Джерард не ощущал ничего, кроме боли в груди, лёжа в пустой постели посреди рабочего дня без одежды и без чувства собственного достоинства. Потолок расплывался причудливыми узорами, а время казалось несуществующей единицей. Если бы парень захотел, он бы остановил его ход одной силой мысли, но ему нравилось смотреть, как всё вокруг движется и переливается, и если эта картинка вдруг замрёт — она уже не будет такой красивой. Сейчас он мог видеть красоту во всём, и даже в том, что стены его спальни были забрызганы краской для волос и заляпаны другими непонятными субстанциями. Сегодня утром он сделал подарок для своего парня, нарисовав небольшое сердечко над изголовьем кровати, под которым написал их инициалы при помощи собственной крови. Но почему он не оценил его стараний? Джерард ведь вложил всю душу в это маленькое творение, и искренне считал, что таким образом смог показать всю свою любовь к этому человеку, но взгляд Фрэнка почему-то был обеспокоенным. Он вновь говорил о том, что Уэй пугал его своими проявлениями любви. Но парень не понимал, что делал не так. Он уже давно не испытывал никаких реальных чувств, забывая о том, что может обидеть кого-то или сделать больно. Для него не существовало слова «нет», он не знал, что оно значило. Прямо сейчас, глядя на размытые очертания потолочной плитки, переливающейся разными цветами, он видел, как вырывал своё собственное больное сердце из груди и смеялся. Очередной приступ неконтролируемого смеха накрыл его с головой, и ему казался забавным вид его собственного пульсирующего органа, с которого стекала кровь, капая ему на щёки. Но в реальности это была не кровь, а его собственные слёзы, образовывающие мокрые дорожки на лице, пока он истерически хохотал, находясь где-то за пределами реальности. Это продолжалось довольно долго, пока его лёгкие не начали гореть, будто кто-то разжёг в них костёр, и тогда он погрузился во тьму. Всё вокруг стало чёрным и неприветливым, здесь было холодно и жутко, и Джерарду не нравилось находиться в этом неприятном месте, но всё же он проснулся, спустя несколько часов сна с открытыми глазами, пустым взглядом уставившимися в одну точку. Он вновь чувствовал себя разбитым, но он не хотел ничего чувствовать, ему не нравилось ощущение собственного тела, кожи, волос на голове. Он мог ощущать, как воздух давил на него со всех сторон, и знал, что это никогда не закончится, если он ничего не сделает. Сквозь пелену сознания он услышал хлопок входной двери и шуршание пакетов. Все звуки сейчас были слишком громкими, и парень закрыл уши руками, на мгновение зажмурившись, затем вновь открыв пересохшие глаза.
— Эй, золотце, — тихо прошептал парень, присаживаясь на край кровати и прикладывая тыльную сторону ладони к влажному и горячему лбу Джерарда, — я принёс воду и лекарства, — зачем Фрэнк так заботился о нем? Неужели ему и вправду было не плевать на умирающий мотор в груди Уэя, который спасали лишь чертовы уколы, которые тот ненавидел больше, чем себя самого? Иглы под его кожей всегда были самой ужасной пыткой, какую он только мог себе представить, поэтому он отказывался до последнего, кричал и бился в истерике каждый раз, когда наступала очередь приёма лекарств. После них ещё и нельзя было ничего принимать несколько дней, и даже простая травка была запрещена. Джерард считал, что Фрэнк издевался над ним, насильно заставлял его колоть себя иголками, просто чтобы не умереть от разрыва сердца.
Да пусть лучше этот чёртов мотор заглохнет — думал он про себя, в очередной раз смотря, как глаза его любимого вновь наполнялись слезами.
