эльфийская песнь

Когда в сердце эльфа проникает печаль, каждая ее капля становится нотой, отзывается в голосовых связках, сплетая арфу в грудной клетке. Музыка этих чувств самое болезненное, что доводилось слышать любому живому существу. Золото растекается по кровеносным сосудам, замедляет ток, и попавший под чары замирает подобно белокаменной статуе. Каким бы сладкогласьем не обладал человек, только эльфийскому народу под силу породить своим сердцем мелодию тьмы разрушенных надежд. Тяжелый сладкий аромат цветов. Так воздух пахнет лишь после слабой грозы, которая будто пугает нежные бутоны в зеленых лугах, и в каплях воды собирается пыльца. Драгоценные частички волшебного запаха Дориата. После долгого вечернего дождя, листья на деревьях Лихолесья становятся холодными стальными пластинками, направляя ветер в сторону окон дворца. Легкие дуновения оглаживают светлую мягкую кожу Леголаса, ледяными мазками по скулам к вискам. Так словно серебряные перстни на руках отца осторожно очерчивают черты его лица. Переплетение металлических ветвей на пальцах всегда казалось юному эльфу скрытой демонстрацией силы – даже с виду беззащитное растение может в один миг противостоять нападению. Воздух как ледяные ладони, исполненные нежностью из далекого детства, где ласка родителя не была фантомной. Он подставляет лицо туманным, влажным потокам и поет. Надрывно, как в тех легендах, где птицы поют лишь перед своей смертью. Так ли давно сошли алые раны войны от колчана с плеч и спины, так ли давно холенные белые пальцы перестало ломить от усталости удерживаемого лука и стрел. На поле боя губы не могли выпустить лишнего слова, только подчинение приказам. Сомкнуть губы еще сильнее, так что не спасала древняя эльфийская магия вечной красоты. Орудия попадают точно в цель, пробивают чьи-то доспехи. Розовый бархат ланит в крови, как напоминание о потерянных юношеских поцелуях. Леголас ощущал вкус металла, обводя языком ровный ряд зубов, и те пару секунд он представлял себя вновь на славном пиру, отпивая из серебряных бокалов. Тогда он вспоминал отца, своего единственного правителя, оставшегося в родных краях. Долгие месяцы письма были непозволительной роскошью, долгие месяцы каждый вздох звучал молитвой о возвращении домой, чтобы встретить покровительственный, высокомерный взгляд серых глаз, прикоснуться поцелуем к ладоням, долго стоять пред троном на коленях, впитывая знание, что с ужасной войны они вышли живыми. Кровь от крови, adar. Только так рождается истинный свет, ведущий воина, ведущий сына в отчий край. Не у каждого сражения есть конец, сменяются враги и флаги воюющих, остается потребность в безопасности. Сейчас пальцы сжимали мрамор ограждения, а боль медленно раскрывала душу, терзала ранее привычные мысли. Когда у твоего горла не приставлен клинок, поток сознания тяжелее держать под контролем. Все его тело подчинялось песне, запахи лесов наполняли легкие сладким и травяным ядом, он будто был инструментом в ловком управлении чужого образа. Все те дни, что прошли по возвращению из похода, Леголас не мог отойти от Трандуила, следуя каждому жесту, вздоху и слову. Он напитывался тем, что отняла у него долгая разлука и взросление. Война изменила их обоих, осознание этого встретило юного эльфа в объятиях adar в тронном зале. Столетиями он жаждал внимания отца, как жадный до воды цветок в пустыне, и вот родительские руки судорожно сжимают его плечи, а сердце глухо отбивает такт новой песни. В эту ночь на кровати в своей спальне Леголас ощутил, что каждый его мускул пронзает дикой болью, подобно если в них прорастали бы дикие побеги как бурной весной. Его голова тяжело опустилась на подушку, переполненная мыслями о Трандуиле, и он тонул в шелке холодного постельного белья, хватаясь судорожно пальцами за складки, сжимая их в кулаках, оголяя перину, сливаясь воедино с белизной материи. Сначала кожа ладоней, предплечий, грудной клетки, затем ступни и крепкие бедра. Напряжение раздирало молчаливой песней. Он вскочил с ложа, не чувствуя ног, метнулся к открытому балкону и замер. Только тогда Леголас отпустил свой голос на свободу. Растения у стен дворца сонно покачивали листьями и сокрытыми в бутонах цветками, ночные животные и птицы не смели прервать принца. А капелла разносилась по коридорам без стен, наполняла комнаты крепко спящей прислуги, будоражила гладь хрустальных вод в озере. Сейчас весь мир казался ограниченным звуковым пределом, жизнь существовала лишь там, где плакала его