалую длину, то сжимая, то разжимая свои огромные лапы с крючковатыми когтями.       Наверное, Анисий так и уснул, потому что почему-то все вдруг исчезло, и в мир его вернуло мягкое потряхивание плеча. Тюльпанов дернулся вверх, щуря глаза, и увидел, что шеф стоит над ним и весело улыбается.       Анисий лежал на диванчике в кабинете шефа, что, впрочем, его не удивляло — он часто ночевал на нем, когда дело оказывалось слишком сложным и приходилось работать день и ночь, составляя Эрасту Петровичу компанию. Однако сейчас в голове все перепуталось, и Анисий не мог понять, в какой момент уснул и что именно из того, что он помнит, было на самом деле.       — В-вставайте, Тюльпанов, нам н-нужно бежать, — шеф уже явно был готов сорваться с места, как молодой сеттер, взявший верный след. И Анисий, заразившийся энтузиазмом Эраста Петровича, который в последнее время хандрил, скоро вскочил на ноги.       — П-приводите себя в порядок, я в-вас жду, — Фандорин ушел к столу, быстрым движением рук перекладывая бумаги и выбирая из них те, что, видимо, ему сейчас наиболее нужны.       Тюльпанов, не задавая вопросов и более не мешкая, взял в руки Родю, который все еще сопел на спинке диванчика и даже усом не дернул. А тут еще Василиса как-то внезапно появилась перед ним и хитро сощурилась.       Анисий посмотрел на нее слегка смущенно и обернулся на шефа, который, почувствовав взгляд, поднял голову, оценил обстановку и быстро кивнул. Внутри снова все сжалось, и Тюльпанов так же восторженно, как и вчера, провел рукой по большой кошачьей голове и едва не упал обратно на диванчик, когда Василиса в ответ обтерлась ему по ногам, явно не соизмеряя своих немалых сил.       Через пятнадцать минут они уже стояли в коридоре. Маса очень по-домашнему ругался на японском, пока Эраст Петрович накидывал пальто и спешно подхватывал трость. Анисий рядом одевался чуть менее ловко, но был готов бежать куда угодно, чувствуя, как все внутри дрожит от невыраженной радости.       И только на выходе шеф вдруг немного притормозил и как-то странно поглядел будто бы на Анисия, но одновременно мимо него.       — Я м-могу?       Тюльпанов нахмурился, покрутил головой и заметил, что Родион стоит у его правого уха на задних лапах и тянется к плечу Эраста Петровича. Сердце ухнуло в желудок, и Анисий почуял, что снова ужасно краснеет.       Головой он все-таки кивнул.       Мыш щелкнул по плечу Тюльпанова хвостом, состроил предательскую морду, и ловко перескочил на пальто Фандорина, уткнувшись в мех его воротника. Василиса же, в обход привычке держаться от шефа справа, встала ровнехонько слева от Тюльпанова, подлезая тому под руку, что привело Анисия в совсем бедственное состояние.       Свежий воздух улицы слегка очистил голову, но во рту все еще было сухо, и Тюльпанов держал себя на ногах только физическими силами, так как все внутренние давно его покинули.       — П-простите, Анисий, — вдруг отозвался Эраст Петрович, когда они оба погрузились в экипаж. — Я н-не хотел бы пользоваться подобным п-положением вещей в работе…       Тюльпанов чувствовал себя дурачком еще сильнее, чем обычно, не совсем понимая, о чем говорит шеф.       — Но с-согласны ли вы обменяться д-деймонами для сегодняшнего д-дела? — Анисий моргнул, все еще не понимая связи. — Мы будем д-держать расстояние не больше д-десяти метров, я возьму в-вашего Родиона, а вы п-постоите в стороне с Василисой, ч-чтобы я не привлекал так много внимания…       Тюльпанов начал понимать.       — Если в-вы скажете нет, я не стану в-вас об этом просить. Я п-понимаю, что это опасная зад-думка, и шансов немного… — Эраст Петрович говорил что-то еще, розовея лицом. И Тюльпанов понял. Он вдруг смело рассмеялся, сам удивившись своей храбрости, и закивал головой.       Боже, это же было так очевидно.       Он же на все готов.       И если он может помочь шефу подобным образом? Конечно, он согласен.       Однако Эраст Петрович попытался рассказать еще о куче минусов, словно стараясь его отпугнуть от затеи, которую сам же и придумал. Но Анисий уже не слушал, почесывая пантеру Фандорина за ухом.       Все очевидно и так.