Сегодняшний их секс был ещё хуже предыдущего. Фрэнк предпринимал отчаянные попытки сопротивляться, пока наручники не защелкнулись на его запястьях, не давая больше оттолкнуть Джерарда от себя. Он говорил, что ему было неприятно, что ему это не нравилось, но ведь после глубокого минета, которым одарил его Уэй, его член стоял по стойке смирно, а это значило, что он снова врал, не так ли? Он врал Джерарду, что не хотел его трахнуть, врал, что ему было больно, когда парень в очередной раз расцарапывал ещё не зажившие раны на его животе. Джерарду нравилось управлять ситуацией, нравилось мучить Фрэнка, медленно вводя в себя его член. Это была его маленькая месть за уколы, поддерживающие хоть какую-то жизнь в его теле. Фрэнк больше не противился, он смирился со своей участью, и просто ждал, когда всё это закончится, затуманенным взглядом смотря в стену, пока холодный металл врезался в кожу на его запястьях, контрастируя с ощущениями, которые он испытывал, находясь внутри Джерарда. Но самой сильной его болью была не физическая, а душевная. Парень не знал, чем заслужил эту боль, и почему именно на его голову свалилось это красноволосое счастье по имени Джерард Уэй.
Их отношения не всегда были такими. Джерард был прекрасным, любящим парнем, который старался оберегать Фрэнка и заботиться о нем, как только мог. Когда Айеро выгнали из дома — он единственный был рядом. Когда Фрэнк сломал ногу и несколько месяцев провалялся в постели — лишь Джерард помогал ему не сойти с ума, ухаживая за парнем и помогая во всём. У них бывали редкие ссоры, как и у любой другой пары, но в целом всё было хорошо. Они искренне любили друг друга и поддерживали. Они делили одну квартиру и одну постель уже несколько долгих лет, но всё изменилось в один миг, когда Джерард повстречал Берта МакКрэкена. По одной фамилии этого урода было понятно, что что-то с ним не так. Берт, с его этими вечно грязными и засаленными волосами, пахнущими, словно протухший сыр и дурацкой щетиной, которая выглядела просто отвратительно. Фрэнк ненавидел его. Будь его воля — он бы взял ружьё и собственноручно отстрелил ему яйца.
Они с Джерардом познакомились на дне рождения их общего знакомого. Берт предложил ему попробовать марихуану, а Уэй по глупости и согласился. Возможно, ему не хватало острых ощущений, ведь они с Фрэнком жили достаточно скучной и спокойной жизнью, в которой не происходило чего-то сверхъестественного. Джерард говорил сам себе, что от одного раза ничего страшного не случится, но он даже и не догадывался, что это было началом конца.
Сначала была, казалось бы, вполне безобидная травка, затем экстази, а потом уже и ЛСД, после чего пошли вещи потяжелее. Джерарду было довольно весело в компании МакКрэкена и его наркоты, и он всё чаще начал уходить из дома, ничего не объясняя Фрэнку и возвращаясь под утро в непонятном состоянии, с расширенными зрачками, и несущим какой-то бред. Когда в месте, где он работал, пронюхали, что парень употреблял, его тут же уволили, но он не сказал об этом Фрэнку. С каждым днём у него было всё больше тайн и всё меньше денег, так что он всё чаще закрывался в себе. Точкой невозврата стала их первая драка. Вернее, поднятая рука под действием очередных марок. Джерард ударил Фрэнка, когда тот снова накричал на него за то, что он вернулся домой в состоянии овоща. Айеро был в шоке. Его светлый, сказочный мальчик, за такое короткое время успел превратиться в монстра. В ту ночь Джерард ушёл обратно, хлопнув за собой дверью, и вернулся только через сутки, с обрезанными волосами, выкрашенными в ярко-красный цвет. Фрэнк так любил его длинные каштановые волосы, в которые было так приятно зарываться пальцами во время просмотра какого-нибудь фильма в редкий выходной. Но их больше не было. Больше не было его любимого Джерарда, не было тех искренних чувств. Каждая секунда такой жизни была адом для Фрэнка. Их перепалки стали каждодневными, и порой ему приходилось скрывать синяки и ссадины, остающиеся на теле после очередного возвращения Джерарда с его прогулок. Он никогда не бил в ответ. Уэй был для парня неприкосновенным сокровищем, которое он любил и оберегал, как только мог. Он прощал ему всё: воровство денег на оплату за квартиру, вынесенный из дома телевизор, таблетки, найденные в кармане куртки, постоянные побои и обвинения. Джерард обвинял Фрэнка в том, что из-за него он стал таким. Он давил на жалость и снова и снова говорил, что Айеро был виноват в том, что не доглядел за ним. И в один момент Фрэнк сам начал в это верить. Он считал, что не уделял своему парню достаточно внимания, постоянно пропадая на работе и редко позволяя себе какие-то роскоши вроде поездки в Диснейленд.
