Прошлое в сломанных очках

      Я сидел около камина, откинувшись в кресле-качалке, смотрел, как огонь в камине поедает только что брошенную туда среднюю головешку. Сначала пламя охватывало её только снизу, позже брусок начинал чернеть и крошиться, а спустя считанные минуты от него оставалась только горстка пепла и тепло, что так приятно касалось моих ступней. В руках я вертел неизвестный мне котелок, ранее найденный на крючке в прихожей. Мне приходилось подносить тот поближе к свету, чтобы как следует рассмотреть ещё влажные пятна на его отогнутых краях — фетр из кроличьего меха долго держит влагу.       Середина дня, а на небе не было ни единой грозовой тучи, только белые, почти прозрачные облака проплывали над верхушками городских домов. Где же этого бедолагу мог застать дождь? Не исключено, что джентльмен прибыл из другого города утренним рейсом, учитывая, какую форму носила эта шляпа. В нашем небольшом провинциальном городишке ни один здравый мужчина не променял бы свой цилиндр на новомодное британское «изобретение». Не иностранец ли он, мой гость? Ещё одна удивительная находка — светло-русый волос на внутренней стороне, который я аккуратно отложил на высокий кофейный столик рядом с собой.       Долго гадать мне не пришлось. Из залы я мог слышать, как открывается входная дверь, и внутрь заходит Модестайн. Его шаги я мог узнать из нескольких тысяч, пусть даже все лучшие танцоры Франции пустились бы плясать в этом доме сию секунду. Дело не в том, что звуки были какими-то особенными: юноша почти всегда ходил без трости, легко, почти беззвучно переступая с ноги на ногу, что сравнимо, пожалуй, только с девушкой из благородного дома. Секрет заключался в том, что, невзирая на тайны, которыми оброс парень, его повадки были изучены мною в первые же месяцы, как только мсье Бонне изъявил желание съехаться.       — Доброе утро, mon coeur*, — я старался держать себя в руках, не выдавая свои подозрения, — и давно ты выходишь на утренний променад? Готов поклясться, когда я оставил тебя, ты считал, что сон — лучшее из развлечений в выходные дни.       — Ой! — он охнул, попятившись назад. — Роберт, какого чёрта! Ты разве не в Бордо?       Он присел на диван, краем глаза поглядывая в зеркало над камином, зачесывая темные кудри за уши. Признаться, не такой реакции я ожидал от него. Я привык к его чрезмерной сдержанности, потому мечтать о том, как мой возлюбленный прыгает ко мне в объятия, не приходилось. Однако неужто я не заслужил одного несчастного поцелуя после стольких дней разлуки?       — Не рад меня видеть? — спросил я, подсаживаясь ближе к нему.       — Я не ожидал застать тебя здесь. В письме ты говорил, что дело выдалось сложным и тебе потребуется ещё немного времени, чтобы во всём разобраться…       Я не дал ему договорить, приставив указательный палец к его губам. Только сейчас, взяв юношу за руку, я почувствовал, как он дрожит и сильно потеет. Если бы не та проклятая шляпа, найденная часом назад, я и не посмел бы думать о таких вещах, которые так сильно растравливали мой разум и терзали душу. Модестайн был напуган. Стоило ему услышать мой голос, он тут же вскрикнул от неожиданности, но оставался бы он таким встревоженным, если бы не очередной секрет?       — Я прекрасно помню, что писал. Полиция решила сама вести это дело, отказавшись от помощи дуэта сыщиков и моей в том числе. Если они не хотят поймать убийцу немолодого джентльмена, я не буду навязывать им свою помощь. Очень жаль его жену, которая, не успев оправиться от потери родного сына, стала вдовой, — мне потребовалось время, чтобы продолжить. — К нам никто не заходил?       — Только изредка соседка приходила коротать общее время за ужином.       — Леди носят такие головные уборы?       Я протянул мсье Бонне утреннюю находку, не отрывая своего взгляда от изменений на лице молодого человека. Возможно, кому-то его реакция показалась бы вполне естественной: сбитый с толку, он рассмотрел предмет и отложил в сторону. Но едва его пальцы коснулись мягкого фетра, мышцы его лица напряглись, а сам он с почти нескрываемой досадой поджал губы. Он не передал котелок обратно и не положил на колени, недолго раздумывая, Модестайн грубо откинул «улику» подальше от себя.       — Нет, полагаю, она принадлежит мужчине, — ответил тот. — Ты нашел её здесь?       — На вешалке в прихожей.              Повисла тишина. Мой возлюбленный обхватил подбородок пальцами, нахмурившись, смотрел на шляпу. Я знал, что тот не стал бы так делать. Когда голова парня забита мыслями и неразгаданными загадками, он едва ли меняется в лице — часто даже начинает лучше справляться с домашними делами или мастерить из дерева несложные фигурки, чтобы занять руки.       — Несколько дней назад к нам заходил клиент, — сперва я даже обрадовался от таких новостей, — он хотел поговорить с тобой лично, потому быстро ушёл. Он легко мог бы носить такое.       — Только вот она ещё мокрая, — я встал с дивана, нависая над своим подопечным. — Потому я хотел бы услышать правду, а не то, что ты пытаешься сейчас выдать за неё.       — Может, ещё не успела просохнуть.       — Конечно, если ты держал её на улице или в погребе, где всегда сыро. Тем не менее, я нашел её тут.              Он молчал, и это выводило меня из себя. Я подошел к обеденному столу, где уже стоял полный графин с водой, приготовленный к завтраку, изо всех сил плеснул в сторону вруна, задевая его любимую жасминовую гардению и оставленный открытым табак. Модестайн резко вскочил. Отряхиваясь, он подбежал ко мне, вырывая из рук вазу.       — Что ты делаешь?!       — Кого ты принимал у нас в квартире сегодня утром? Кто этот человек? — я засыпал его вопросами, на которые не получал ответа.              Происходящее начинало переходить в драку: месье Бонне оттягивал меня за воротник, а я, в свою очередь, старался заломить ему руку, повалить на пол и влепить пару пощёчин, раз слова не слишком действовали на него. Мы двигались по комнате, вцепившись в друг друга, расталкивая мебель вокруг себя. Наконец он оступился, зацепившись за край ковра, быстро потерял равновесие и упал на деревянный наборный паркет. Глухой звук от удара разлетелся по комнате, будто предупреждая, что пора остановиться. Как бы я ни хотел сделать это, было поздно. Моё лицо, покрасневшее от злости и обиды, нависло над изящным, невесомым телом юноши. Я сильно ударил его по щеке, снова задав тот же вопрос.       — Не сходи с ума! — он тоже перешел на крик. — Что бы ты ни думал себе, это неправда. Я расскажу тебе всё, как только ты придешь в себя. Прости. Прости меня!       — Твои извинения ничего не стоят, — я схватил его за горло, не давая словам вырваться из уст парня.       — Я… — на длинных темных ресницах выступили крупные слезы, — уйду от тебя прежде, чем ты нанесешь ещё одну пощёчину, если не остановишься сейчас.              Он лежал подо мной, словно фарфоровая шарнирная кукла, которой неаккуратно играли дети, и теперь та потрескалась, потёрлась, может, кое-где откололись кусочки. Волосы торчали в разные стороны, пальцы его содрогались, когда юноша пытался дотронуться до моей пылающей щеки. На коже выступили кровяные пятна там, где ранее были мои пальцы, цвет варьировался от ярко-бордового до желтоватого. Я поднялся. Мне хотелось подать Модестайну руку, но с присущей мне гордостью я одернул себя и позволил парню справиться в одиночку.       — Теперь, — у меня появилась отдышка, — ты расскажешь, кто это был?       Он снова молчал. Я слышал его тяжелоё дыхание; подбородок парня то поднимался, то опускался, будто он собирался что-то сказать, но останавливался. В глазах я не видел раскаяния, только привычное равнодушие застыло на его лице, будто ещё секунда – и он нырнет вглубь дома и станет, как обычно, поливать растения, протирать пыль на книжных полках. А вечером сядет перебирать утреннюю почту, там же, около камина или на подоконнике в кухне заснет.       — Ты ревнуешь? — спросил он, придерживаясь за стену, двигаясь в сторону залы.       — От меня сложно что-то скрыть, ты знаешь. Потому говори, если тебе есть, что ответить. Однако мы оба понимаем, что это конец.              Воспитание не позволяло мне опускаться до нецензурных высказываний, вороша былое и припоминая всё плохое. Я бы соврал, если б назвал себя несчастным рядом с ним. Не было ни дня, когда я мог бы усомниться в его верности и преданности. Он полностью принадлежал мне: его хозяйственные руки, острый ум и чуткое сердце были моими. Однако сейчас я был сбит с толку. Что бы ни произошло в моё отсутствие, он решил не говорить мне и попытаться обвести меня вокруг пальца. Меня! Не только своего возлюбленного, но и прославленного детектива.       — Эмоции не дают тебе думать, mon amour*, — он сидел около камина, не поворачивая ко мне голову. — Ты видел сегодняшнюю погоду — она прекрасна, ты не согласен? Почему ты решил, что шляпа мокрая?       — Мужчина мог прибыть из другого города и попасть в непогоду там, — я так сильно сжал кулаки, что невольно поморщился. — Ты думаешь, мы играем в игру?       — Но ты неправ, — юноша по-прежнему оставался холоден.       — Не думай, что можешь манипулировать мной. Ты не мой заказчик, и не тебе критиковать мою работу! — я ударил рукой по столу.              Наконец, мсье Бонне взглянул на меня. Прежде я никогда не видел у него таких грустных глаз – покрасневшие от слез, он держал их едва приоткрытыми и глядел из-под густых ресниц. Мокрые следы на подбородке, шее и под глазами поблескивали на свету от разогревшего огня. Высокий ворот рубашки хоть и закрывал оставленные моими же руками раны, но, стоило только юноше наклонить голову или податься вперед, и перед глазами возникала жуткая картина.       — Нет-нет, — я подбежал к нему, прижимая всего к себе, — я не мог сделать это с тобой.       — У нашей милой соседки должна быть заживляющая мазь. Она работает в аптеке и уверен, если ты скажешь, что я уронил на себя стеллаж во время влажной уборки, Камилла не откажет. Она живет в доме напротив, уверен, ты знаешь адрес.       — Это поможет?       — Лекарство? Откуда я знаю, — он пожал плечами, — тебе в любом случае нужно пройтись. Только задержись возле зеркала и приведи себя в порядок.              После этих слов он пальцами, как дамским гребнем, убрал упавшие мне на лицо пряди волос. Руки по-прежнему дрожали, хоть и не так заметно, как пару минут назад. Я всегда знал, что единственную тайну, которую не сможет разгадать мсье Мартен из города Тулуба — собственный молодой человек. Я не знал, откуда он и кто его родители, не знал, живы ли они вообще. Его представили мне как мальчишку с большим наследством, но без жилья, работы и дамы сердца. Мне показалось всё это странным, но после рекомендаций старого знакомого я позволил ему обучаться у меня, вести бумажные дела и заниматься хозяйством, пока меня нет в городе.       Сложно сказать, когда его тёмные, не выражающие ни одной людской эмоции глаза стали первым и последним, что я мог видеть перед собой, просыпаясь и засыпая у себя в постели. Может, это происходило постепенно, а может, сразу после той первой ночи, когда мы оба выпили и болтали до утра, радуясь очередной разгаданной загадке. Что я мог сказать наверняка? Конечно, только то, что он любил меня.       «Проклятая шляпа», — думал я, проходя мимо одной из арок, ведущих во внутренний двор.       Под ногами что-то треснуло. Я отскочил назад, рассматривая каменную брусчатку. Недалеко от меня лежало пенсне*, которое порядочно согнулось под весом моего тела: медная оправа вогнулась внутрь, тем самым отколов кусочек стекла. Я обернулся, рассматривая лица прохожих, чтобы удостовериться, что ни один человек не ползает по земле, выискивая пропажу. Нет, никого. Очки были дорогими: позолоченная оправа и толстые стекла. Сложно было удержаться и не примерить, тем более, я всегда хотел прикупить себе такой незатейливый аксессуар.       