Вишневые леденцы

Когда Драко впервые встретил Эбигейл, он не знал её имени. Он вовсе подумал, что встретил принцессу, настолько миленькой она была. И это подумал он — Драко! — которого на тот момент девчонки не интересовали от слова «совсем». Они вызывали у него даже долю раздражения. Ему приходилось часто контактировать с дочерьми других чистокровных родов и, в силу возраста, он думал, что все девочки глупые и раздражающие. Ему было одиннадцать. Он шел вместе с матерью по Косому Переулку, покупая все нужное к первому учебному году в Хогвартсе. И всеми силами пытался умерить свой пыл и восторг. Его мать остановилась у витрины с совами, а Драко, заскучав, посмотрел в сторону. И восторженно замер. Ему на встречу шла девочка примерно его возраста вместе со своей матерью. И она была такой красивой, что Драко подумал, что она как редкая куколка или сказочная принцесса. Пышные, практически черные волосы, светлая кожа, темные глаза и губки бантиком. Она была в светлом платьице на манер тех, что носили магглы, а её личико не выражало ничего. Женщина рядом с ней будто вовсе о ней забыла, лишь иногда дергалась и оглядывалась, проверяя идёт ли дочурка рядом или же нет. Драко приосанился, наверное, у мальчиков это врожденное — видишь красивую девочку — выпрями спину. Он услышал, как Нарцисса фыркнула над его головой и повернулся к ней. На её лице было то редкое выражение, с которым она смотрела на попрошаек и прочих асоциальных личностей. Она тоже выпрямила спину и повернулась к продавщице с ухмылкой на губах. — А я смотрю дочурка вся в мать. Как и у Габриэлы хорошо только личико. Продавщица рассмеялась, тоже покосившись на девочку и её мать. А Драко слегка нахмурился, искренне не понимая недовольства Нарциссы. Он был слишком юн, чтобы знать, что иногда женщине достаточно, чтобы воспылать всепоглощающей ненавистью к другой женщине — это, чтобы та обладала хоть какой бы то ни было красотой. Габриэла сделала несколько шагов вперёд, а после обернулась — девочка стояла на месте, что-то разглядывая на витрине. Женщина вздохнула и взяла в ладонь маленькую ручку, ведя девочку за собой. Они прошли мимо Малфоев и с раздражением Драко осознал, что «принцесса» на него не бросила даже короткого взгляда. Следующий раз он увидел её в толпе первокурсников. Они все сбились в кучку, как утята, и мальчик был уверен, что заметил среди детей смутно знакомую голову с темными пышными локонами. Он забавно вытянул шею, но девочку так и не увидел, а после мысленно отругал себя. Чего это он так выглядывает какую-то грязнокровку? А та, наверняка, такая. Стоит лишь вспомнить неприкрытое презрение матери, когда та смотрела на Габриэлу — мать девочки. Важнее было другое, а именно, Гарри Поттер. Не прошло и пятнадцати минут, как Драко смог убедиться, что девочка ему не померещилась. И мало того, он смог узнать её имя. Макгонагалл громко зачитала: «Эбигейл Патрисия Кэмпбелл». Просто отвратительно маггловская фамилия. Сомнений в том, что девчонка не из благородного семейства и быть не может. Она вышла на сцену и села на табурет. В блестящих лакированных туфельках и белыми ленточками вплетенными в темные волосы. Она смотрела своими большими, каким-то блестящими глазками, вызывая умиление у преподавателей. Красивые дети как-то автоматически вызывают умиление. Шляпа думала долго, метясь с выбором. Даже спустя года Эбигейл помнит, что та ей говорила: «Мисс Кэмбпелл и куда же мне Вас отправить? Точно не Слизерин. Нет-нет. Когтевран? Тоже нет. Прошу меня простить, но Вы не так любознательны и усердны. Пуффендуй? Ох, нет-нет. Ваш характер совсем не подходит. Тем более в Вас совсем нет трудолюбия. Гриффиндор? Эх, храбрость есть, но все не то. Куда бы Вас отправить?». В конечном итоге шляпа отправила её на Гриффиндор. И Эбигейл была уверена, что не из-за той самой храбрости, а просто из-за того, что ни один факультет не подходил. Девушка часто шутила, что должен быть пятый, для тех, кто просто люди, нет, не магглы, а люди. А то у неё складывается впечатление, что все вокруг совершены. Да даже Грейнджер! Эби её невзлюбила сразу и, признаться, это было