1.
Всякий раз, видя свое пустое запястье, Эллиоту хочется усмехнуться. У каждого в мире есть соулмейт. У каждого на руке написаны первые произнесенные слова истинного. Хоть приветствие, хоть длинная нотация, растянувшаяся ровными рядами от ладони до локтя. У всех — но не у него.
Для многих это было сродни инвалидности. Для него — извечным оправданием; индульгенцией на любой поступок, любое оскорбление: мается, несчастный, без соулмейта, что с него взять.
Его всё устраивало до перелета в Лондон. Там обнаружилось, что в Бюро, в котором он работал, приняли нового сотрудника — детектива, да еще и немого! Еще не видясь с ним, Эллиот пришел в бешенство: он не хотел быть «тем, другим инвалидом»! Он не хотел быть «еще одним, но со странностями»! Даже когда в его лабораторию прислали улику — ветхий манускрипт с непонятными символами — Эллиот упрямо отказывался высылать детективу дешифровку.
Пусть побегает. Пусть лично явится и заберет. Немой же, а не безногий.
Когда же новый детектив всё не приходит, а мимо стеклянной стены лаборатории проходит коллега в сопровождении высокой брюнетки с планшетом, Эллиот решает сорвать злость на них. Ему, в целом, всё равно, на ком. Лишь бы выплеснуть бурлящее внутри недовольство.
— А, Арчер, неужели ты вылез из спортзала, красавчик? — кричит он, подходя к двери. — А кто это с тобой? Не знал, что ты с кем-то встречаешься!
Арчер закатывает глаза и останавливается, а брюнетка, искоса посмотрев на Эллиота, начинает что-то набирать на планшете. Когда она поворачивает экран к Арчеру, тот вздыхает, кивает, а потом смотрит на Эллиота.
— Очень смешно, Эллиот, — ворчит он, подводя брюнетку ближе к лаборатории. — Это Розали Крейфорд, наш новый детектив, так что хватит острить, лучше помоги.
[Вы — мистер Клейтон, верно?] — внезапно оказывается перед ним планшет с набранным текстом. —
[Рада знакомству. Вы получали мое письмо?]
Эллиот оглядывает ее с ног до головы. Детектив Крейфорд явно не молода — разменивает если не третий, то четвертый десяток. Новенький значок Бюро на оранжевом пиджаке, планшет в руках как замена голоса и совершенно неуместный берет на темной голове — такая хорошенькая, такая миленькая, что так и хочется ударить посильнее.
— А, значит, это вы отправили мне тот шифр. Ну спасибо. Я почти уснул со ску-у-уки.
Вот так. Обидеть. Задеть. Уколоть. Сказать, что шифр простейший. Что с ним и ребенок бы справился. Всё, лишь бы качок Арчер и их новый детектив свалили из лаборатории куда подальше.
Но Крейфорд не перестает хлопать ресницами и глупо улыбаться, хотя Эллиот всем видом выпроваживает их. Глаза у нее смеются, а взгляд так и бегает с планшета на листок с расшифровкой в его руках. Бесит неимоверно.
Но кто ответит почему?..
2.
В Сахаре стоит невыносимое пекло, и Эллиоту работается даже хуже, чем в Греции: стены лаборатории хоть и скрывают его от палящего солнца, но не спасают от духоты. Кондиционеры работают, но не справляются. После смерти начальника им каждый раз приходится работать в походных условиях и порой — в одном помещении: даже сейчас, глядя на стол, Эллиот сомневается, его это оборудование, Ларса или Джоны. Скорее всего, у него уже кипят мозги: в Германии или Франции такого бы точно не случилось.
Рядом с ним опускается бутылка воды и банка апельсиновой газировки. Эллиот перекатывается со лба на щеку и видит детектива Крейфорд в белой марокканской тунике; она жестом предлагает выбрать что-то из них. Эллиот с трудом хватает мокрую, но еще прохладную банку и прижимает ее к лицу; детектив охотно забирает оставшееся.
— Спасибо, — чуть слышно бормочет он и пододвигает ближе ноутбук: работать не хочется, но нужно. Крейфорд хмурится и кладет ладонь ему на руку; стоит ему посмотреть на нее, как она показывает планшет.
[Ты уверен? Может, разденешься?]
— И так нормально, — из чувства противоречия ворчит он: будет еще она его опекать! Как будто мало Кармен, Марины, Анжелы… Он слышит, как Крейфорд стучит пальцами по планшету; поджав губы, она поворачивает к нему экран и кивает.
[Если это из-за метки — мне всё равно. Можешь не стесняться.]
Эллиоту хочется чего-то: вспыхнуть, фыркнуть, усмехнуться — но получается лишь смотреть ей прямо в глаза, такие голубые и пронзительные. Ему хочется спросить, почему же тогда она не покажет свои руки, потому что он видел — он
знает — что на ее запястье есть нечто черное. Но вместо этого он не препятствует ей сесть рядом, положить планшет впритык к его носу и набрать новый текст — уже более длинный.
