Прощение — привилегия сильных.
© Махатма Ганди.
Я не сделала этого. — И так, Мисс Стоун, расскажете мне что произошло в раздевалке? - полненький мужичок поправил очки на своём длинном, даже слишком, носу и устремил свой взгляд на меня. — Над вами кто-то надсмехался? Я не смогла. — Вас кто-то бил? Я не справилась. — К Вам приставали? Прости меня. — Мисс Стоун, пожалуйста, ответьте на мой вопрос. - я сидела в мягком, бордовом кресле, держа в руках маленькую чашечку с травяным чаем. Директор Браун выжидающе смотрел на меня, он жаждал получить ответы на поставленные вопросы. Я осмотрела помещение, по бокам стояли те самые парни из двенадцатого класса и нагло улыбались, словно заранее предугадали мои действия. Сглатываю, мну руками подол юбки, вспоминая про оставленный парнем след от ногтей на моей ноге. Морщусь, глаза бегают по кабинету. Спиной чувствую их взгляды, довольные, победные, они гордятся тем что почти сломили меня. Я могу поклясться, что слышала в этом помещении запах моего поражения. Прости. — Нет, Директор Браун, ничего не произошло. - выдавливаю из себя улыбку и смотрю на мужчину. Он нахмурился, забавно надул губы, слегка причмокнув ими. Просидел с таким выражением лица где-то с минуту, словно задумавшись, после чего кивнул, будто сам одобряя свои мысли. Встаёт из-за стола и его губы наконец растягиваются в ответной улыбке. — Что ж, тогда не буду вас задерживать, - я ставлю белоснежную чашку на кофейный столик и слышу громкий хлопок дверью. Они ушли. — Стоун, - я вновь уставилась на Мистера Брауна, словно задавая немой вопрос : "Ну что ещё?". — Не стоит врать, когда в твоей жизни происходит что-то плохое, не стоит держать всё в себе. Тебе могут помочь, оказать поддержку, понимаешь о чём я? — Я понимаю, но у меня правда всё хорошо, - в последний раз кидаю на него свой беглый взгляд и быстро разворачиваюсь, спеша к двери. — До свидания! - пулей выскакиваю из просторного, и довольно уютного кабинета. Я забираю свои вещи и иду к выходу, направляясь к парковке, где меня уже ждал чёрный джип. Меня ждёт долгая и мучительная поездка в тишине с мужчиной, который, я уверена, злится. Нет, он просто в гневе. Сажусь на заднее сиденье, пристёгиваясь, и устремляю взгляд в окно. Отец молчит, но эта тишина оглушает, бьёт по вискам, раздаваясь пульсирующей болью во всём черепе. Боже. Как иронично, в подобных ситуациях мы все сразу вспоминаем про того большого, главного дядьку наверху, надеясь что он поможет, а потом проклинаем его и всё вокруг, когда оказываемся в полном дерьме. Таков уж наш людской народ. Но мы ведь созданы по подобию Божьему? Значит он не такой уж и хороший, если похож на нас. Верно? Когда мы выезжаем взгляд невольно цепляется за компанию парней, толпящихся у бокового входа в учебное заведение. Они о чём-то спорят, кричат, активно жестикулируют руками, а потом вижу как чья-то рука поднимается наверх, разрезая воздух резкими движения, а ладонь крепко сжимает деревянную палку. Это бейсбольная бита? В последний момент замечаю что силуэты кажутся мне смутно знакомыми, но сразу же забываю об этом когда мы выезжаем на шоссе и вновь погружаюсь в***
Яркая ночь гуляет за окошком, я сижу на большой, заправленной кровати, сжимая в руках деревянную доску. Прислушиваюсь в последний раз, и удостоверившись что отец и горничная давно спят. Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, повторяя это действие несколько раз как ритуал, чтобы успокоиться и настроить себя на прогулку. Затем уверенно встаю на ноги и двигаюсь в сторону окна, не забыв проверить закрыта ли дверь в мою комнату, встаю на подоконник двумя ногами и открываю стеклянный дверцы в изящной, дорогой раме. Ступаю на выступ сначала одной ногой, равняя вес в ногах, а затем второй. Тихо прикрывая окошко, игнорируя его противный скрип и двигаю вниз по коричневой кровле, осторожно перебирая ногами. Когда оказываюсь на самой низкой части крыши, кидаю скейтборд куда-то в кусты, чтобы листья приглушили шум упавшего предмета, а потом цепляюсь руками за самый край, свешивая ноги вниз. Резко разжимаю ладони и приземляюсь на ноги довольно жёстко, еле удержав равновесие чтобы не упасть и не опрокинуть какую-нибудь хрень, которой во дворе у нас просто полно. Забираю доску и двигаюсь к задней части большого дома, забираюсь на старый холодильник, который стоит около стены небольшого домика, где мы храним ненужное барахло, забираюсь на крышу этого самого дома и залезаю на край толстого, каменного забора. Переваливаюсь всем телом и смотрю вниз. Высоковато. Шумно сглатываю накопившуюся во рту воду и зажмурив глаза прыгаю вниз. Приземляюсь на ступни, но из-за неудачного прыжка ноги сами сгибаются в коленях от боли, от чего падаю пятой точкой прямо на землю. — Дьявол...- шепчу себе под нос и тру ладонью ушибленные места, думая что так боль утихнет и станет легче. — Надо бы купить лестницу. Встаю и шагаю в сторону того самого небольшого леса, которым огорожен наш дом. Прижимаю доску к себе как можно сильнее, боюсь уронить. Руками отодвигаю острые ветки кустарников, которые так нагло лезут в глаза, царапают кожу, рвут рукава моей красной толстовки. Наконец выхожу к тропинке, и расслабляюсь. Вставляю наушники в красные, думаю, от холода, уши и наслаждаюсь. Я могу почувствовать себя хорошо только в это время суток, когда не нужно говорить с отцом, не нужно делать вид что я примерный ребёнок, не нужно избегать чужих глаз, хотя так хочется заглянуть в них и закричать : "Хватит пялиться, кретин!". Ночью я могу позволить себе кричать, могу позволить надеть красную толстовку, которой много лет и она велика мне на несколько размеров, чёрные джинсы, которые пришлось подогнуть и затянуть ремнём на тонкой талии, и жёлтые кеды, потёртые со всех сторон. Все вещи такие большие, и мне так комфортно. Так хорошо. Я могу смеяться, и не бояться что кто-то услышит и обратит на меня внимание. Я действительно люблю смех, люблю улыбаться, люблю слушать чужие шутки. В такие моменты мои глаза вновь становятся светлыми, а в груди разливается тепло. Я могу курить сигареты, и не переживать что от меня будет пахнуть таким противным, ядовитым табаком. Я могу пить газировку из автомата в старом мотеле, на окраине старого района, и не переживать что меня отругают за чрезмерное употребление сахара. Я могу жить, и не бояться что он... Что кто-то навредит мне. Погрузившись в свои мысли, я не заметила как дошла до города. Впереди виднелся знакомый мотель, и я заметила что сегодня было подозрительно много машин на парковке. Обычно в таких местах останавливаются отшельники, наркоманы, и просто заблудившиеся туристы, что бывает довольно редко. Но сегодня около здания стояли две легковые машины, Ниссан Инфинити, думаю что это модель Q70, и чёрный, идеально чистый Мерседес. Правее стоял старенький, грязный джип дяди Генри, мужчины который является владельцем этого места. Чуть поодаль находился Шевроле Камаро, красный, прям под цвет моей кофты. Еще парочка знакомых мне грузовиков, принадлежащие дальнобойщикам, который стабильно раз в две недели возвращаются в Бостон и останавливаются в этом месте, чтобы набраться сил перед новой работой. И у самого выезда красовался чёрный Форд Фокус, с тонированными окнами. Это странно. Нет, это очень странно. Подобное место не выглядит как пятизвездочный отель в центре города, или дорогие апартаменты в лакшери-районах. В таких местах не тусуются люди, которые могут позволить себе такие автомобили. Я хмурюсь и спешу ко входу, надеясь застать около стойки приёма гостей дядю Генри. Но как только открываю дверь меня постигает разочарование. Старика нигде не видно. Тяжело вздыхаю и собираюсь выйти на улицу, чтобы купить себе желанный газированный напиток, как вдруг слышу громкое, грозное: — Форд! Я просто хочу знать кто...