взаимно. Даже заучка Грейнджер была смелой и благородной. Иногда, так и хотелось спросить: «вы вообще дети или как?». Что не ребенок, то воплощение усердия или же честности. От того, чувство несовершенства посеянное ещё в маггловском мире в магическом лишь усилилось. Тем более, магическим мир был, на самом деле, не столь большим. Многие родители её однокашников учились вместе с её матерью и, едва ли, не сочли за честь рассказать своим чадам несколько пропитанных ядом историй. К счастью, была более интересная тема для обсуждений, а именно Гарри Поттер. По сравнению с-мальчиком-который-выжил, Эби со своей родословной была скучна. Даже если бы нет, она привыкла за свои одиннадцать лет к разговорам за спиной. Едва ли не впитала с молоком матери аксиому, что все обсуждают всех. А мнение Драко о ней незаметно, но трансформировалось. Восторженная мысль что она, как принцесса, превратилось в презрительное «избалованная принцесска». Эбигейл осталась где-то на фоне, её голос звучал на периферии, но из мыслей мальчика её вытеснили другие заботы. Учеба, Гарри Поттер и соперничество с ним, родители, новый факультет. Лишь иногда, будто вовсе неосознанно, отмечал какие-то факты. На первом заметил, что имя Эбигейл ей вовсе не подходит. Уж слишком благородно звучит. Видимо, заметил не только он, потому что девочку называли исключительно по фамилии, бросая её как ругательство, друзья сокращали имя до отвратительно-маггловского «Эби» или же «Эба». На втором, что у неё абсурдно и не соответствуя происхождению, всегда превосходная осанка. Она как-то танцуючи ходила легкими шагами с идеально ровной спиной. А ела так аккуратно, будто она на приеме у королевы. Но, противореча аристократичности, громко хохотала. На третьем, что она совершенно бездарна в магии. И, казалось, та её совсем не интересует. Она скучала на уроках, предпочитая с кем-то перешептываться и обмениваться записками. Чаще чем ей Снейп снимал балы только Поттеру. Профессора, казалось, искренне раздражала лень девочки и он спрашивал у неё зачем она пошла в Хогвартс едва ли не на каждом уроке. Эбигейл всегда отшучивалась, не называя настоящую причину. И продолжала скучать на уроках, страдальчески вздыхая. Лишь иногда загоралась и выполняла задания едва ли не на «Превосходно», видимо, когда ей нравилась тема. Только из-за этих редких периодов её не выгнали ещё за неуспеваемость. На четвертом, он с удивлением для себя, заметил, что Эбигейл, он отказывался даже мысленно называть её «Эби», считая, что это слишком мило, казалось, общается со всеми. Кроме золотой троицы. Между ней и Грейнджер была откровенная неприязнь. Гермиона бросала на девушку такие обжигающе-ненавистные взгляды, что они могли посоперничать со взглядами, которые она бросала Малфою-младшему. Кэмбпелл болтала со всеми и находилась, казалось, везде. Шушукалась с девушками, щебетала с парнями. И со всеми хохотала. Но подружки у неё были две. Одна её одногруппница, имя которой Малфой не помнил, знал лишь то, что та тоже была грязнокровкой. И тоже не очень увлеченная учебой. Вторая подружка училась на Слизерине и была на год младше. А ещё была презираемая всем своим факультетом. Единственным её достоинством была чистота крови. Пыталась учиться, но получалось откровенно ужасно, от чего её заслуженно называли «дурой». А та, что не соответствовало слизеринке, ответить ничего не могла. Лишь опускала глаза грустно. Внешностью она тоже не удалась. Мелкая, с непонятным цветом волос — то ли рыжие, то ли коричневые. И лицо в веснушках, что выглядели, как грязные пятна. Когда она начала общаться с Кэмбпелл её начали именовать не иначе, как «собачонка Эби» или же «собачонка Кэмбпелл». А та именно так себя и вела. Едва ли не в рот заглядывала, ловя каждое слово восхищенным взглядом, ходила за двумя подружками хвостиком и смотрела-смотрела-смотрела. Взгляды эти были такими восхищенно-влюбленными, что начали подшучивать и над её ориентацией. Что, мол, на неё никакой парень не позарится, вот она и на девчонок переключилась. Правда, эта девчонка ей тоже не светит. На четвертом курсе уже никто не отрицал, что