Ослепительный разряд молнии наискось прорезает ночное фиолетовое небо. Я чудом успеваю нажать на кнопку фотоаппарата несколько раз. Так возможность сделать хорошее фото в разы возрастает.
Присаживаюсь на корточки, прислоняюсь спиной к будке слухового окна и внимательно разглядываю так удачно запечатлённые кадры. Прекрасные фото получились. Не зря я так долго на продуваемой всеми ветрами крыше сидел и подходящий момент караулил. Боюсь и грозы, и высоты, но ради идеального кадра я буквально на всё готов. Даже в жерло извергающегося вулкана спустился бы, если бы у нас конечно такие водились. Такая уж у меня натура увлекающаяся.
Новый росчерк молнии вновь пронзает мглистое небо. Я быстро навожу видоискатель и, толком не настроив фокус, жму на выпуклую кнопку. Рано, слишком размыто и нечётко получилось. Зря я поторопился.
Досадую на себя за излишнюю поспешность, но фотоаппарат из рук не выпускаю. Знаю, что шанс поймать редчайший кадр у меня ещё будет. Такие «сухие грозы» по ночам, когда ливень с редкими раскатами грома минут десять-пятнадцать всего длится, а потом до самого утра лишь молнии полыхают, для нашей местности совсем не редкость. Ученые называют такое явление «геомагнитной аномалией», а бабульки у подъезда тихо перешёптываются, что это ангелы с демонами за людские души сражаются. Им бы сценарии к кинофильмам писать — давно бы все призовые места на Каннском кинофестивале наши были.
Очередная молния - разлапистая, как корневая система пшеницы. На биологии недавно эту тему повторяли, вот я и запомнил. В тщетной попытке поймать лучший ракурс я подбираюсь почти к самому краю крыши, и от падения вниз меня отделяют сейчас полметра мокрого кровельного железа да низенькая решётка по его краю.
Идеально! Жму на кнопку, и фотоаппарат послушно фиксирует нужное. Восторженно разглядывая новый шедевр, я забываю, что стою практически на самом краю, а крыша ещё мокрая после недавнего ливня. Иначе бы я не расслабился настолько, что забываю, где нахожусь, и машинально делаю маленький шажок влево.
Моя правая нога тут же начинает опасно скользить. Будь у меня свободны руки, я может быть и удержал бы равновесие. Но мысль о том, чтобы отбросить в сторону фотоаппарат и побороться за жизнь мне даже в голову не приходит. Как можно бросить самое дорогое? Поэтому меня неумолимо влечёт к краю крыши.
И когда я уже мысленно прощаюсь с жизнью, что-то резко дёргает меня назад.
— Совсем сдурел? — сердито вопрошает незнакомый голос у меня над ухом. — А если бы я не успел?
Так раздраженно, с трудом сдерживая бешенство, обычно говорят с хорошо знакомыми людьми, совершившими несусветную глупость, но я впервые вижу спасшего меня парня. Это странно, ведь городок у нас маленький, и практически все друг друга если не по имени-отчеству, то хотя бы в лицо знают. Может, мы раньше с ним встречались, но я его просто забыл?
— Спасибо, — судорожно вцепившись в своего спасителя, чуть слышно хриплю я. Голос сел то ли от испуга, то ли от заработанной на продуваемой крыше простуды.
— Да чего там, — машет рукой незнакомец. — Только больше так не рискуй. Фотографий ещё уйму сделать сможешь, а жизнь — она одна.
Я согласно киваю. После пережитого стресса на общение совсем не тянет, хотя я и искренне благодарен своему спасителю. Если бы не он, лежал бы я на грязном асфальте в луже собственной крови. Получается, что сегодня я заново родился? Дрожащими руками вытаскиваю из кармана ветровки смартфон. На его подсвеченном фиолетовом экране — цифровой палиндром. 23.32. Символично. Время моего второго рождения. Надо запомнить и ежегодно праздновать эту дату с точностью до часа с минутами. Да ещё своим будущим детям и внукам рассказать, чтобы…
Додумать до конца эту мысль я не успеваю, потому что меня решительно тянут сначала к будке слухового окна, потом через люк по узкой железной лестнице, пока мы не оказываемся на лестничной клетке верхнего этажа. Я зачем-то приближаюсь к перилам и перегнувшись через них, смотрю вниз. Тёмная треугольная лестничная клетка, слегка подсвеченная фиолетовым светом указателей и надписей, кажется мне многокилометровой дорогой в ад. Вот воображение-то разыгралось.