- голос доносится из небольшой комнатки, прямо за стойкой, где обычно спит дядя Генри. Но это не его голос. — Ты вообще слышишь меня?! - я не могу полностью разобрать всех слов, но меня напрягает тот факт, что кто-то назвал моё имя и сейчас возможно кричит на хозяина этого...эм...прекрасного места. Я перелезаю через стойку, кладу скейт около двери и складываю руку в кулак, чтобы постучать. — Дядя Генри?- за стеной сразу наступает тишина. — Я могу зайти? - и ничего. Я стучу громче и настойчивее, но в итоге сама открываю дверь, и замираю от удивления. Глаза распахиваются, рот то закрывается, то открывается, будто я пытаюсь что-то сказать, но я понятия не имею что говорить. Рука так и остаётся висеть в воздухе. — Ты что, блять, издеваешься?***
В помещении стоял запах пыли и пота, а громкие стоны и крики заполняли пустоту. По лбу подростка стекали капли пота, волосы намокли, одежда прилипала к телу. Но ему было плевать, но продолжал наносить удары по красной груше, висящей на потолке. В каждый удар он вкладывал всю злость, ненависть, обиду, накопившиеся за прошедший день. А когда он заканчивал, его лицо снова обретало былое равнодушие. Он приходил сюда, в старое заброшенное крыло школы каждый вечер, выжимал из себя всё живое, все эмоции, а потом уходил. Он уходил и думал что ему стало легче, думал что удары по груше или живым людям помогут выплеснуть всю боль, которая сдавливает его внутренности, которая живёт в нём так много лет. Самовнушение. Парень тяжело дышит, пытается выгнать мысли из головы. Мотает головой, и капельки воды с волос разлетаются во все стороны. — Нет, пожалуйста! - малышка кричит, так громко, что кажется её голосовые связки вот-вот порвутся. — Не трогай! Мужчина ухмыляется, зачесывает свои сальные волосы назад, и что-то шепчет. — Прошу... Дилан! Он продолжает шептать, и он не останавливается. — Помоги мне! Дил! Он не останавливается. Парень сжимает ладонь в твёрдый кулак и размахивается, ударяет рукой в крепкую, бетонную стену. На костяшках сразу начинает проступать кровь, глаза щиплет от скопившейся в уголках солёной жидкости. Но он тут же подавляет своё желание сделать это. Заплакать. Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть. Он опускает руку, проводит языком по сухим губам и трёт глаза. Трёт так сильно, что их начинает жечь. Он уходит из здания, направляясь в место, которое принято считать домом. И он остался сильным. Он так думает. Он думает, нет, он уверен что сила - это равнодушие, власть. И он будет так думать всегда. Он верит в это. Самовнушение. — Нет ничего чудовищнее чем то, что мы можем внушить себе сами. - её глаза, янтарного цвета смотрели на него, а на губах была улыбка. Её улыбка была одним из самых прекрасных явлений в мире. — Это Джон Стейнбек.* Не думай, что я придумала это сама, я может и самая умная в школе, но это лишь потому, что все мои одноклассники кретины. - и она дует губы, по-детски выражая свое недовольство. — Нет, Дил-Дил, я серьёзно, они - просто исчадья ада! Думаю что они даже тупее чем ты, и не надо так смотреть на меня, я видела твой тест по истории, и я прекрасно знаю что "F"** - это плохо. — Беги. - лишь говорит мальчик и резко срывается с места, чтобы поймать наглую сестру, и они выбегают в сад, где бабушка пересаживает маленькие розочки. На небе ярко светит солнце, и его глаза блестят, ярче любого бриллианта во вселенной, а карамельный цвет красиво переливается. Когда-то его глаза были светлыми, живыми. Когда-то, он и сам был жив. Дилан открывает тяжелую входную дверь и оглядывает взглядом то место, где раньше был сад, за которым ухаживала его бабушка и мама, но сейчас на месте алых роз были лишь сорняки. Он запирает калитку, которая противно скрипит и идёт к дому. Заходит внутрь, надеясь почувствовать запах блинчиков, но чувствует лишь