Только великая боль приводит дух к последней свободе: только она помогает нам достигнуть последних глубин нашего существа, — и тот, для кого она была почти смертельна, с гордостью может сказать о себе: я знаю о жизни больше…
***
Я очнулся, когда лучи полуденного солнца коснулись краешка моей больничной койки. Переждав минутное помутнение сознания, я стараюсь оторвать от подушки голову, которая, кажется, стала в несколько раз тяжелее. В палате так тихо, что я слышу каждый удар моего сердца. Пытаюсь вспомнить, почему я нахожусь здесь, но это оказывается не такой уж и легкой задачей. Небольшие клочки воспоминаний всплывают у меня в сознании, и за каждое из них я пытаюсь ухватиться. И вот когда мой взор падает на мою руку, которую стягивает повязка из бинта, все воспоминания складываются в единый пазл и дают, наконец, долгожданный ответ. Я пытался покончить с собой.***
Я так долго ждал тот вечер. Еще учась в младшей школе, я представлял, в каком костюме буду на выпускном, с какой прической. И вот когда я уже был одет в тот самый выпускной костюм, о котором мечтал, и держал в руках измятый листок с торжественной речью, которую должен был прочесть перед остальными выпускниками и учителями, я улыбался и поражался тому, как быстро летит время. Я даже представить не мог, что тот самый долгожданный вечер в одночасье заставит рухнуть весь мой привычный мир. Если бы вы меня случайно встретили на улице, то я бы вам не запомнился. Я обычный, с обычной фигурой, с обычными черными волосами, которые я осветляю ежемесячно. Абсолютно ничем не примечательная личность со своими недостатками и горсткой достоинств. Но в тот вечер я был сам на себя не похож. Я выглядел совсем взрослым. Даже выражение лица изменилось. Оно теперь было такое сосредоточенное, серьезное. И этот костюм, сшитый на заказ, так дополнял меня. Ровно три часа и пятнадцать минут мама кружила надо мной с расческой и лаком для волос. Это стоило того. Она превратила мои безжизненные волосы в прекрасную прическу. Мама в прошлом стилист, поэтому ей под силу превратить такого неряшливого сына, как я, в настоящего принца. Наото, младший брат моей девушки, все это время сидел напротив меня и следил за действиями мамы. — Я хочу быть таким же, как Такемичи, — вопил Наото. — Почему? — спросил я. — Потому что ты красивый, умный и еще твоя девушка — это моя сестра. Я начал смеяться. — Кстати, а эта твоя Хината где собирается учиться? — спросила мама. — Она еще не решила. Но все равно я перееду ближе к ней, чтобы быть с ней рядом. — Как мило, — сказала мама. Я встречался с Хинатой два года, и все самые прекрасные моменты моей жизни были связаны именно с этим периодом. До нее у меня не было ни с кем отношений. С Хинатой мы учились в одной школе, но никогда не общались и очень редко встречались. По ее рассказам, мы с ней были знакомы ещё с детства. Волосы Хинаты подстрижены под каре с небольшой челкой, которая слегка спадает на глаза. Есть родинка слева под нижней губой. Обычно она носит форму средней школы Мизо, которая включает в себя белую блузку и полосатый галстук, юбку и пиджак в тон, а также черные ботинки. Глаза карие. Темные, прекрасные. Я никогда не считал себя настолько красивым, чтобы нравиться девочкам, поэтому был очень удивлен, когда она обратила на меня внимание. У нее своеобразное чувство юмора. У Хинаты очень общительный и жизнерадостный характер, она очень оптимистична и всегда находит способы улучшить нежелательные ситуации. Даже когда другие деморализуются или отчаиваются, Хината остается сильной, чтобы подтолкнуть их вперед. Она невероятно волевой и решительный подросток, готовый пойти на радикальные меры, чтобы защитить тех, кто ей дорог. Наше общение с Хинатой вызвало резкие изменения в моих отношениях с мамой. Она, наверное, с самого моего рождения мечтала, чтобы я поступил в Токийский институт и посвятил свою жизнь науке. И, как полагается, мама посчитала Хинату прямой угрозой ее планам. Нередко у нас случались настоящие семейные скандалы, когда я собирался на свидание. Лишь папа был на моей стороне, всегда говорил маме, что я уже взрослый и вполне могу принимать самостоятельные решения. И даже в тот роковой выпускной вечер он дал нам с Хинатой в распоряжение свой новый байк. — Пап, ты серьезно? — Да, сегодня я слишком добрый. — Спасибо. — Я кинулся в папины объятия. — Я тебя обожаю. — Держи. — Папа дал мне ключи от своего нового байка. — Надеюсь, с ним все будет в порядке? — Конечно. — Ну, я думаю, нам пора идти, — сказал я. — Удачи. — Хорошо повеселитесь там, — промолвил папа.***