О Берте он узнал случайно. В один из дней Айеро не выдержал и стащил у старшего телефон, чтобы проверить его переписки. Он увидел всё: сообщения с признаниями в любви, интимные фотографии, пошлые разговоры и всё в таком духе. Он не видел, чтобы инициатива в переписках шла от Джерарда, и это злило его ещё больше. Если бы парень просто хотел уйти от него к другому — он бы давно это сделал, но он всё ещё держался за Фрэнка, каждый раз возвращаясь и прося у него прощения. Его настроение часто менялось, и в один момент он мог бить Айеро ногами по рёбрам, а в другой плакать ему в плечо и умолять, чтобы тот его простил. И Фрэнк прощал. Даже после того, как узнал, что Джерард изменил ему с дилером ради очередной дозы. Когда ему больше нечего было выносить из дома — МакКрэкен предложил расплачиваться натурой, а Джерард был готов на всё. Берт умело манипулировал парнем, говоря, как любит его, и что не хочет отдавать его обратно в руки Фрэнка, мешающего им веселиться.
Секс с Бертом был не таким чувственным, скорее диким и животным. Они трахались только под воздействием наркотиков и абсолютно не беспокоились о какой-либо защите. Джерард не жалел о своих поступках. С определённого момента он вообще перестал понимать, что такое жалость. Берт называл его своей малышкой, а этой малышке очень сильно были нужны её колёса, так что ради них она готова была пойти на всё. Они занимались сексом в отелях, туалетах клубов и на съемных квартирах. Уэй никогда не был в настоящем доме дилера, ведь тот старался скрыть все возможные контакты, чтобы не угодить под стражу. И парню было плевать. Его устраивал такой расклад вещей. Иногда он пропадал на несколько дней, не выходя на связь, и в такие моменты Фрэнк места себе не находил. Его глаза давно потеряли прежний блеск, и под ними синели огромные мешки. Айеро плохо спал, каждую секунду трясясь над телефонной трубкой и замирая на месте, заслышав любые шорохи из подъезда. Каждый раз он надеялся, что это Джерард. Он мечтал о том, что сейчас его любимый Джи войдёт в эти двери, и всё будет как прежде, как в старые добрые времена. Он скажет, что завязал, скажет, что осознал всё, что натворил и хочет дальше жить как нормальный человек. Но этого не происходило.
Однажды Джерард пропал на неделю. Уровень стресса Айеро внезапно подскочил до предела, и когда он не мог больше ждать — стал обзванивать все морги и полицейские участки. Джерард нашелся в больнице. Целый и невредимый, но выглядящий, словно ходячий труп. Он так давно не ел нормальной еды и постоянно забивал на своё состояние, и вот, его организм не выдержал. Наркотики забрали его сердце, во всех смыслах этого слова. Его внутренний мотор пришел в негодность, а вместе с ним угасли и все чувства вроде эмпатии и сострадания. Он больше не просил у Фрэнка прощения. Он только обвинял и не понимал, почему парень до сих пор с ним носится при том, что теперь он был дефектным.
По возвращении из больницы у Уэя началась ломка, и это было самым ужасным, что Фрэнк видел в своей жизни. Ему пришлось запереть парня в спальне, убрав оттуда всё, чем он мог причинить себе вред. Фрэнк часами просто сидел под дверью их комнаты и слушал истошные крики с обвинениями и угрозами. Он спал на полу в гостиной, ведь диван Джерард вынес еще полтора месяца назад. И каждый день повторялось одно и то же. Айеро захлёбывался собственными слезами, облокотившись спиной о белую дверь, и слушал, как Джерард кричал о том, что ему срочно нужно к Берту, и он должен его выпустить, иначе пожалеет. Когда Уэй успокаивался и засыпал, Фрэнк тайком пробирался в комнату, убирал мусор и оставлял воду в пластиковых стаканах с растворёнными таблетками, прописанными врачом, и какую-нибудь еду, вроде бутербродов. Он боялся быть замеченным. И даже понимая, что его парень вырубался достаточно крепко, начинал паниковать из-за каждого лишнего шороха. Но в один миг всё это прекратилось. За дверью с самого утра было тихо, и Фрэнк начал бояться, что у Джерарда остановилось сердце или он нашёл, чем вскрыть свои вены.