вонь лекарств и пыли. Парень сразу же спешит к себе в комнату, запирается на ключ. Сердце бьется с бешеной скоростью, будто его тело, каждая клеточка его организма помнит что здесь произошло. Подросток сразу же направляется в ванную, по пути стягивая с себя одежду. Он включает воду, горячую воду и немного ждёт, а после ложится. Вода обжигает раны, и он шипит, но все равно ложится. Иногда боль помогает ему расслабиться. Иногда. Это так странно, что то, от чего он пытается избавиться на протяжении долгого времени дарует ему расслабление. И это злит его. Он злится на самого себя, но сейчас это не важно. Сейчас он не может думать ни о чём, кроме того, что кипяток разъедает раны, заставляет кровь внутри бурлить. И он закрывает глаза и сейчас ему действительно легче. Проходит много часов, пока он лежит в воде, которая уже остыла, когда он открывает глаза и заставляет себя нормально принять душ, после чего выходит. Надевает чёрную футболку и серые спортивные штаны. Быстро сует свои ноги в кроссовки и выходит из дома, сразу как только на часах перевалило за полночь. Дилан не спешит, он просто идёт. Он не видит в этом смысла, по правде говоря, он не ищет в этом смысла. Это как своеобразный ритуал для него. Прости идти и всё. И он не замечает как летит время, не замечает того что довольно далеко отошёл от своего дома, не замечает чёрную машину на дороге и продолжает идти. Вдруг слышит громкий визг колёс, а перед глазами вспыхивает вспышка света. — Срань господня, я чуть не сбил тебя, чувак! - кричит какой-то парень, пулей вылетающий из своей машины. — Тебя что не учили в школе? На пешеходном переходе нужно повернуть голову сначала направо, потом налево, потом дойти до середины, снова посмотреть по сторонам, а потом идти. Нет, ну правда, я же мог убить тебя! Тебя вообще не беспокоит этот факт? Ты мог умереть, по моей вине, и я бы провёл всю жизнь за решёткой. Ты знаешь как нелегко людям в тюрьме. Нет, конечно большинство заслужили всего этого дерьма, но знаешь, там, типа, даже помыться нормально нельзя, ты понимаешь? Ну, может я уроню мыло и меня нагнёт какой-нибудь старый, бородатый мужик-головорез или еще хуже, педофил. А я не хочу лишиться девственности с мужчиной, да еще и с бородатым. Я ненавижу бороды, они, честно говоря, пугают меня. Так что ты может не переживаешь за свою жизнь, когда вылетаешь на проезжую часть, но ты мог бы подумать о моей девственности когда делал это, чёрт бы тебя побрал. И О’Брайен в шоке. Он впервые позволяет себе такую роскошь, как настоящие эмоции. Он удивлён, шокирован, и даже чуть-чуть напуган. — Эй, ты вообще слушаешь меня? - водитель машину машет рукой перед его лицом. — Я тебя напугал? Эй, чувак? Может ты немой? - и после этого парень начинает пытаться объясниться, используя жестикуляцию рук. — Так немой человек - еще не значит что глухой, разве нет? - спрашивает Дилан. Без неприязни, без привычного яда в голосе. Ему действительно интересен диалог с этим странным пацаном. — Ты думаешь? Мне всегда казалось что... О господи, ты умеешь говорить! — Иногда. - хрипло выговаривает О’Брайен, после чего откашливается, но хрипота не пропадает. Он достаёт помятую пачку дешёвых сигарет и зажимает её тонкими губами. Роется в карманах, но не находит зажигалку. — Эм... У тебя есть..? - почему-то ему становится тяжело произнести слово вслух, и он начинает жестикулировать, так, как его собеседник минутой ранее. — Оу, нет, но у меня в машине были эти... Как они... Чёрт... - он продолжал что-то бубнить и у Дилана появилась возможность разглядеть его. Светлые волосы будто имели возможность светиться даже в темноте, ярко-голубые глаза, среднее телосложение и невысокий рост. Он выглядел младше О’Брайена, гораздо младше. — Вот, держи. - блондин протянул руку, где на ладони находился старый коробок со спичками. Дилан кивнул и сразу же поджёг кончик