Мне давно следовало понять, что наши отношения с Хинатой уже не те, что были раньше. Мы реже виделись, созванивались. Хината стала скрытной, скупой на откровения. Но меня тогда это нисколько не настораживало, мне казалось, что все происходящее объясняется стрессом из-за экзаменов. Начиналась торжественная часть. В центр сцены вышел наш директор и начал говорить свою наизусть выученную речь. Он шепелявил, и из-за этого половина того, что он говорил, было непонятно. В конце своего выступления директор «натянул» на лицо улыбку и ушел. Далее на сцене появилась заместитель директора. На экране, позади нее, отображались фотографии лучших учеников школы. Она начала рассказывать про то, каким был этот год. Я, как и все присутствующие, еле-еле удерживался не заснуть. Но оказалось, что на этом «веселое» мероприятие не заканчивалось. На сцену то и дело выходили какие-то важные люди с записанными на бумаге поздравлениями, затем каждый из них рассказывал про то, как он учился в школе. Мои веки перестали меня слушаться, я чувствовал, что вот-вот засну на плече у Хинаты, но тут со сцены донеслось мое имя. — А сейчас мы предоставляем слово одному из наших учеников Такемичи Ханагаки. Я встал под шум аплодисментов. Как же мне было страшно. Выступать на публике — это не мое. Я уже заранее знаю, что обязательно запнусь где-нибудь или еще хуже, упаду, подымаясь на сцену, ведь ноги предательски подкашиваются из-за дрожи. Когда я оказался на сцене, я начал искать глазами Ацуши или Хинату. Все внимательно уставились на меня, я трясущимися руками взял микрофон и заставил себя говорить отрепетированную речь. — Всем привет, я… хочу поздравить всех нас с окончанием школы. Мы все долго ждали этого дня, и наконец-то он настал. Хочу поблагодарить учителей, которые столько лет терпели нас. Теперь у всех нас начинается новый этап в жизни. Когда мы учились в школе, у нас было две заботы. Первая — как незаметно списать контрольную. — Все начали смеяться, мне это вмиг придало уверенности. — И вторая — как незаметно улизнуть с урока физкультуры. А теперь начинаются новые проблемы, новые заботы, и они намного серьезнее тех, к которым мы все привыкли. Я желаю всем нам справиться со всеми трудностями, с которыми нам предстоит столкнуться. — После секундной паузы я продолжил: — Я люблю тебя, школа, и я буду очень сильно по тебе скучать. Спасибо. Все вновь начали аплодировать мне. Через двадцать минут после моего выступления торжественная часть заканчивается. В холле снова скопилась толпа, все обнимаются, целуют друг друга в щеки, фотографируют учителей на память. — Ханагаки, можно тебя на секунду? — слышу я голос заместителя директора. — Мы будем ждать тебя в машине, — сказал Аккун. Я подошёл к заму. — Прекрасная речь. — Спасибо. — Я слышала, ты поступаешь в Токийский технологический институт? — Да. — Хотя я уверена, что у тебя все получится, но я все равно хочу пожелать тебе удачи. У тебя большое будущее. В это мгновение меня окатило жаром, до такой степени мне были приятны ее слова. — Еще раз спасибо. — Мы обнимаем друг друга. Все выпускники, включая меня, Аккуна и Хинаты, направились на вечеринку братьев-близнецов. Это знаменитые на весь наш город тусовщики, в доме которых проходят самые шумные вечеринки штата. Хотя нет, это не дом, это настоящий дворец. Три этажа, два корпуса. Сам дом выполнен в строгом классическом стиле, но разноцветные подсветки, напичканные практически