Кэмбпелл была одной из красивейших учениц. На пятом он почему-то начал Эбигейл постоянно называть грязнокровкой и, от того смог заметить новый факт о ней. Ту совершенно не оскорбляло это ругательство. Смотрела в ответ так, будто хотела сказать: «ну и что?». И это было странно, Малфой этого не понимал, ведь уже успел отметить, что иногда Эбигейл была вспыльчива и быстра на расправу. Как-то в Большом зале подошла к слизеринскому столу и спросила у одной девушки, случайно не она ли распустила какой-то слух. Та нахально ухмыльнулась. Кэмбпелл отвесила звонкую пощечину и заработала отработку. А потом про ту же слизеринку, будто в отместку, начали ходить уж больно отвратительные сплетни, в которые студенты были рады верить. А ещё она совершенно игнорировала вражду между факультетами. Так легко говорила со студентами Когтеврана, Пуффендуя и даже Слизерина, что это удивляло. Она даже с Драко как-то завела разговор, будто они старые друзья, спрашивая про домашнее задание. Он так растерялся, что рассказал всю тему с объяснениями получше, чем давали профессора. Эбигейл ему разулыбалась, поблагодарила, пошутила, что взяла бы его репетитором, похвалила его одеколон и умчалась по своим делам. А Драко ругал себя за то, что был с этой девчонкой таким милым. А на шестом все изменилось. Он почему-то её возненавидел. Хотел, чтобы она про него думала, чтобы ненавидела. Главное, чтобы ей не было все равно. Его раздражало, что её отношение к нему было таким же, как и ко многим другим слизеринцам. Вначале, он просто раздраженно сжимал губы, так, что они превращались в тонкую полосу, и выдыхал сквозь зубы, едва ли не шипя змеей. Эбигейл стала ещё больше походить на избалованную принцессу. Вела себя так, будто ей позволено то, что не позволено другим. Её юбка была на порядок короче юбок других студенток. Ей полюбилась красная помада, которой было запрещено пользоваться, но девушка это упорно игнорировала. Её распущенные волосы привлекали взгляды не только студентов, но и профессоров. Те уставали ей напоминать про устав правил. Девушка это упорно игнорировала. А ещё, Драко заметил, что не соответствуя его представлению о грязнокровках, у девушки, казалось, всегда были деньги. Её вещи всегда были новыми, едва ли с глянцевых обложек. Все новинки сразу оказывались у неё и она так легко к этому относилась, что частенько отдавала какие-то вещички, безделушки, украшения своей собачонке со Слизерина. Правда, все эти вещи были маггловскими. По последней маггловской моде, что выделялось на фоне консервативной магической моды. А потом он её застал в пыльной комнатушке, размером едва ли не метр на метр, с маггловской, ужасно воняющей, сигаретой во рту, сидящей на пыльных коробках. Уже был звонок к отбою, Малфой патрулировал коридоры, в поисках нарушителей и в одном почувствовал странный запах дыма. Прошел всего пару метров, толкнул дверь, а там Эбигейл. Сидит и пялится на него глазами-блюдцами, замерев испуганным кроликом. Она закашлялась и так сильно, что аж слезы на глаза навернулись. — Никому не говори, ладно? — прокашлявшись, попросила она, от чего голос был непривычно хриплым, — Не хочу ещё одно наказание. Грейнджер и так меня чуть не убила, когда вчера из-за меня сняли двадцать балов. — И зачем мне это делать? — фыркнул Малфой, скрестив руки на груди, все ещё стоя в дверном проеме. Девушка неловко поерзала. Она была в кедах, тоже маггловская мода, теплой пижаме и сверху накинута мантия. Черная и тяжелая она выглядела смешно на девчушке в пижаме. Тем более без привычной темной помады и с растрепанными волосами Эбигейл выглядела миленькой. Если бы не сигарета. — Я тебя за это поцелую, — после невыносимо долгой тишины, уверенно заявила Кэмбпелл. Малфой фыркнул ещё более иронично. — Ты слишком большого о себе мнения. С чего бы мне хотеть поцеловать какую-то грязнокровку, которая провоняла маггловскими сигаретами? Думаешь, ты какая-то особенная? С тобой все такие милые только из-за личика. — Ну вот из-за этого, — сказала она, совершенно не оскорбившись его словами. Она затушила окурок об бок коробки и подняла глаза на Малфоя, — из-за