Осторожно войдя в комнату, он заметил парня, сидящего на подоконнике, закутавшись в плед. Его взгляд был тусклым, но не безжизненным, скорее отстранённым и безэмоциональным. Вдруг ему будто стало плевать на всё. Он больше не ощущал диких болей, разрывающих его внутренности, и единственным, что продолжало болеть, было сердце. Врачи говорили, что из-за наркотиков его сердце, буквально, начало разлагаться, словно у умирающего старика, и теперь ему было нужно новое. С этим он не протянет и года, особенно, если вернётся к своему старому образу жизни.
— Как ты, солнце? — говорил ему Фрэнк, целуя в висок и обнимая за плечи. Даже в такой ситуации он старался быть лучшим парнем, какой только был у Джерарда. Он беспокоился о его состоянии и надеялся получить в ответ хоть что-то стоящее.
— Я больше так не могу, я хочу завязать, — резко выдохнул Уэй, и по его щекам тут же потекли слёзы. Его разум уже давно не был так ясен, а кровь настолько чиста, чтобы он мог трезво рассуждать и принимать взвешенные решения.
Парень согласился пройти лечение от зависимости, и не отказывался от лекарств, которые ему прописывал кардиолог. Он послушно принимал таблетки, и обещал Фрэнку, что подобное никогда не повторится. Некоторые чувства начали возвращаться к нему, и он понимал, что действительно любил Фрэнка всем своим больным сердцем. Он был благодарен за то, что Айеро не бросил его и остался поддерживать и помогать ему в такой сложной жизненной ситуации.
Какое-то время обоим даже казалось, что всё снова пришло в норму, и они вновь были любящей друг друга парой, делящей долгие поцелуи и вместе готовящей завтраки по утрам. Джерард оборвал все связи с дилером, и Фрэнк был счастлив, но его счастье длилось недолго.
Бывших наркоманов не существует.
Несмотря на всё то дерьмо, что Джерард пережил в пик своей зависимости, он понимал, что что-то идёт не так. Его чувства к Фрэнку угасали, ему не хватало чего-то, не хватало того ощущения эйфории от приёма разноцветных пилюль и жёсткого траха в подворотнях. Он хотел ещё хотя бы на миг вновь почувствовать себя так же хорошо. И когда после очередного обращения в больницу его доктор сказал, что дела плохи, и придётся выписать инъекции, парень сорвался. Он стоял в очереди на новое сердце уже несколько месяцев, а его собственное уже еле-еле справлялось со своими обязанностями. Тогда он послал всё к чёрту и позвонил Берту. Он решил не возвращаться сразу к чему-то очень тяжёлому, и остановил свой выбор на экстази и ЛСД.
В этот день, под кислотой, у него был лучший секс с Фрэнком за всю его жизнь. Он, наконец, взял на себя инициативу, и перестал слушать его упрёки о том, что они не должны, и это плохо скажется на сердце Уэя. Из-за повышенного давления возникал риск разрыва сосудов, но Джерарду было плевать. Всё, чего он сейчас хотел, это испытать высшую степень наслаждения, и ему удалось довести себя до заветного экстаза. Фрэнк не сразу понял, почему Уэй вдруг стал таким развязным и грубым, а когда до него дошло, что парень вернулся к старым привычкам, у него случился приступ паники. Он не понимал, что делать дальше. Ему не хотелось вновь возвращаться в те дни, когда единственным напоминанием о том, что между ними с Джерардом что-то было, являлись трещины на рёбрах и синяки по всему телу. Он боялся, так чертовски боялся вновь потерять эту связь, которую они выстраивали на протяжение долгих лет, а затем и долгих месяцев. Фрэнк не знал, как ему себя вести, и поначалу, когда Джерард принимал лишь малые дозы, он старался говорить с ним, но парень лишь отмахивался, мол, всё равно скоро умирать.