у каждого окна, делают его не таким уж и аскетичным. Также у них имеется бассейн, который привлек мое внимание сразу, как только я перешагнул за границу ворот. Он огромный! Голубая вода смешивается с белоснежной пеной. Поблизости от бассейна находится бар, со стоящими на полках блестящими бутылками спиртного. Я смутно помню детали того, что происходило на вечеринке в тот роковой день. Также трудно будет вспомнить то количество алкоголя, что я употребил. Мне хотелось последний раз насладиться тем сладким периодом, когда ты уже не учишься в школе, но еще и не являешься студентом. Помню, что Аккун раздобыл где-то пару косячков, от которых я не смог отказаться. Еще помню, как мы с моим другом в компании нескольких таких же пьяных выпускников одновременно прыгнули в тот самый бассейн. Я был уже в таком состоянии, что мне было плевать на костюм моей мечты и причёску. И это, наверное, самое яркое воспоминание за тот вечер. Помню, как мы с Сендо лежали на траве в мокрых рубашках, смотрели на ночное небо, смеялись и разговаривали о чем-то. Я уже и не помню о чем именно, возможно, о нашем будущем, о том, что скоро мы вовсе перестанем видеться из-за того, что будем находиться в разных штатах. Аккун хотел уехать в США. Дальше я не помню, куда зашел наш разговор, но в моей памяти осталось одно четкое воспоминание: я понял, что за весь вечер видел Хину только два или три раза, и отправился на ее поиски. — Эй, ты не видел Хинату? — спросил я одного из выпускников. — По-моему, она в доме. — Спасибо. По пути к дому я столкнулся с четырьмя такими же пьяными людьми, как я. Не знаю, как у всех остались силы, чтобы продолжать танцевать и пить. Мне удается среди огромного скопления людей найти одну из подруг Тачибаны. — Слушай, ты не видела Хинату? — Нет. Я отошёл подальше от толпы, достал из сумки телефон и начал звонить Хине, но первая, вторая и третья попытка дозвониться ей оказались безуспешными. У меня начала кружиться голова. Я дошел до левого корпуса. Там было так тихо, лишь слышен за дверями смех уединившихся парочек. Снова звоню Хине. — Ну давай же, бери трубку! Я шел по длинному коридору, не переставая держать телефон у уха. Резко остановился. Мне показалось, что я слышу рингтон телефона Хинаты. Прошёл еще пару метров. Я подходил к каждой двери и прислушивалась, а спустя несколько минут остановилась напротив очередной двери. Там звук рингтона был отчетливо слышен. Я открыл дверь. В комнате темно. Включил свет, заметил лежащий на комоде телефон Тачибаны. — Хина? — тихо спросил я. Смех. Я слышал смех. Он доносился из ванной комнаты. Я осторожно подкрался к двери и открыл ее. И в тот момент мне бы очень хотелось, чтобы меня кто-нибудь ударил по голове, чтобы память покинула меня навсегда. Я не знаю, как описать то, что чувствовал тогда. Эта боль сопоставима с той болью, которая появляется, если упасть в яму, до краев наполненную битым стеклом. Я видел стоящую спиной Хинату, которая повисла на шее у какого-то парня. А если быть точнее, то это был Кисаки Тетта. У меня перехватило дыхание. Тело просто отказывалось мне подчиняться, я стоял как вкопанный и не мог ничего сказать. Вскоре парочка меня заметила. При виде испуганного взгляда Тачибаны мне стало мерзко. К горлу подкатывала кислота. Я сделал несколько шагов назад, не переставая смотреть на нее, затем развернулся и вышел из комнаты. — Такемичи! «Не верю. Нет. Это неправда. Я пьян, я под кайфом, мне это снится, это все не по-настоящему», — пронеслось у меня в голове. Я оперся о стену и медленно скатился вниз. Мне хотелось сорваться с места и бежать, но мое тело не слушалось меня, я лишь сидел, находясь в ступоре. Хината и Кисаки вышли из комнаты. — Ну что ты молчишь? Сама ему расскажешь или как? — Уходи. — Как скажешь. — Такемичи… — Ну давай, скажи, что это ошибка, скажи, что ты любишь меня, давай. — Я давно хотела с тобой порвать. — Что? — Мы с ним уже несколько месяцев встречаемся, я хотела тебе об этом сказать, но… но я не хотела выглядеть тварью