личика. Ну так что? И Драко позорно сдался. Сглотнул и захлопнул за собой дверь. Та протяжно заскрипела, как будто кто-то на его нервах играл, как на арфе. На самом деле, поцелуй был ужасен. На шестом курсе он уже целовался, так что было с чем сравнить. От девушки пахло сандаловым деревом и сигаретами. Губы были приятно мягкими, но горькими. А в помещении было так много пыли, что Малфой едва сдерживался, чтобы не чихнуть. Когда он подходил ближе к ней то ударился коленом об что-то, наверняка, расцветет синяк. А девушка так вцепилась одной рукой в ящик, что зашипела, посадив занозу. А после рассмеялась с этого, повернув голову, разрывая поцелуй. Драко шикнул на неё, закрыв ей рот ладонью, покосившись в сторону двери, прислушиваясь. Звука шагов не было, но он все равно опасался быть замеченным с Кэмбпелл. Бросив быстрое, чтобы она здесь не засиживалась, он вышел с каморки и быстро зашагал в сторону подземелий. Губы горели, а сердце колотилось. Кэмбпелл он стал ненавидеть только больше. Казалось бы, повод относиться к нему как-то иначе. Но нет. Она всё так же смотрела на него как и на прочих слизеринцев. И это злило, раздражало, хотелось плюнуть в неё ядом, как настоящая змея, и сделать больно. Он оправдывал себя тем, что так пристально наблюдает за девушкой, чтобы подгадать момент, когда лучше всего сделать ей обидно и больно. Он просто находился в ожидании, когда она этого будет не ожидать. А попутно он заметил, что девушка со своими подругами мягкая и пушистая, едва ли не как облачко. Бросается ласковыми словечками и едва ли не ластится кошкой, а вот с теми, кто ей как-то насолил, она не прочь поступить так, как больше подобает слизеринке. Но фантазии на изощренную месть ей не хватало. От того, она подмешивает рвотное в сок или что-то, от чего обидчица покрывалась красными волдырями. Но чаще всего распускала сплетни. До ужаса обидные и смешные. И делала это с изяществом, что и не вычислишь, кто именно это сделал. А поскольку она водит разговоры практически со всеми то и сплетни получаются у неё до ужаса похожими на правду. Как будто она берет частицу истины и добавляет туда немного грязи и выдумки. И вот, все слушают истории сочинения Эбигейл. А ещё он заметил, что девушка не прочь пофлиртовать. Игриво прикасается к парням, смеется над их шутками. Покоряет их сердца, но всегда отказывается от свиданий. А желающих начать с ней встречаться вагон и маленькая тележка. Эбигейл мастерски делает вид, что не замечает этого и отшучивается, что выйдет замуж за свою подружку. Она всегда и везде. Иногда, помогает близнецам Уизли с их розыгрышами, иногда, сидит на трибуне на поле для квидича. И натягивает улыбочку такую яркую, что, кажется, она может растопить глыбы льда на Северном полюсе. Это стало, в некотором роде, их традицией. Эбигейл по ночам бродит по коридорам печальным призраком, то курит в крошечных каморках, то сидит на подоконниках. Драко её находит, будто маячок со шпионских фильмов на неё поставил, непременно находит. И они забиваются в какой-то укромный уголок. Целуются так, что едва колени не подгибаются. Эбигейл старается максимально испортить его прическу, чтобы тот не красовался идеальной укладкой, а Малфой любуется тем, что её губы от поцелуев красные и припухшие. Глубоко дышат, будто марафон пробежали и разглядывают внимательно лица друг друга. С ним Эбигейл никогда не улыбается той сладкой улыбкой избалованной принцессы. С ним у неё лицо серьезное, полное какой-то ироничной печали. И они продолжают делать вид, что они зажимают друг друга лишь по одной причине. Эбигейл, чтобы Драко не рассказал о ней профессорам и с неё не сняли баллы. Драко, потому что у Эбигейл милое личико. Она часто накручивает на пальцы его галстук и тот послушной зеленой змейкой вьется между ними, оплетает. А он часто забирает у неё маггловские леденцы, те отвратительно сладкие, буквально у неё изо рта. А после идет в подземелье катая во рту слишком сладкую конфету, иногда та звонко ударяется об зубы и оставляет во рту приторную вязкость. А после, в один день, Драко нашел одну из множества заколдованных комнат. Она была