Джерард ненавидел себя.
Он ненавидел себя настолько, что начал терять рассудок. Иногда он вытворял действительно жуткие вещи. Он мог пригрозить Фрэнку ножом, если тот отказывался заниматься с ним любовью, или принести домой черт знает откуда взявшегося мёртвого голубя, чтобы повесить его крылья как оберег над дверью в спальню. Чем больше он принимал, тем меньше здравого смысла было в его поступках. Он вновь стал жестоким и безчувственным, но обманывал себя, говоря, что чувствует безграничную любовь к Фрэнку. И порой он проявлял эту любовь самыми изощрёнными способами.
Нет, Айеро уже не подвергался избиениям, теперь Джерарду больше нравились пытки. Фрэнк стал его добровольным заложником и обрёк себя на судьбу Матери Терезы. Утром он готовил завтрак, после чего уходил на работу, пока его любимый ещё спал. Когда он возвращался — Уэй уже снова был под кайфом. Иногда он плакал, иногда смеялся, иногда вёл себя достаточно спокойно, но всё ещё не особо адекватно. Бывало, Джерард тушил окурки о запястья младшего, выливал на него очередные оскорбления и говорил, что Фрэнку нужно от него уйти, ведь совсем скоро он мог бы умереть, а мёртвым любовники не нужны. Эти слова больно резали слух Айеро, но он говорил сам себе, что это временно. Он старался утешать себя надеждами, что однажды маленький прибор на их кухонной тумбе пропищит, и его любимому достанется новое сердце, и тогда он вновь станет тем Джерардом, в которого он когда-то поуши влюбился.
По вечерам они обычно занимались сексом, когда опьянение Уэя доходило до высшей точки. Он принуждал Фрэнка к действию, угрозами и силой заставляя его трахаться до потери пульса в самых неудобных позах. Он мог щипать его, душить, кусать или расцарапывать нежную кожу в порыве страсти и говорил, что парень врал о своём нежелании. И в один момент Фрэнк просто смирился со своей участью. Он практически перестал сопротивляться, и все его попытки были жалкими и вялыми. Он уже и сам задумывался о том, чтобы уйти из жизни, но он не мог бросить своего светлого мальчика в одиночестве. Он всё ещё ухаживал за ним и терпел все издевательства и истерики, когда приходило время поставить новый укол.
Запястья болели от долгого пребывания прикованным наручниками к изголовью кровати, но Фрэнк всё равно продолжал заниматься своими привычными делами. Сейчас он готовил вкусный ужин на двоих, и ждал, когда Джерард выйдет из комнаты, чтобы разделить с ним трапезу. Ждать долго не пришлось. Парень появился на кухне довольно внезапно, обнимая Фрэнка со спины и целуя в открытое плечо, где красовался уже желтеющий засос, оставленный им пару дней назад.
— Что у нас на ужин? — приятным тоном произнёс парень, и Фрэнку даже показалось, что это снова был тот Джерард, любящий и заботливый.
— Карбонара, — коротко ответил Айеро, перекладывая пасту в тарелку.
— Люблю карбонару, — выдохнул старший, опаляя горячим дыханием ухо Фрэнка, — а знаешь, что я люблю больше, чем карбонару? — спросил он, проведя ладонями по бокам парня, заставив его слегка напрячься.
— Что же? — дрожащим голосом произнес Айеро, на секунду замерев на месте.
—
Тебя, — прошептал Джерард, резко разворачивая парня к себе лицом и целуя в губы, забираясь языком в его рот и увлечённо изучая уже до боли знакомые уголки.
У него случались такие приступы внезапной любви, и обычно за ними следовал очередной секс, но не в этот раз. На сегодня ему уже было достаточно, и сейчас он хотел только заполнить желудок, чтобы не чувствовать неприятную пустоту внутри.