никотиновой палочки, втягивая дым в лёгкие и глухо выдыхая через нос. Он облокотился на капот чёрного Форда, и точно также поступил его собеседник. — Я, кстати, Шо. — Шо? — Шо. Японское имя. А ты..? — Дилан. Американское имя. — Ну, спасибо что уточнил. - губы Шо растянулись в улыбке. — Слушай, ты не знаешь где здесь можно переночевать? Желательно где-нибудь поблизости, потому что бензина хватит ненадолго. — Здесь есть какой-то ссаный мотель в миле от нас. Отвратное место. — Не прокатишься со мной? И Дилан не понимал зачем понадобился этому пареньку, не понимал почему сел к нему в машину, почему подпевал какой-то песне Бритни Спирс по радио, почему он широко улыбался и смеялся, когда Шо начинал рассказывать глупые анекдоты и байки. Он не понимал почему позволил себе на некоторое время забыться. Он не заслуживал этого. Он не заслуживал такого друга, как этот милый мальчик со странным именем. Он не заслуживал улыбаться. Он не заслуживал счастья. Он не заслуживал прощения. Но к этим рассуждениям он вернётся позже. Как только парни подъехали к зданию, Дилан тут же обратил внимание на то, что для такого убогого места тут слишком много посетителей, да ещё и на дорогих машинах. — Спасибо что поехал со мной, чувак, - Шо выглядел слегка нервным, и он то и дело, постоянно, покусывал нижнюю губу, будто волнуясь. — Ты не мог бы... Эм... Переночевать сегодня со мной? Ты не подумай, я не собираюсь затащить тебя в постель, да и я вообщем-то предпочитаю девушек, не в обиду тебе, конечно же. Просто я не привык к таким... Местам. И если ты останешься... Нет, мы конечно же будем спать на разных кроватях... — Ладно, - перебивает брюнет и открывает дверь автомобиля, Шо поступает также. — Ты не отсюда? - задаёт вопрос парень и удивляется сам себе. — - Типа того. - бубнит себе под нос тот и ставит машину на сигнализацию, а потом следует за Диланом ко входу в мотель. Парни перекидываются парой слов со стариком за стойкой, после чего оплачивают комнату и скорее спешат в свой номер, ибо мужчина заваливал их кучей ненужных и совершенно бесполезных вопросов. Дилан не любил таких людей. Подростки завалились в комнату, обклеенную старыми бледно-голубыми обоями. В люстре горели лишь две лампы из пяти, на ковре было красное пятно, то ли от вина, то ли от крови, которое явно невозможно было вывести. Около стен стояли кровати, между которыми находилась одна единственная тумбочка с маленьким светильником. На подоконнике стояли цветы, которые давно завяли. В ванне валялись бычки от "дерьмовых сигарет", как выразился Дилан, зеркало было грязным и в нём сложно было разглядеть своё отражение. — Моя у окна! - крикнул Шо и метнулся к кровати у окна, разваливаясь на ней в форме звезды, и явно довольный собой. О’Брайен лишь хмыкнул, не разделяя с парнем его веселье и сел на край кровати, вновь закуривая сигарету, и закидывая голову назад, с наслаждением выдыхая дым. — Сколько тебе лет? - блондин вдруг стал серьёзным и уже без улыбки посмотрел на курильщика. — Восемнадцать. - зажимая сигарету зубами отвечает тот и ложиться на кровать с ногами, не снимая обувь. И почему-то Шо посмотрел на него слишком задумчивым и сожалеющим взглядом, что удивило самого Дилана. Он будто знал что-то о парне, что-то важное, он будто знал что произошло. Он будто знал что Дилан вот-вот сломается. За окном раздаётся сначала громкий звук чего-то бьющегося, а потом противная сигнализация начинает звучать на весь мотель. Шо взглянул в окно и соскочил с кровати, крича различные ругательства, а потом выбежал из комнаты. О’Брайен лишь затушил сигарету и спокойно спустился вниз, ко входу. За стойкой не было этого глупого, назойливого старика и Дилан сразу направился в помещение для персонала, где обнаружил хозяина этой дыры, который ползал по полу и что-то искал. Парень громко хлопнул дверью, но не смог этим привлечь внимание, поэтому