тайной, просторной и не такой отвратительно-пыльной, как те крошечные каморки. И первой его мыслью было, что он хочет показать эту комнату Кэмбпелл. Его так испугала эта мысль, что он несколько дней даже не пытался её поймать в ночном коридоре. Ему не нужна привязанность к какой-то грязнокровке. Даже если у этой грязнокровки смех переливается раздражающе-звонкими колокольчиками. И даже если у неё аккуратные тонкие пальчики, и мягкая кожа пахнущая сандалом. Тот-кого-нельзя-называть близко. Так что не время. И для Драко никогда не будет время. Но на четвертый день он действительно случайно на неё натыкается. Кэмбпелл пьяна так, что почти ничего не соображает и едва стоит на ногах. Она выряжена в маггловские шмотки и накрашена так ярко, что можно принять её за ночную бабочку. На её запястьях несколько черных, плетеных браслетов, а на ногах тяжелые ботинки. Он обнимает её за плечи и, обзывая всевозможными ругательствами, ведет в ту недавно найденную тайную комнату. Эбигейл хихикает, спотыкаясь, и рассказывает о баре с живой рок-музыкой и танцами до упаду. Про задымленное помещение и обжигающий алкоголь. Про скуку в магическом мире и атмосферность таких вот маленьких заведений, которые воплощают анархизм и буйство молодости. Он бросает её на продавленную кровать в комнате и девушка что-то мычит, пытаясь лечь удобней. Её платье слегка задирается обнажая белизну кожи бедер и Драко целую секунду думает о том, чтобы на примере показать, что случается с симпатичными девушками, когда они позволяют себе напиться до такого состояния. На вторую секунду он отбрасывает эту мысль с презрением и грубо укутывает девушку в колючий плед. Он уходит без сожалений, оставляя Эбигейл отсыпаться. Они переспали на следующий же вечер. В той самой комнате на продавленном диване. Эбигейл была такой же шумной, как и в обычной жизни. Шутила вначале, игриво флиртовала, после цеплялась за него, как утопающий за спасательный круг. Девять раз, девять ночей, после они молча одевались и расходились. Лишь иногда Эбигейл бросала шутливые фразочки, в стиле «спасибо за внимание» или же «до скорых встреч, мистер Малфой» и они звучали до абсурдности смешно, когда это говорила растрепанная, немного охрипшая Кэмбпелл. На десятый раз они остались на подольше. Эбигейл предложила сделать всё по правилам и зажечь свечи, а после от одной из них прикурила. А ещё они говорили. Вначале перемешивая правду с иронией. Но после стало легче. Оказывается, Кэмбпелл не была просто симпатичной дурочкой, как думала почти вся школа. Она, умна каким-то жизненным опытом, смотрела в суть. Совсем не понимала зачем ей учить какой-то предмет, если он ей не нравится, и понимала боязнь Драко разочаровать родителей. На пятнадцатый раз, тогда Драко пил вместе с ней, она фыркнула, сказала: «Ты такой, какой ты есть. Ты никогда не будешь идеален. Даже не пытайся. Никто не идеален. Даже святой Поттер». И он был так зол на неё, что зашипел в ответ, что она-то, точно не идеальная. У неё только, что и есть — это личико. Хотя давно так не думал. Давно за симпатичным личиком заметил сильный характер. Разглядел умение с улыбкой принимать себя такой, какая есть. Заметил поразительное умение быть честной и одновременно жуткой лгуньей. И она не обиделась. Вовсе будто не заметила его злости. Сказала, что да. Так и есть. Рассказала, будто это вовсе не печально, что всегда это знала. Её отец оказался маглом, вроде бы банкиром, денег куры не клюют. И который хотел идеальную дочурку. Заставил заниматься рисованием, гимнастикой, игрой на фортепиано, конным спортом. И все, как поголовно, говорили, что девочка бесталанная. Что единственное, что в ней есть — это личико. Но симпатичных девочек много. Сколько бы она не плакала, делая все указания тренера на гимнастике, не была хороша. Не могла гнуться правильно. Рисовала по-академически скучно. На фортепиано фальшивила. Лошади не слушались. Всю жизнь ей твердили, что единственное в ней хорошее — это внешность. — А тебе, будто моя душа нравится? — иронично спросила она. Драко промолчал. Ему не душа нравилась. Нравился голос и тело, лицо, как