Они ели в полной тишине, у них не было общих тем для разговоров. Джерарду было плевать на то, как дела у Фрэнка на работе, а Фрэнку не о чем было спрашивать вечно торчащего в четырёх стенах Джерарда. Он запер себя здесь, словно в клетке, лишь иногда выбираясь на улицу за очередной дозой. Он крал деньги у Фрэнка, разумеется, он продолжал их красть. Он был нетрудоспособен, и Айеро оформил на него пособие по безработице. Оно было достаточно небольшим, но на оплату коммунальных услуг хватало, а на жизнь он мог заработать и сам. Фрэнк ходил на работу каждый день, чтобы им с Джерардом не приходилось голодать, иногда он даже покупал какие-то вещи, но, к сожалению, телевизор или диван ему удастся вернуть ещё не скоро.
Дни тянулись один за одним, а сумасшествие Джерарда всё росло в геометрической прогрессии. Фрэнк больше не пытался отговаривать его от приёма наркотиков, и в один день уже сам предложил поделить дозу, а Уэй и не возражал. Если это значило, что так он сможет быть ближе к своему любимому человеку, то Фрэнк был готов пойти на этот шаг. Но несмотря на то, как сильно он старался угодить своему парню, тому всё ещё чего-то не доставало, и в один день он снова пропал. Айеро понял, что, скорее всего, он ушёл к Берту, но не мог ничего с этим поделать, ведь он не имел ни малейшего понятия, где ему искать своего парня.
А Джерард тем временем был в очередном клоповнике, где пахло так, будто под одним из ободранных диванов завалялся чей-то труп.
— Я скучал по тебе, малышка, — рычал МакКрэкен, ловя сексуальные стоны Джерарда, вбиваясь в его хрупкое тело, словно дикий зверь, терзающий свою добычу.
— Я знаю, сладкий, — выдохнул парень, проводя рукой по своим красным волосам, цвет которых он обновил совсем недавно. Это было именно то, что нужно. Его колени болели из-за неудобного положения, но ему хотелось ощущать эту боль. Он чувствовал себя живым, когда член Берта вдруг оказался у него во рту, а собственным он тёрся о боковинку протёртого дивана. Берт никогда не давал ему кончать первым, издеваясь и дразня, и всегда заставлял глотать его сперму, струйками стекающую по подбородку парня.
Они оба были под кайфом, и оба желали грубости и жестокости со стороны друг друга. Всю следующую неделю Джерард провёл с МакКрэкеном, пока Фрэнк места себе не находил, обзванивая все местные больницы и ловя очередное дежа вю. Он никогда не думал, что ему вновь придётся это делать, но он усердно набирал каждый новый номер из справочника, не задумываясь о том, какой счёт за телефон он получит в этом месяце. Спустя, казалось, тысячу неудачных попыток, парень не выдержал и сам пошел искать Джерарда. Он поклялся себе, что найдёт этого засранца, где бы он не находился, и если он с Бертом, то тому точно не сдобровать. У Фрэнка была бита и охотничий нож. Это было его вооружение на случай встречи с Бертом МакКрэкеном. За жизнь в одном доме с Джерардом он и сам отхватил немного сумасшествия. У него стремительно развивался стокгольмский синдром, и он был готов сделать что угодно, лишь бы вернуть своего мучителя домой. Он не мог жить без Джерарда, и вряд ли когда-нибудь сможет.
Объездив все местные бары и бордели, Фрэнк уже отчаялся найти своего любимого, но тот нашёл его сам.
— Фрэнки! — услышал он радостный возглас позади себя. Парень обернулся, но не успел разглядеть приближающуюся к нему фигуру, накинувшуюся на него со страстным поцелуем, — Фрэнки, поехали домой, — Джерард прижался к груди Айеро, обнимая его и заставляя чувствовать себя немного лучше.
Берта с ним не было, он скрылся так быстро, что Фрэнк и не заметил его присутствия в соседнем переулке, откуда его и увидел Джерард. Парень не стал возмущаться и спрашивать Уэя, где он был. Он всё прекрасно понимал, так что просто посадил его в машину и отвёз домой. Дома они поужинали и легли спать, будто бы ничего и не произошло. У них не было секса, лишь долгие и сладкие поцелуи, пока они не уснули в объятиях друг друга. Фрэнку снилось счастливое будущее, а Джерарду лишь холод и темнота.