Незнакомец резко отдёргивает меня от перил и укоризненно качает головой. Наверное, он решил, что я суицидник-любитель, не упускающий ни одной возможности с жизнью распрощаться, и вот прямо сейчас в лестничный пролёт кинусь.
— Да не собираюсь я самоубиваться, — пытаюсь объяснить ему. — Там, на крыше, случайно вышло.
Он кивает, но руки моей так и не отпускает. Так и ведёт меня за руку вниз по ступенькам, как малое дитё. При других обстоятельствах я, может, и обиделся бы на столь явное недоверие, но сейчас мне рядом с ним удивительно хорошо и спокойно. Как будто мы всю жизнь знакомы.
***
Мы гуляем по спящему городу. Он предложил показать свои любимые места, а я с радостью согласился. И теперь искренне удивляюсь, почему я раньше эту красоту не замечал. Мерцающий в неверном свете молний купол старой заброшенной церквушки, зеркальная гладь озера, в котором отражается чернильное грозовое небо, застывшее в неудержимом порыве колесо обозрения с пустыми кабинками.
— А хочешь прокатиться? — неожиданно спрашивает он, останавливаясь в нескольких метрах от чёртового колеса.
Конечно хочу! Пусть я и не поклонник разного рода аттракционнов, но посмотреть с высоты "птичьего полёта" на ночной город мне очень хочется.
— Сейчас, подожди только пару минут, — он отходит к ограждению, копошится около входа, отцепляя перегораживающую его цепь. Потом отбегает к столбу с электропроводкой и дёргает вверх рубильник. Снова возвращается к ограждению, нажимает какие-то кнопки на щитке, запускающим двигатель, и колесо обозрения оживает.
Кривоватые улочки старого города с высоты колеса обозрения выглядят просто волшебно. Участившиеся молнии и зловещая тишина действуют на меня как-то странно, и я, не особо задумываясь о последствиях, прижимаюсь к чужим губам осторожным поцелуем. Меня почему-то не отталкивают, а бережно прижимают к чужой груди. И наши сердца стучат в унисон, как будто у нас одно большое сердце на двоих.
***
Первые признаки надвигающего утра уже заметны на востоке. Я буквально сплю на ходу, поэтому он провожает меня до самого подъезда.
— Хочу быть уверен, что с тобой ничего плохого не случилось, — поясняет на мои слабые попытки отстоять свою самостоятельность.
— Мы ещё встретимся? — неловко интересуюсь я на прощание.
— Когда я буду действительно тебе нужен, я обязательно приду, — успокаивающе улыбается он, заботливо поправляя намотанный на мою шею шарф.
Это его шарф. В открытой кабине чертового колеса я сильно озяб, а он, заметив мою тщательно скрываемую дрожь, поделился со мной своим теплом. Я хочу было вернуть чужую вещь, но в последний момент резко передумываю. Забытый шарф — чем не повод для новой встречи?
И слушая его обещание, я про себя лукаво усмехаюсь. Зачем же ждать так долго? Вот отосплюсь после бессонной ночи и отправлюсь тебя искать. Я запомнил всё, что ты о себе рассказывал. Городок у нас маленький, все друг друга знают. Найду обязательно.
Дома, уже лёжа на кровати и почти засыпая, смотрю в окно на знакомый с детства милый дворик, освещённый тусклыми лампочками на натянутых проводах. Какая длинная и необычная ночь сегодня выдалась.
***
Отыскать моего незнакомца оказалось совсем не так просто, как я рассчитывал. В квартире, окна которой он мне показывал, рассказывая о своём детстве, уже почти год проживали другие люди, и о спасшем меня парне они ничего не знали. В школе, где он якобы учился, не было никого даже отдалённо на него похожего.
Не мог же ты мне просто присниться?
Я бесцельно слоняюсь по городу, прижимая к себе пушистый мягкий шарф, единственный предмет, который подтверждает реальность произошедшего со мной накануне, и размышляю, что же мне теперь делать.
Ты обещал вернуться, когда будет мне нужен. Зачем было меня так беспардонно обманывать? Ты мне так нужен, но тебя нигде нет!
***
Я стою почти на самом краю высотки. Ближе никак — боязнь высоты никуда не пропала. Ты обещал, что придёшь, когда будешь мне действительно нужен. Если нет другого способа до тебя докричаться, то я скрупулёзно повторю все обстоятельства, предшествовавшие нашему знакомству.
И я решительно шагаю вперёд…