смеется и шутит, как промолчала, когда увидела метку пожирателя смерти. Как ничего не требовала и не обещала. А ещё нравилось, что её слова, что никто не идеален, будто выжглись где-то в памяти. Ошибаясь, принимая неправильное решение, поступая ужасно он вспоминал эти слова. Даже не вспоминал, они просто всплывали сами собой. Когда близился конец шестого курса, он, целуя плечи, слушая её стоны-крики шептал, как умалишенный, нежное и ласковое «Эби». Она повторяла на одном дыхании «Драко-Драко-Драко». И только она так произносила его имя. Что мурашки бежали вниз по спине, что волоски вставали дыбом, а сердце билось, как всполошенная птица. За две недели до конца учебного года, они, как в начале, целовались в коридоре влюбленными-подростками. А Драко, на самом деле опасаясь этого, шутил, что она поедет домой, забудет о нем, найдет себе какого-то рокера маггла и заведет с ним спиногрыза. Такого же грязнокровного и бесталанного, как она. Девушка фыркнула. — Ни за что. Мне отношения не нужны. Мне любовь не нужна. Не хочу ни от кого зависеть. — Отношений не хочешь? — иронично выдохнул он. — А между нами что? На самом деле это не было отношениями, Драко это и сам признавал. Но ему не нравилось, что Эбигейл такого же мнения. Он не может быть в отношениях с такой, как она. Но ему нравилось думать, что она влюбленна и после школы, когда его родители заставят жениться на какой-то чистокровной, Эбигейл будет достаточно любить его, чтобы оставаться с ним. Будет достаточно любить, чтобы быть его любовницей до конца жизни. Будет навсегда его женщиной. И его жена, конечно же, будет о ней знать, но ни слова не скажет. Потому что с Эбигейл он не расстанется. Купит ей уютный дом, где в шкафу будут его вещи рядом с её, будет задаривать побрякушками и будет приходить именно к ней, когда грустно или одиноко. Или когда просто жизнь ужасна в этот день. — Хороший секс? — спросила она, слегка недоуменно нахмурившись. Будто сама до этого об этом не думала и не была уверена. — Понятно. Он засунул руки в карманы мантии, оставляя девушку одну в пустом коридоре ночного Хогвартса, идя в сторону подземелий. А на следующий день со злости сболтнул одной местной сплетнице, что видел на ночном обходе Кэмбпелл с одним когтевранцем где-то неделю назад, а вчера видел с гриффендорцем. Две недели до конца учебного года прошли в обсуждении всё новых и новых сплетен, что Кэмбпелл вся в свою мать певичку театра. Что гуляет каждый день с новым и перед каждым раздвигает ноги. Сплетни обрисовывались всё новыми и новыми подробностями, которые ученики смаковали. Кто-то поговаривал, что она уже и беременна была. А кто-то шепнул, что она вовсе нимфоманка и развлекалась как-то сразу с тремя парнями. А то, что Эби была любительницей пофлиртовать лишь подливало масло в огонь. Малфою, от чего-то, от этого легче не стало. Он слышал со всех сторон шепотки и удовлетворения не чувствовал. Легче не стало даже тогда, когда встретился с полным злости взглядом Эбигейл, а на следующий день уже про него ходили сплетни. И так было понятно, кто стал запускным механизмом. Он ведь хотел, чтобы она его ненавидела, вначале ещё, теперь ненавидит. Правда от этого стало вообще горько, а ещё холодно. Не хватало ужасных, сладких, вишневых маггловских леденцов. Он ел пироги с вишней, но те были пресными. А потом война. Ошибка за ошибкой и неправильный выбор, который шел за ещё одним неправильным выбором. Как мантра в голове крутилось: «Ты такой, какой есть» и «Никто не идеален». Никто. Не. Идеален. Повторял, высматривая на поле битвы практически черные волосы, боясь заметить их. Никто. Глядя на свою метку Пожирателя смерти. Не. Глядя на то, как пытают не чистокровных. Идеален. Когда святой Поттер победил зло. Когда победил Волан-де-Морта, а на поле битвы так и не появилась знакомая фигура со сладкими от вишневых леденцов и горькими от сигарет губами. Заново седьмой курс. Теперь пришла расплата за свои ошибки и за неправильные решения. Поттер — герой, Малфой — сын Пожирателя смерти. Многие решили продолжить обучение, но не Эбигейл Патрисия Кэмпбелл. Её не было в Хогвартсе