Лестница

Бонни сидела на лестнице не в силах сдержать слезы. Даже такая важная вещь, как сделка Аннализ с Ханной не могла отвлечь ее от грустных мыслей. — Сто миллионов долларов — наше последнее слово. Больше никаких переговоров, — что ж, по крайней мере здесь она могла проявить жесткость, готовая держать оборону в случае сопротивления противника. Дверь открылась практически бесшумно, и на пороге появился Френк. Благо ее собеседник быстро согласился с условиями Аннализ, и разговор был окончен. — Кто это был? — быстро спросил Френк, будто это было важно. Как будто ее последние пара часов жизни были важнее того, что он скажет ей прямо сейчас. — Тиган, — соврала Бонни, убирая телефон, бросив взгляд на часы на дисплее. Было уже далеко за полночь, когда вернулся Френк. Но разве могла она ожидать, что он вернется раньше? Только не от нее. Ему нужно было время. Чтобы расставить все точки? Вдоволь наиграться с Кристофером? Вспомнить, что Лорел — та, за кого он готов был умереть? В глубине души Бонни радовалась даже тому, что он в принципе вернулся. Не важно — сейчас, через час, утром, через неделю, когда вспомнит, что ему нужно забрать вещи из ее дома. А может, он бы и вообще не возвращался. Бонни не могла обещать самой себе, что будет достаточно сильной, чтобы смириться, чтобы перестать ждать. Чтобы просто встать с чертовой лестницы и постараться существовать дальше. Она, конечно же, давно уже не жила, а лишь существовала. Настолько давно, что и сама не понимала, в какой момент она умерла: в день, когда Френк разрушил ее, когда она готова была забыть все, что было в ее жизни, и позволить себе поверить в красивую сказку со счастливым концом? А может она убила себя вместе с Ребеккой, взяв на себя ответственность распорядиться жизнью, которой никто не дорожил? Ровно как и ее собственной. Или она убила себя, перекрыв себе кислород, в момент, когда ее душа, окровавленная и растоптанная, лежала на холодном снегу, не в силах вымолвить не звука в свою защиту? Почему она верит всем, кто кричит, что она заслуживает счастья? Разве она заслуживает? После того, что сделала с единственным человеком, который собирал ее по осколкам, а не пытался разбить на еще более мелкие кусочки. Раз за разом. До тех пор, пока она не превратится в пыль. А может, она умерла вместе с Сэмом? Все они могли сколько угодно кричать о том, что он был ужасным человеком. Возможно. Но только не с ней. Кажется, Сэм был единственным человеком, который заботился о дочери, которой у него никогда не было, и у которой никогда не было отца. Отца. Того человека, который заплетал бы косички, тайком от мамы кормил мороженным и обещал оторвать голову любому, кто обидит его малышку. В ее жизни все было наоборот — отец был тем, кто сломал ее жизнь. А может, и не было никакой жизни вовсе? — Как Лорел? — спросила Бонни, незаметно смахнув слезу. Френк улыбнулся и присел на ступеньку ниже. — Она в порядке, как и Кристофер. Теперь он в порядке, когда жирафик снова с ним. Бонни грустно улыбнулась и опустила голову, почувствовав теплое прикосновение его ладони к своей щеке. — А ты? — Френк пытался обратить на себя ее взгляд, — Ты в порядке? Секунду помедлив, собрав остатки сил, которые непонятно откуда все еще были в ней, Бонни посмотрела ему в глаза. — Я абсолютно в порядке, Френк. Он не отвечал. Он видел ее насквозь (она любила его за это и ненавидела за это же). Смахнув большим пальцем ее очередную слезу, он обхватил свободной рукой ее лодыжку, осторожно поглаживая старый шрам от перелома. — Мне казалось, я буду злиться на нее за побег. Но, — Френк не отводил взгляд, — Я благодарен ей. Я благодарен ей за то, что она сбежала, никого не поставив в известность. И больше всего, я благодарен ей за то, что едва не умер, пытаясь найти ее. Бонни смотрела на него с недоумением. Он может разрушать ее раз за разом, что он, в общем-то, всегда и делает, но он не смеет умирать. Бонни скорее убьет еще целую толпу людей, умрет сама, или же добровольно позволит вновь насиловать ее незнакомым мужчинам до конца жизни, — но ему она умереть не позволит. — Осознал бы я тот страх потерять тебя, если бы не потерял Лорел? Потому что это именно то, что отрезвило меня. Она могла бы стать моей женой, я бы усыновил Кристофера… Но если бы однажды ты исчезла, — Френк прикоснулся своим лбом ее и, не сводя взгляда с очередной слезинки, готовой скатиться по ее щеке, мягко прошептал: — Я не искал бы тебя, Бон. Кажется, я бы просто погиб от осознания, что тебя больше не будет рядом. Ты моя жизнь — всегда ею была и навсегда останешься. Бонни усмехнулась и нежно посмотрела на него. — Тогда мы должны благодарить Сэма — не разлучи он нас тогда, мы бы никогда не осознали того, насколько отличается наша любовь от всех этих рядовых интрижек. — Ну, нет! Он заставил меня поверить в то, что ты всего лишь мимолетное увлечение для меня. Бонни, подумай. Мы бы уже были женаты, я бы никогда не встретил Лорел, ты никогда бы не страдала из-за Рона… У нас могли бы быть дети, Бон. Бонни легонько погладила его плечи: — Ну, а сейчас-то нам что мешает? — нежно улыбулась она. Френк резко выдохнул и прижался своими губами к ее. Он целовал ее страстно, так, как сотни раз целовал других женщин, но ее — никогда. Она для него была единственной, с кем секс переставал обладать характеристиками длительности, страстности, жесткости и прочих вещей, которыми обычно понтуются парни. Нет, она была единственной, всегда единственной, кто знал, что Френк может быть до боли ласковым и нежным любовником. Не знойным соблазнителем, который привык получать удовольствие от женских тел, а тем, кто не будет спать до рассвета, бережно охраняя сон своей возлюбленной, нашедшей покой в его объятиях. — Как Лорел? — спросила Бонни, незаметно смахнув слезу. — Я не смог ее убедить дать показания, — в суматохе бросил Френк, доставая из кармана звонящий телефон, — Это мой контакт, касательно сделок детишек. Бонни вздохнула, готовая кричать от ужаса, что ее вчерашнее доверие вновь обернется ударом в ее уже совсем измучанное сердце. А оно у нее вообще есть? — Ты что-нибудь узнал? — Френк ушел на кухню, оставив Бонни наедине со своими страхами. «Я все еще люблю ее» — услышит она на следующий день. И смерть наступит именно в этот момент. Но она все еще будет существовать. Словно существование — то самое проклятие, которое, как заставляли ее убедиться почти все в ее окружении, единственное, чего она заслуживала.