в твоих глазах! Ты мне нравишься, ты правда мне нравишься, но ты, твои родители и я — это два разных мира. Найди себе умную, красивую, кого хотят видеть рядом с тобой твои родители. Я так больше не могу. Я устала. Помню, как встаю с пола, подхожу к Хинате, смотрю в ее карие глаза, из-за которых я в неё по уши влюбился, смотрю на ее губы, мягкость которых мне так нравилась, и которые я жаждал целовать снова и снова. — Ты не тварь, Хината, — сказал я, сжимая ладони в кулаки. — Ты хуже. Я развернулся и пошёл прочь. Я не слышал музыку, фигуры людей расплывались перед глазами. Внутри меня все трепетало, казалось, что где-то там, в недрах моей души, находится бомба, которая вот-вот взорвется. Все тело трясло от ненависти и боли. Помню, как я расталкиваю толпу, выбираюсь на улицу и бегу к парковке. Уехать. Все, что я хотел — это уехать. Хотел быстрее добраться до дома, лечь в холодную постель и уснуть. Я надеялся, что следующим утром она мне позвонит. Я был просто уверен, что она мне позвонит. Будет извиняться, говорить, как она любит меня. Оправдываться, что на вечеринке она был пьяна и не понимала, что творит и что говорит. Я мало что тогда соображал, но состояние у меня было такое, будто мне сжали легкие. Я не мог дышать, и каждый стук сердца отражался болью. Я добрался до папиного байка, повернул ключ, двигатель завелся. С громким визгом байк тронулся с места. Я помню шум, звенящий в ушах, который становился все громче и раздражительнее. Шоссе двоилось в глазах, байк то и дело вилял то вправо, то влево. Слезы прозрачной пеленой обволокли глаза, все расплывалось. В какой-то момент я осознаю, что начал рыдать в голос. Руки дрожали, я совершенно потерял контроль над собой. Слезы попадали в рот, их солено-кислый вкус был так противен мне. Затем я слышу, как из моей сумки раздается рингтон телефона. Мама. Ну, конечно, это была мама, ведь было довольно поздно, и она волновалась. Я был не в состоянии взять трубку, потому что чувствовал, что не произнесу ни одного внятного слова. Громкий звук рингтона продолжался. — Хватит… хватит, хватит!!! — кричал я. Я вывернул на главную дорогу, машин было огромное количество. Мое сердце от страха начало колотиться еще сильнее. А телефон все не умолкал, что вызывало во мне еще больше ярости. Затем я услышал звук сирены. Оказалось, что у меня «на хвосте» две полицейские машины. — Твою мать! — кричал я. Видимо, я значительно превысил скорость. Ничего умного в мою голову не пришло, кроме того, как еще сильнее надавить на газ. Я не видел ничего перед собой, ехал, можно сказать, вслепую. Помню, как давлю на газ еще сильнее, скорость только вызывает выброс адреналина в кровь. Кажется, впереди меня ждал поворот, я со всей силы повернул влево, и тут меня ослепил яркий свет фар огромного грузовика. Мое тело оцепенело от ужаса. Помню, как водитель грузовика сигналил мне, но я, ослеплённый ярким светом, чувствуя, что страх полностью взял надо мной контроль, бросил руль и закрыл глаза.***
Неяркое солнце, маленькие облачка, разбросанные по синему небу. Меня окружали непонятные сиреневые цветы, достающие до колен. Я бежал, расставив руки по сторонам, касаясь кончиками пальцев влажных стеблей цветов. Я не понимал, где я нахожусь, но одно могу сказать точно, мне там нравилось. Там очень хорошо. Я бежал вперед, теплый ветер ласкал мои волосы. Вспышка. Какучё сидит на траве, положа свою голову мне на колени. Его не длинные волосы щекотали мне ноги. — Скажи мне, Такемичи, а кем ты хочешь стать в будущем? — посмотрев пристально в глаза, интересуется у меня мальчик. — Хм… Думаю, я хотел бы стать самым главным гопником в Японии. — немного поразмыслив, выпаливаю я мечту своему другу. — А ты, Какосик? Кем ты хочешь стать? — Я ещё не думал об этом, — потирая свои глаза, отвевает Какучё. — Но я очень хочу, чтобы в будущем мы оставались все теми же лучшими друзьями. Вспышка. Была зима. Я, Аккун и Хината играли в снежки. Мы бегаем, смеемся, как малые дети. Руки уже покраснели от снега