Монетка

Серый, ничем не примечательный мир. Эденийцы называли его унылым, таркатаны — жалким, шоканы — пустынным, китины — непригодным для жизни этих особей, но для накнада он был домом. Солнце в нём никогда не светило ярко, растительность составляла пару видов трав и кривые, похожие на больные паршой деревья, но даже их листья не имели ярких оттенков из-за вечных пыльных ветров. Всё в мире накнада покрывалось серо-ржавым налётом, что въедался во всё живое и неживое, придавая поверхностям такой же матовый оттенок. Шестирукую расу это мало волновало, они жили в этом мире всегда и никогда не видели другого. Дети слушали рассказы дедов о городах Внешнего Мира, о страшных существах всего с двумя конечностями, об уродливых кентаврах, о старших богах, в чьих руках судьбы всех народов. Никто не знал, что когда-нибудь им придётся столкнуться со всеми расами и богами. Первым в их мире появился Онага. Тот, кого через много лет назовут Коллектором, не помнил, как все вышли встречать Императора, как восхищённо смотрели на его покрытую драконьей чешуёй кожу, яркие светящиеся глаза, как тянулись к его крыльям, как из-за его широкой спины вынырнула армия таркатанов, набрасываясь на всех, кто позволил себе приблизиться к Императору. Накнада, оцепенев от страха, замерли, глядя, как их сородичей кромсали на мелкие куски и пожирали монстры. Секундное оцепенение сменилось жуткими криками ужаса, боли, отчаянья; его отец, как и десятки других накнада, ринулся отбивать близких. Он также не помнил, как мать, заляпанная кровью своих же сородичей, тащила его вместе с братом подальше от кровавого месива, поскальзываясь на трупах, отбиваясь от ещё живых умирающих, требующих помощи. Зато Коллектор надолго запомнил того разодетого в шёлк и золото эденийца и монетку. Монетка лежала на краешке стола, такая круглая, блестящая, красивая. Она так и манила к себе накнада, который видел нечто яркое в основном в чужих руках. Маленький шестирукий раб не хотел ничего плохого, он и не знал, что такое кража и что такое золото, не понимал, какую власть оно даёт. Он просто подошёл и взял этот кусочек металла. Вопреки ожиданиям, монетка оказалась холодной, он повертел её в пальцах, поднёс ближе к глазам, лизнул, попробовал на зуб. У неё не было ни вкуса, ни запаха, но она казалась всё интереснее. — Вор! — раздался за спиной злой голос с явно эденийским акцентом. Накнада автоматически спрятал монетку в одну из ладоней и развернулся, испуганно уставившись на говорившего. — Раса воров, — брезгливо и злобно произнёс он, приближаясь. Через мгновение маленький накнада согнулся от резкой боли. Незнакомец ударил его в живот тяжёлым ботинком. — Ты хочешь золота? — прошипел эдениеец, хватая раба за шкирку. Следом в лицо полетели монеты. Брошенные крепкой рукой, они больно ударяли кожу, одна даже рассекла веко. — Жри их, маленький воришка! Эдениец силой разжал накнада рот и, смеясь, стал проталкивать в его горло монеты, заливая вином Внешнего Мира, чтобы лучше проскакивали. Маленький накнада плакал, сопротивлялся, пытался вырваться, но чужак был сильнее. — Ты никогда не получишь богатства, о котором так мечтаешь, — приговаривал эдениец, пихая очередную монету в рот врагу. — Жри сейчас, другого шанса не будет. Каждый кусок металла царапал горло, застревал где-то в груди, не давая нормально дышать. Раб кашлял, слёзы отчаянья и боли лились по впалым щекам. Это нисколько не смущало мучителя. Рабом меньше, рабом больше, кому какая разница? Когда монетки кончились, он выпустил жертву, устало вздохнул и выпил остатки кислого вина. — Радуйся, что я не отрубил тебе руки, — произнёс чужак, будто и правда сделал великое одолжение. — Я заберу у тебя всё! — отчаянно выкрикнул накнада. — У тебя и у всех! — он выскочил за дверь этого страшного дома, бежал далеко, долго, пока не свалился без сил, а в ушах так и звенел презрительный смех чужака. — Я всё у вас заберу, — произнёс накнада, падая на песок, рыдая от страха и обиды, по-прежнему сжимая в руке ту самую монетку, что так манила к себе.