и, казалось, этого никто, практически, не замечал. Только Драко, идя по погруженным в ночь коридорам Хогвартса, и её подружка со Слизерина. Та самая собачонка с грустными глазами. Та, как будто в трауре по Эби, обливалась духами подруги, и благоухала сандалом. Драко кривился от этого. Эби пахла приятно, одурманивала, эта пахла, как дешевая торговка духами. Подружка с Гриффендора тоже решила не продолжать обучение. Идя по коридорам, Малфой думал о том, как бы мог называть Кэмпбелл. Грязнокровкой он называл на неё много чаще, чем по имени. Лишь во время секса он позволял себе нежное и оставляющее вкус вишни на языке «Эби». Но можно было бы называть и «Пати», сокращая второе имя. Можно было бы окликать в коридорах, когда вокруг другие студенты, ласковым «Эб». Интересно, думал он, будет ли любить всю жизнь эти отвратительно-красные, приторно-сладкие вишневые леденцы? Они постоянно были у него в кармане, будто у него есть ребенок, которого он ими успокаивает. Когда он закончил Хогвартс его карманы всё ещё всегда были полны леденцов. И он сидел в поезде, улыбаясь, вспоминая какие на самом деле смешные сплетни про него ходили на шестом курсе. Он создал ей славу едва ли не нимфоманки, а Эби распустила слухи, что у него под подушкой ужасные подростковые любовные романы. Казалось, прошло так мало времени, а мягкие наставления Нарциссы по поводу женитьбы изменились на то, что она пригласила на ужин некую Асторию Гринграсс. Бросала на Драко многозначительные взгляды и расхваливала девушку так, что даже той было неловко. Говорила, что она умница, и красавица, и какие оценки у неё хорошие были и родители какие, а главное родословная то какая. Астория была довольно мила, не заносчива, что часто бывает среди слизеринок. С темными волосами и темными глазами. Правда, волосы были недостаточно темными. Скорее каштановыми. Глаза тоже скучно карие, а не насыщенные, как сама бездна, цвета. Губы не бантиком, голос не громкий и не звонкий. И жестикуляция не бурная, когда один жест перетекает в другой. И пахло от неё цветами с ванилью. Захотелось съесть за один раз несколько килограмм вишневых леденцов и от того, как только они распрощались с девушкой, Драко позорно сбежал. Знал, что мать захочет с ним поговорить, обсудить предстоящую свадьбу. А он пошел в маленький маггловский магазинчик сладостей. Стоял в дорогом смокинге у прилавка с двумя килограммами вишневых леденцов, строго поджимая губы в одну узкую линию. И сурово хмурил брови. Он, в этот момент, будто весь состоял из острых углов. — Мистер Малфой, какая встреча, — едва ли не ласковое мурлыканье, — кого-кого, а Вас я не ожидала встретить при таких обстоятельствах. Парню показалось, что весь воздух из легких выбили. Он замер, не смея пошевелиться, казалось, на целую вечность. А после резко обернулся. Даже продавщица слегка дернулась испуганно, видимо, подумав, что странный клиент планирует напасть на девушку. Рядом стояла Эбигейл. Все с таким же прищуром глаз, ярко-красными губами и запахом сандала. Она подрезала волосы, с тоской подумал Драко, оглаживая темные пряди взглядом. Раньше те были длиной немного ниже лопаток, сейчас же лишь слегка ниже плеч. Но она оставалась всё такой же прекрасной. Будто и не прошло несколько лет. Не изменилась совсем. По крайней мере, в его глазах не изменилась. У девушки взгляд стал немного серьезней. Похоже, война, в которой она приняла решение не участвовать, сказалась и на ней. Одета была совершенно по-маггловски, немного в том стиле, когда сбежала из Хогвартса в какой-то рок-бар. Такие же тяжелые ботинки, такое же множество кожаных, черных браслетов, и волосы в таком же художественном беспорядке. Улыбалась легко, будто действительно тосковала. Продавщица назвала Малфою цену и он, раздраженно цокнув языком, протянул ей деньги. — Давно не виделись, — прикусил язык, удерживая готовое сорваться с кончика языка ласковое «Эби». Но ведь было бы неуместно. По фамилии называть ещё более абсурдно. Это лишь Эбигейл могла так говорить. Она иногда шутя называла на него «Мистер Малфой» даже когда они уединялись в той тайной комнатушке. — Ты когда