Прошел месяц с тех пор, как Фрэнк впервые разделил дозу с Джерардом. Теперь он делал так периодически, чтобы угодить своему светлому мальчику. К его собственному удивлению, зависимость от наркотиков он так и не приобрел, спокойно обходясь без них по несколько дней, но зато у него была другая, более приятная зависимость — Джерард. Он заставлял его чувствовать, заставлял рассеиваться в планетарных лучах и быть единым со вселенной. Он был намного лучше любых наркотиков, и Айеро старался ловить каждый момент, проведённый с ним.
Он больше не боялся боли, он сам просил о ней. Ему нравилось чувствовать жжение от неглубоких порезов на груди и пульсацию ожогов, раскиданых по предплечьям. Он позволял Джерарду делать всё, что ему захочется, и наслаждался каждой секундой их совместной жизни. Он продолжал ходить на работу, но в последнее время он делал её из рук вон плохо, и начальник уже грозил ему увольнением. Но Фрэнку было плевать. Он найдёт новую работу, а если и не найдёт, то они с Джерардом продадут квартиру и будут жить в фургоне. Они поедут по всему миру, рассматривая красоты разных штатов и стран, и зарабатывая мелкими халтурками, пока не состарятся и не попадут в пансионат для пенсионеров, где счастливо умрут вдвоём. Это было бы идеальным исходом для Фрэнка, но у судьбы были другие планы.
Одним прекрасным утром, когда солнце светило ярко, заставляя парня морщиться от пробивающихся через окно лучей, он проснулся в одиночестве. Джерарда не было рядом. Джерарда не было на кухне. Джерарда не было в гостиной. Джерарда не было нигде. Его телефон лежал на тумбочке в спальне, а он никогда не оставлял свой телефон дома, если куда-то выходил. Фрэнк сразу заподозрил неладное. В его голове крутилась тысяча и одна мысль, куда мог подеваться его светлый мальчик.
Парень успокаивал себя, вслух произнося, что всё будет хорошо, и Джерард, скорее всего, просто забыл телефон дома. Наверняка сейчас он с Бертом, или просто вышел подышать свежим воздухом, хоть для него это и не было свойственно. Фрэнк ждал весь день, словно на иголках наворачивая круги по квартире и думая о том, когда же, наконец, вернётся его любимый человек. Поздним вечером, когда солнце уже заходило за горизонт, Айеро наконец приземлил свою задницу на стул на кухне, вдруг почувствовав под ногой что-то шершавое. Это был лист бумаги, который парень в течение всего дня умело игнорировал. Скорее всего он упал со стола из-за сквозняка, потому что парни забыли закрыть окно на кухне прошлым вечером. Подняв записку с пола, он развернул её, и его вдруг прошиб холодный пот. Его колени подкосились бы, стой он сейчас на ногах. В горле встал ком, и он не хотел верить собственным глазам. На бумаге было лишь несколько слов, выведенных явно трясущимися руками, но Айеро понимал, что это значило:
«Прости меня, Фрэнки, но я так больше не могу.
Люблю тебя.
Джерард»
***
Тело Джерарда Уэя было найдено под одним из мостов, куда его, вероятнее всего, унесло течением. На опознании Фрэнк не мог сдержать слёз. Перед ним лежал он, его Джи, его светлый мальчик, но его кожа больше не была румяной, глаза были закрыты, а на лице, скрытой за умиротворённым выражением, отпечаталась вся боль этого мира.
На похоронах не было никого, кроме Айеро. Даже родители не приехали попрощаться с сыном, так же, как и его брат, что учился на юриста в другом городе. У них было слишком много дел, и они не смогли быть рядом со своим самым близким родственником даже в день его погребения. Им просто было не до него.
Спустя неделю, в свой день рождения, Фрэнк стоял и курил сигарету на краю крыши, куда поднялся с одной единственной целью. Он не мог жить без Джерарда, и теперь уже никогда не сможет.
Маленький прибор на тумбочке в кухне жалобно пропищал, оповещая о том, что в больнице, наконец, появилось сердце для пересадки, но Фрэнк не сумел его услышать, ведь в этот момент он сделал свой последний шаг вперёд.
Увидимся на небесах, мой светлый мальчик.