душа, где понимали речь на синдарине. И все же в единении с этой мукой, Леголас не мог знать, что пение доносится до покоев обеспокоенного отца. Кровь от крови, adar. Трандуил, не сломленный войной, но одаренный её шрамами, чувствовал, как скорбь медленно рушила его хладнокровие, заставляла сомневаться в методах воспитания сына. Долгими днями, ночами он молился о возвращении Леголаса живым, о том, чтобы его лук не знал промаха, а стрелы врагов, их удары мечом обходили тело юноши. Эльфийский народ никогда не возводил храмов, подобно людям, ведь для них вся Арда - святое место. Но сейчас слыша этот зов, король бежал к его источнику, ведомый странный ощущением долга, как если бы его звал бог. В голове правителя никогда не было идола, высшего существа, которого бы он страшился. Самый ужасный и прекрасный вид молитвы – песнь истинной любви. Бог глух к ней. Множество ступеней и коридоров. Походка не теряла изящества даже в спешке, серебристая тяжелая накидка взлетала в воздух от резких поворотов в закоулках дворца. Эльф не коснулся двери стуком перед тем, как войти в темную, едва освещенную луной комнату. С тревогой взглянув на стройную фигуру, едва темневшую на фоне ночного Дориата, Трандуил несмело приблизился к юноше. Тот даже не обернулся на скрип, на тяжелые шаги и тихое дыхание отца: способности воина тонули в естестве эльфа. И владыка, боясь спугнуть, разбудить, приближался к нему. Сейчас любой окрик станет ошибкой, из песни юношу стоит выводить мягко, как сноходящего. Вот медленное прикосновение к плечам, почти не ощутимо, как и ветер в светлых волосах. Шепотом рядом с виском выдохнуть: "Леголас, nin iond, я здесь. Вдохни глубже, ты вернулся домой". Грудь под вышитым кристаллами одеянием прижимается к спине принца, окутанного кошмарами и непонятными эмоциями. Песня обрывается на середине слова, мальчик закашливается, ловит сухими губами холодный воздух, ноги подводят как после многочасовой дороги. Только руки старшего придерживают истощенное тело, расслабленная улыбка касается волос на макушке. Принц очнулся, хотя сам не может поверить в это, цепляясь в рукава накидки отца. "adar, что ты здесь делаешь?" в ответ Трандуил молча подхватывает на руки Леголаса и осторожно несет, опускает на кровать. "Твоя песня позвала мое сердце. Она так громко стучала в окно, как последняя песня у терновника перед смертью. Мне было страшно потерять тебя, filigod", - в тусклом свете свечных огарков грелась корона на его голове, дорогие одежды напоминали о том, кто был перед ним, но юный эльф тянулся к любовному лику отца, как в детстве. Леголас нескончаемо шептал его имя и слова прощения как на покаянии, покрывая поцелуями запястья, бусины на подоле камзола, не смея ни на миг отстраниться. Вся душа была переполнена отчаянным желанием быть ближе, не терять ласку и заботу, звеневшую в голосе старшего. Зеленолиста мог бы беспокоить род любви, что сейчас горит в нем, но, когда слезы трогали серебряные перстни, а щеки принимали тепло тыльной стороны ладоней, это казалось слишком правильным, одобренным высшими сущностями. Однако едва отцовские пальцы коснулись подбородка юного эльфа, очарование рухнуло. Так будто его отталкивали, порицали. Струны арфы внутри напряженно загудели, вздрогнули словно сейчас порвутся и разорвут металлом остатки здравого смысла и сознания. Этой ночью он травил себя собственным ядом, уверяясь, что подобные чувства к отцу смертельны, губительны для Трандуила, что Леголас откажется от жизни при малейшей угрозе для короля. Но благодатные движения притянули его лицо ближе к лику adar. Трандуил знал, как непозволительно его отношение к сыну. Знал и перекрывал все мысли долгом пред умершей женой, обязанностями правителя, холодным высокомерием ко всем людям. Но эта война показала, что саванн смерти может накрыть и бессмертного воина, ее когти в опасной близости скрежетали у их артерий. Этот вечный страх потери развязывал ему руки сейчас, разрешая в тихой нежности поцеловать Леголаса. Невинное касание к губам, подпитываемое загнанной страстью, жгло уста долгожданным завершением борьбы. Они срослись вместе будто две лозы винограда, в диком заброшенном саду. Война закончилась. Лихолесье оживает вместе со своими правителями, их движениями, жаркими поцелуями. Золотые лучи рассвета бродят по молочной коже, спутанным волосам. Adar и iond крепко обнимают друг друга, находя успокоение лишь в тепле друг друга. Кровь от крови, но лишь так рождается путь, ведущий к их счастью.