Как только пружинка сдавила переносицу, мир изменился — облака будто стянула невидимая рука, дороги опустели и наступили сумерки. Через арку прошел мужчина. Быстрым шагом он направился в сторону нашего дома. Он был широкоплечим блондином, хотя держал себя как коренной француз. На нём была та самая шляпа, потому я незамедлительно рванул к незнакомцу, но тот, казалось, не видел меня. Я попытался схватить мсье за руку, но его не остановили ни мои прикосновения, ни крики. Наконец, он остановился, но в ту же секунду на него вылилось ведро воды – я едва успел отбежать в сторону, не уронив трость от неожиданности. В окне мелькнула кудрявая голова Модерстайна.       Мужчина крикнул что-то угрожающее и зашёл в дом. Я знал, куда он направлялся, и хотел последовать за ним, но будто невидимая стена стояла передо мной, не давая ступить и шага внутрь здания. В голове всё перемешалось, и единственное, что я мог выделить, свой же голос: «Догони его!» Я не понимал, что происходит, но времени не было, потому я снова сделал пару настойчивых шагов по направлению к своей квартирке. Ничего не изменилось — я продолжать стоять на прежнем месте.       «Чтоб его», — подумал я, и, протирая лоб, уронил очки на порог.       Облака снова повисли над макушкой, совсем низко, как тогда, когда я вышел на перекрёсток. Люди забегали вокруг. Спеша по своим делам, они не обращали внимания на мужчину, стоящего с почти разбитыми очками в руках посреди улицы. От яркого солнца я даже поморщился, уже привыкший к предутреннему сумраку. Трещины на линзах медленно двигались к противоположному краю стёкол, и, хотя я не был экспертом, понимал, что поношу я их ещё недолго.       «Не могло же мне это показаться», — действительно, я начинал верить в чудо, и дыхание перехватывало.       Я рванул вверх по лестнице, забыв о том, что хотел одолжить мазь для мсье Бонне. Я мог достать её в любую минуту, думал я, а вот треснувшие очки не станут долго служить мне. Мой возлюбленный ждал меня там, где мы и расстались — сидел в кресле около камина, держа в руках одну из книг моей домашней библиотеки.       — Быстро ты, — ответил он, загибая страницу.       — Я не ходил,— бросил я кратко. — Но дай мне всего секунду! Я должен кое-что проверить.       Если бы я стал доказывать ему, что неисправный аксессуар показывает будущее, юноша непременно бы вызвал санитаров. Он, бывало, шутил, что с годами я становлюсь всё больше похож на детектива из рассказов — громкий, растерянный и, в общем, чудаковатый. Я и сам не отрицал этого, но сейчас я был уверен в ясности своего ума и как никогда и стремился к разгадке. Я аккуратно надел очки, придерживая стёкла кончиками пальцев.       Комнату наполнил приятный розоватый свет, Модестайн переместился со своего прежнего места на кухню. В руке он держал нож, который был чуть острее ножа для масла. Дверь распахнулась, и я увидел уже знакомое лицо. Мужчина повесил котелок на вешалку. Не снимая верхней одежды, он прошёл внутрь.       — Я полностью промок, — вошедший не представился, — не предложишь мне сменить одежду? Я проделал большой путь, чтобы догнать беглеца.       — Зря ты прибыл в город, — сказал парень, не выпуская своего «оружия» из рук.       — Я прочитал твою статью в газете и был впечатлен. Жаль, конечно, что ты только подмастерье своего возлюбленного.       — Ты ничего не знаешь о Роберте, — перебил его тот. — Я не рад тебя видеть, Жером. Я провожу тебя к двери.       — В этом нет нужды, — мужчина покачал головой. — Совсем скоро я стану последним, к кому ты сможешь обратиться за помощью. Родной, я прошу тебя собрать вещи и покинуть этот мерзкий город, пока не поздно. Мы не станем дожидаться Роберта и отплывем на родину ещё до заката.       Мне показалось, мужчина хотел обнять мсье Бонне, но тот резко отдернул руку, обнажая нож. Вряд ли юноша мог ранить непрошенного гостя, но глаза, прежде такие спокойные, вмиг стали глазами безумца — широко распахнутые, с крошечными, почти невидимыми бегающими зрачками посередине. Жер попятился к выходу.       — Мы любили друг друга, — шептал тот, — родители были готовы принять нас.       — Отец был готов повесить нас обоих, когда застал тебя в моей постели, — прежняя аккуратность юноши сменилась на гнев. — Он бы сошёл с ума, если бы знал, что ты силой заткнул мне рот и приставил лицом к стенке, братец.       — Я был молод. Ты не понимаешь, как я был зол, когда увидел тебя с той девушкой в столярне! Вы так мило болтали, а твои глаза по-особенному горели, когда она рассматривала твоих самодельных рыцарей. Ты никогда не смотрел так на меня. Отец просил тебя быть серьезнее, а ты до шестнадцатилетия вырезал игрушки из остатков, что находил около печи, помнишь? — он был почти около двери.       — И продолжил бы, если не пришлось бежать, — он вздохнул, — повезло, что старик недолго прожил после такого потрясения. Не за его ли наследством ты приехал? До меня доходили слухи, что теперь ты помогаешь знатным мсье справлять их… естественную нужду. Неужели ни один так и не заплатил?       — Слухи на то и слухи.              Я не мог пошевелиться. Я никогда не видел Модестайна таким разозленным, казалось, ещё секунда – и молодой человек прыгнет на брата и перережет тому глотку. Его руки не дрожали, однако ладони покраснели от той силы, с которой он сжимал нож. Пружина на пенсне начинала слабеть, и я боялся, что так и не узнаю всего. С детства эта черта мешала мне вовремя остановиться.       — Я предложил тебе разойтись по-хорошему! — крикнул Жерар, распахивая створки дверей. — Если ты не хочешь, чтобы все леди города шептались за твоей спиной, ты должен расстаться со своей ищейкой и быть со мной. Я зайду завтра за ответом, mon trésor*.       — Ты не докажешь.       — Я знаю местоположение каждой родинки на твоем теле, каждого шрама и царапины, родимое пятно внизу спины, — он улыбнулся, обнажив передние зубы, — знаю, как заставить тебя млеть и таять, чтобы ты снова принадлежал только мне.       Входная дверь закрылась. Мсье Бонне уронил нож, присел на пол и оперся головой об стенку, прижимаясь щекой и лбом. Он казался обессиленным и подавленным, глаза смотрели в одну точку. Не было слёз и жалких всхлипов с его стороны, хотя у меня самого щипало глаза от увиденного. Накинув пальто, он вышел вслед за мужчиной.       — Ты закончил? — спросил меня он, когда я снял пенсне.       — К тебе приходил брат, — начал я. — Ты вылил на него воду и угрожал ножом, и, к сожалению, ваш разговор я тоже слышал.       В горле встал ком. Я протянул юноше очки и рассказал, как нашёл их, как пытался догнать Жерара и слышал разговор между братьями. Он слушал заинтересованно, сперва чуть недоверчиво, но всё же закивал головой, когда я закончил, подтверждая мои догадки.       — Я не стану их надевать. В этой квартире произошло много всего, а забивать голову ненужными людьми – самое последнее дело, — он рассматривал аксессуар, точнее то, что от него осталось. — Это не первый визит старшего мсье Бонне и не последний. Он гнался за мной и деньгами отца из другой части Франции.       — Ты простишь меня? — я встал на колени перед ним, сжимая хрупкую ладонь в своих.       — А ты? — губами он дотронулся до моего виска. — Из-за моего непутевого родственника нас ждут неприятности.       — Он преступник, а на нашей стороне закон, — я перевел дыхание. — То, что он сделал с тобой — ужасно.       — Ты подашь на него в суд за то, что он сделал с десяток лет назад? — юноша улыбнулся. — Нет. Я хочу переехать. В другой город, страну…а может мы переберёмся за океан. Я буду твой, а ты — мой. Никто не изменит этого.              Он присел рядом, обхватив мои плечи, притянул к себе и поцеловал. Долго я ещё мог просидеть вот так, пока дыхание не перехватило бы или искусанные губы не заболели от напора молодого человека. Его стоны всё чаще разлетались по комнате, не оставляя мне выбора.И пусть Модестайн остаётся загадкой в моих глазах, пусть сердце и тело не принадлежало мне до нашего знакомства, и сложно сказать, будет ли дальше принадлежать кому-либо из живых. А окажись завтра в моих руках ещё одни подобные очки, я выкину их без раздумий и поспешу домой к любимому, где бы он ни был.