громко откашлялся. И снова ноль реакции. — Послушай, старый импотент, - он схватил перепуганного мужчину за воротник грязной рубашки и поднял того на ноги. — Ответишь на пару вопросов? - вид подростка был непоколебим. Он выглядел так, будто может вырвать хребет у бедного дядюшки и на его лице не отразится ни одной эмоции. Но мужчина продолжал испуганно озираться по сторонам и брыкаться, поэтому Дилан схватил сильнее, жёстче. — Кто-то повредил машину, которая была припаркована на стоянке твоего ссаного мотеля. Ты видел кто это сделал? - ужас в его глазах никуда не делся, а наоборот, увеличился, и он продолжал брыкаться. — Чёрный форд! Я просто хочу знать кто испортил тачку, прекрати брыкаться, блять! Ты вообще слышишь меня!? В этот момент в дверь раздаётся стук, тихий. И за дверью слышится женский голос. Парень затих, пытаясь понять где он слышал этот голос раньше. Затем стук повторяется, после чего дверь и открывается и на пороге показывается блондинка, в огромной одежде. Она удивлена, и стоит в странной позе, с поднятой рукой, несколько секунд, а после чего выдаёт грубое : — Ты что, блять, издеваешься?! Девушка подскакивает к Дилану, который всё ещё держал мужичка за воротник, и нагло убирает его руки. Она кладёт свои маленькие ладошки ему на щёки и что-то шепчет, успокаивая старика. Она мило улыбается, гладит его по спине и усаживает на кровать. Сама же начинает осматриваться, в поисках чего-то, видимо, очень важного. И когда находит широко улыбается и даёт в руки хозяину маленькое устройство, в котором Дилан узнал слуховой аппарат. — Спасибо, милая, - хрипло говорит мужчина, и берёт её руку в свои, поглаживая большим пальцем. — Я ничего не видел, парень, и уж тем более не слышал. Могу показать тебе запись с камер, и ты сам посмотришь кто... - он обращается к брюнету, но прерывается на громкий, ужасающий кашель. — Кто повредил твою машину... - и снова тот же кашель. — Я заварю Вам чай, - Форд укладывает его на кровать, накрывает одеялом и всё также широко улыбается. Её глаза красиво переливаются на свету от настольной лампы, янтарный цвет завораживает. И он смотрит. Её улыбка до ушей выглядит несвойственно для неё. И он продолжает смотреть. Длинные пальцы тонкой руки сжимают тёплую ткань, сильнее накрывая старика. Она снова переходит на шёпот, и её голос завораживает. Он больше не в силах оторваться. А потом она выпрямляется в полный рост, поворачивается спиной к мужчине и он теряется. Дилан теряется, он в полном недоумении. Потому что теперь она смотрит на него, без блеска в глазах, грубо хватает его за локоть и буквально выталкивает из комнаты. Движения резкие, рваные, будто она через прикосновения пытается передать всю ту ненависть, что испытывает. — Ты конченый? Вот скажи мне, ты вообще адекватный? - Стоун толкает его в стену, и подходит слишком близко. — Он больной человек, а ты накинулся на него! — Откуда мне было знать что он болен? - парень пытается быть спокойным, но рваное дыхание выдаёт его с потрохами. — В любом случае ты мог попытаться спокойно с ним поговорить, - Форд зла и она не скрывает этого. Больше нет. — Хотя подожди, - она делает задумчивое лицо. — Нет, ты не мог. Ты же ведь Дилан О’Брайен. Парень, который нихрена не чувствует, не любит никого, кроме себя самого. Ты же ведь не умеешь разговаривать с людьми, я права? - она начинает говорить тише. — Тебе знакомо только насилие. - на её лице появляется ухмылка. — А со своей сестрой ты также поступал, м? И он тонет. Шо был неправ, когда подумал что О’Брайен вот-вот сломается. Он захлёбывается. О’Брайен давно сломлен. И ему не за что ухватиться. — Я покажу тебе видео с камер, а потом ты свалишь и никогда больше не притронешься к этому мужчине, иначе я собственноручно вырву тебе язык и запихну в твою милую, упругую задницу. Прощение - привилегия сильных. А утопающий давно уже, как слаб.