[Послушай, ] — забавно, что она всегда пишет «послушай», хотя у нее нет голоса, —
[отсутствие метки еще не значит, что у тебя нет соулмейта. СМ-а можно определить по запаху, по голосу. Я читала об эксперименте, где СМ-ы нашли друг друга с завязанными глазами. Они руководствовались чутьем. Так что не отчаивайся. СМ-ов хватит всем)]
Она подмигивает ему двумя глазами —
и это крайне неестественно — вновь предлагает раздеться и, подняв сумку-холодильник, идет проведать Ларса в лаборатории. Эллиот не прощается с ней — он же и не здоровался — открывает газировку и задумчиво отпивает, смотря на пустое запястье.
Может, детектив Крейфорд и права.
Нет.
Розали.
3.
Розали меняет стили, как перчатки. Эллиот видел ее разной — рыжей, светлой, русой, с линзами и без, в бронежилете, в толстовке, в рубашке, накинутой на цветастую майку — но никогда еще не знал ее такой: в защитных очках и парке, всю белую после бурана. Она смахивает снег, налипший на нос и щеки, дышит на толстые перчатки, пытаясь стащить их с дрожащих пальцев, неловко улыбается, пробираясь к теплу. В ее сумке — очередные обломки, в ее планшете — новые сокращения и аббревиатуры, новые теории заговора и просьбы помочь в исследованиях. А еще…
[Я останусь в лаборатории?]
Как смешно она говорит — «лаборатория»; сейчас это, скорее, заваленный вагон с наспех подключенным оборудованием и коченеющим висельником в мешке. Эллиот, конечно же, кивает, убирая со стола ноутбук, смартфон и плеер; Розали бросает парку на стул, прячет очки в рукаве и раскладывает на столе улики. В ее руках — пинцет и крохотный тюбик клея, в ее планшете — напарники на быстром дозвоне: все в Бюро давно привыкли, что детектив Крейфорд не может ни окликнуть, ни позвать — лишь набрать и сбросить номер.
Эллиот не сразу понимает, что в руках у нее — обломки электронной платы, до того мелкие, что похожи на растоптанные нори. Он берет стул и подсаживается ближе, щурясь от света: рядом с Розали лампы почему-то всегда горят ярче, запахи становятся четче, а звуки — глуше. Он не слышит, как квохчет Дюпон над древними манускриптами, как воркуют Анжела и Ларс, как переругиваются Джона с Арчером. Он слышит лишь одно: как тихо пошкрябывает по столу кончик пинцета и как протяжно выдыхает Розали, разглядывая очередную деталь.
— Можно? — спрашивает он, протягивая руку. Она передает ему пинцет и резко, быстро вдыхает, когда Эллиот ставит осколок на нужное место. Когда он оборачивается к ней, на ее лице — улыбка, в глазах — неожиданная радость; она смотрит на него, как мать, как сестра, как крестная, которой у него никогда не было. Она смотрит на него с благодарностью и счастьем.
Ее ладони пахнут клеем и перчатками. Он понимает это запоздало, когда она уже убирает цветные пряди, упавшие ему на глаза. Розали вдруг хитро ухмыляется, едва касаясь его уха, а потом играючи достает из-за него складные щипчики для бровей. Она указывает ими на пинцет и на него, а потом рисует в воздухе знак вопроса.
Эллиот соглашается. Конечно же, он соглашается. Он готов хоть сам собирать плату этими маленькими, антикварными щипчиками, лишь бы Розали вновь, пускай всего один раз так к нему прикоснулась.
4.
Музыкальные предпочтения Эллиота — это кролик из «Донни Дарко», окруженный котятами. Это Бэтмен в команде с Харли Квинн. Это Хэллоуин на Пасху.
Когда в лаборатории никого нет — а Эллиот всегда проверяет, чтобы никого не было — он втыкает наушники и подпевает в голос, дожидаясь завершения анализа или взлома камеры, телефона или любой другой игрушки, которую принесет с места преступления Розали. Редко когда что-то полезное находится быстро — Эллиот может и три, и пять песен подряд отсеивать мусор, не относящийся к делу, пока не наскучит и он не перекинет рутину на одну из вспомогательных программ. Дешифраторы вызывают все новые подпроцессы, в консоли бегут белые строчки кода — а Эллиот поет, закрыв глаза и откинув голову, потому что еще шесть часов к нему никто не придет.
Кто-то касается его лба, и Эллиот в ужасе распахивает глаза, отъезжая на стуле. Перед ним — Розали, опять брюнетка и опять в черном берете, который ее совсем не красит. Она улыбается, до сих пор протягивая к нему руку, а в другой — сжимая неизменный планшет.