успел полюбить маггловские сладости? — она покосилась на прилавок, а после на Драко, поправляя упавшую на лицо прядь волос. А в глазах искреннею любопытство. Подобно тому, что ей действительно важно знать какие сладости он любит. — Как ты ушла так и полюбил. Она бросила на него какой-то долгий, выжидающий взгляд, будто пыталась докопаться до сути. — Ох, мистер, у меня не будет одно фунта сдачи. Вы не против, если я вместо него Вам эту конфетку дам? Малфой махнул рукой, даже не глянув. Эбигейл потеснила его бедром и вывалила перед продавщицей конфет двадцать, точно таких же, что покупал Драко. Парень взял в руку конфету, ту самую, что ему дали вместо сдачи и любопытно её повертел. Какое-то пластиковое колечко с гигантской конфетой-камнем. Эби же, покосившись на полное непонимания лицо, громко рассмеялась, выхватив у него конфету. Распихала свои покупки по карманом и они не сговариваясь пошли на выход. Девушка, довольная, будто ей подарили настоящее колечко, рассматривала сладость, а после и вовсе натянула его на безымянный палец и вытянула вперед руку. Оценивая, как то смотрится. — Ну что? Мне идет? — Тебе все идет, — фыркнул Драко. — Я тебе кое что показать хочу, — где-то спустя минут пять, как они медленно шли по вечерним улицам, сказала Эбигейл. Впрочем, ей это говорить и не надо было. Драко бы все равно, без каких бы то ни было, объяснении пошел бы за ней. Как завороженный или как в старых сказках — на голос сирены на самое дно. Подобно отражению его мыслей, перед глазами засверкала грубоватая вывеска «Сирена». И Эби зашла в это заведение так уверенно, будто это вовсе был её дом. И потащила его за собой. Она смотрелась до нельзя уместно. Ловко лавировала меж официанток и столиков с колоритными мужичками в кожанках. Громкий смех и ещё более громкая музыка парнишек играющих на невысокой сцене, надрывающих голосовые связки в так модном сейчас роке. Драко же смотрелся до нелепости неуместно. Да так, что местные бросали косые взгляды и кривые ухмылки. — Присаживайся, — бросила Эбигейл, кивнув на высокий барный стул у самого конца стойки. А сама зашла за барную стойку, поздоровавшись с девушкой, что там уже была. Эби встала напротив него, поставив по бокалу и налила, наверное, виски. Обхватила бокал рукой с все ещё не снятым колечком, будто нервничала. Их разделяла стойка, два года разлуки, социальный статус, чистота крови и ещё много чего. Но девушка немного наклонялась, бросала взгляды и покручивала бокал. Драко наклонялся в ответ к ней, разглядывая знакомые черты, не знал, что сказать. Оба так много ошибок совершили, что уже не оправдаешься мантрой: «никто не идеален». Поговорили немного, как какие-то старые знакомые, не говоря ни о чем личном и ни о чем, что действительно нужно было сказать. Не высказанное висело между ними. — Знаешь, — одним глотком допив содержимое своего бокала, сказал Драко, — я те сплетни распустил, потому что был так зол на тебя. Зол, что не любишь. — Я так и думала, — улыбаясь легко, будто это всё мелочи, ответила. Вновь повисла тишина. На этот раз прервала её Эби, заговорила с улыбкой, именно, с той за которой удобнее всего прятаться. — Мне страшно было, — выдохнула, — любить кого-то страшно было до дрожи. Не хотела повторить судьбу матери. Ты ведь слышал о ней? Бездарная волшебница, хороша только на лицо. Завела с моим отцом меня, а после он её выгнал. Он даже не хотел, чтобы мы с ней общались. Как говорится, красавицы век недолог. Осталась она ни с чем. Она устало выдохнула, покрутила бокал и допила. — Помнишь, я как-то напилась и говорила о баре? С маггловской обстановкой, но для волшебников. — Помню. — И как он тебе? — она улыбнулась, полная гордости, разведя руки, будто демонстрировала свои владения, — Ты тоже можешь приходить. — Приду, — уверенно, сказал Драко, будто обещание давал. Эби улыбнулась немного грустно с какой-то тоской и невысказанностью. Покрутила кольцо-игрушку на пальце, будто не знала снять ли. Не хотела снимать, но не была уверена, что может оставить. — Оставь, — прервал девушку Драко, — пусть у тебя будет. Хочу хотя бы одно правильное решение принять.