— Я-а-а… Я не пел! — поспешно оправдывается Эллиот, выдергивая наушники из ушей и запихивая их в карман куртки. — Это не то, о чем ты…
Но Розали повторно касается его лба, а затем опускает ладонь к уху, несколько раз нажимая на то место, где только что были наушники. Она поворачивает к нему планшет, на котором уже набрано:
[Можно послушать с тобой?]
Эллиот смущенно отводит взгляд. Он не против, ничуть — но ей же не понравится, она настолько старше, она слушает совсем другое… Но, тем не менее, он протягивает Розали один из наушников, второй закрепляя у себя в ухе. Детектив слушает пару мгновений, качая в такт головой, а потом неожиданно начинает что-то набирать на планшете. Повернувшись — на сколько хватает длины наушников — она с улыбкой показывает ему снимки из участка.
[Это он поет?] — всплывает сообщение на смартфоне Эллиота, когда на экране появляется фотография китайского айдола на фоне белой стены. Во взгляде Эллиота скользит узнавание; остановив песню, он спрашивает:
— Он — наш подозреваемый?
Розали кивает.
[Один из.] — печатает она. —
[Мне показалось, ты должен его знать. Сможешь что-нибудь о нем рассказать?]
И Эллиот рассказывает. Он ставит ей песни получше, показывает их совместную фотографию с бэкстейджа и сохраненные интервью — а Розали слушает его поверх музыки и склоняет голову всё ниже, ниже и ниже, пока она не оказывается на плече Эллиота. Как это происходит — не знает точно никто из них; просто в какой-то момент ему становится труднее двигать рукой, а ее кивки ощущаются во всём теле. Когда Розали задремывает, Эллиот стаскивает ненавистный берет с ее головы и касается щекой ее макушки; так странно, так необычно сейчас быть выше ее.
Рукав ее кофты задирается, и Эллиот видит черные строчки на белой коже. Он мог бы сфотографировать, он мог бы приглядеться — но не хочет: ему противно думать о том, что где-то в этом мире живет соулмейт его Розали.
Его Розали. Боже. Даже у немых есть соулмейты — но только не у него.
5.
В Сингапуре всё идёт совсем не по плану. Не только потому, что убийца сбежал — он ещё и взял в заложницы Розали. Эллиот не находит себе места в лаборатории: зачем, зачем он вызвался вместо Кармен пойти на конфронтацию с убийцей? Его не успокаивают ни лекарства Анжелы, ни терапии Марины — он не смог помешать преступнику схватить Розали и лишь спустя несколько минут вызвал подмогу. Сухие факты. Его непредусмотрительность и заторможенность теперь могут стоить ей жизни.
Эллиот делает всё, что предлагает лихорадочно соображающий разум. Он настраивает спутник Бюро на отслеживание планшета Розали и даже преуспевает, но предусмотрительный Анбу выбросил его, сбив их с хвоста. Он взламывает камеры наблюдения и прогоняет по ним нужные образы, но это дает лишь временную наводку — прибежав на указанное место, Кармен и Арчер находят только помятый галстук со следами крови. Он пытается добраться до телефона Анбу, но тщетно; он окончательно падает духом, когда Ларс подтверждает — кровь на галстуке принадлежит Розали.
Он чувствует, что она жива, но найти не может. Это ничем не доказать, никак не объяснить — он просто
знает.
Я читала об эксперименте, где соулмейты нашли друг друга с завязанными глазами. Они руководствовались чутьем.
Эллиот берет в руки планшет, Кармен — пистолет, Джона — винтовку. Они возвращаются на место, где был найден галстук; Эллиот прижимает к груди планшет, зажмуривается и изо всех сил надеется, что его инвалидность, его аномалия, его пустое запястье покажут им путь.
Чутьем…
Они перехватывают Анбу в порту перед самой отправкой; он угрожает пристрелить Розали, тыча пистолетом ей в висок. Эллиот не помнит, кто стреляет Анбу в руку — Кармен, Джона или они оба: его тошнит от вида крови, от синяков на лице Розали, от переливающегося через край волнения. Анбу падает, матеря Бюро на чем свет стоит, на него надевают наручники и уводят, а Эллиот так и продолжает держать планшет и смотреть под ноги.
Чутьем…
Ведь если же он… То она… И выходит…
Эллиот ошарашенно вскидывает голову и смотрит на свое запястье.
Пустое. Каким и было всегда. Розали, ухватив ход его мыслей, подходит ближе и закатывает рукав. Пусть от нее несет дорогим одеколоном Анбу, грязью и потом — Эллиоту глубоко плевать, пока он видит слова на ее бледной коже:
А, значит, это вы отправили мне тот шифр. Ну спасибо. Я почти уснул со ску-у-уки.
Перехватив его взгляд, Розали неловко улыбается и заправляет прядь за ухо. Затем несильно, но настойчиво наклоняет планшет в его руке и набирает:
[Спасибо, что нашел меня.]