и мороза. Я валю Хину на снег и она цепляется руками за мои запястья. Ее ресницы покрыты инеем, отчего она выглядит очень забавным. — Такемичи, мне холодно. Она наклоняется ко мне, и наши окоченевшие губы находят друг друга. Поначалу мне казалось, что я превратился в ледышку, но после поцелуя я почувствовал, как начал медленно таять. — А сейчас? — Теплее… Наши губы снова смыкаются, и теперь поцелуй длится намного дольше. Я забываю о морозе минус двадцать, о том, что моя одежда пропиталась снегом и теперь ее можно выжимать. Мне кажется, что меня положили в ванну, наполненную горячей водой, и вмиг мне становится хорошо. — А теперь горячо, — говорит она. Вспышка. На этот раз вспышка была ярче предыдущих. Я открываю глаза. Меня вновь ослепляет белый свет. Веки кажутся такими тяжелыми, я не хочу моргать, потому что боюсь снова провалиться в то неземное пространство, где я был несколько секунд назад. Проходит минут пять, перед тем, как я осознаю, что нахожусь в больнице. В теле чувствуется дискомфорт. Мышцы спины и рук ломит, во рту пересохло. Замечаю трубку капельницы, воткнутую мне в вену. Голову стягивает бинт, на лице маска аппарата искусственной вентиляции легких. Вижу, как возле меня спит мама, сидя на стуле. Состояние такое, будто я проспал вечность. — Мама… — шепчу я, — мам, мама. Ее веки приподнимаются, и, увидев меня в сознании, мама мигом вскакивает со стула, хватает меня за руку и начинает рассматривать. — Господи, Господи… Такемичи, как ты… как ты себя чувствуешь? — От волнения мама начинает запинаться. Она снимает с меня маску. — Нормально… — Я сейчас позову доктора. Мама выбегает в коридор. Ощущаю какую-то тяжесть в теле. Кажется, что все мои мышцы окостенели. В некоторых местах кожу сильно стягивает, вероятно, там швы или еще что-то. О том, что со мной происходило, пока я был без сознания, я могу лишь догадываться. В палату мама заходит в компании доктора. Его очертания расплываются перед моими глазами. — Ну, здравствуй, Ханагаки, как самочувствие? — Он сказал, что чувствует себя нормально, — отвечает за меня мама. — Ты помнишь, что с тобой произошло? Я киваю. Боже, как же сильно затекла шея, очень больно ею поворачивать. — Я… ехал на мотоцикле и… — И попал в жуткую аварию. Но тебе очень повезло. В редких случаях люди выживают в таких авариях. Ты перенес три операции, провел несколько дней без сознания. Но теперь все страшное позади. Ты очень скоро поправишься и поедешь домой. Смотрю на маму, ее веки полны слез. — Мама, почему ты плачешь? — Произнесение каждого слова дается мне с трудом. Голос осип, губы совсем сухие. — Да это я так… от счастья. Я думала, что больше никогда не услышу твой голос. Чувствую сильную боль в позвоночнике, которая мешает мне глубоко вздохнуть. В этот же момент мною овладевает новое чувство. Это не чувство боли, не чувство дискомфорта. Это такое странное чувство, будто мне чего-то недостает. Такое ощущение, что мое тело вовсе не принадлежит мне. И только несколько минут спустя я, наконец, осознаю, чего мне не хватает. Я не чувствую своих ног. Я не могу пошевелить ступнями, и такое ощущение, что это вообще не мои ноги. — Доктор… а почему я не чувствую своих ног? Это что, наркоз какой-то или еще что-то? — Мой голос дрожит, и я понимаю, что не хочу слышать ответа на свой вопрос. Доктор еще минуту молчит и смотрит в пол. — Видишь ли, Ханагаки, как я уже сказал, авария была серьезная, и то, что ты выжил, это поистине чудо. Но, к сожалению, каждая авария влечет за собой последствия. У тебя произошло сильное смещение нижних позвонков, спинной мозг поврежден, все это вызвало параплегию, иными словами, паралич нижних конечностей. Его слова вонзились в мою грудь, словно сотни кинжалов. Я не могу сказать ни единого слова. Язык отказывается мне подчиняться. Я просто закрываю глаза и заставляю себя заснуть. Скорее всего, это какой-то страшный сон, я проснусь, и все снова вернется в привычное русло. — Доктор, но ведь это же не навсегда? Ведь можно сделать операцию… мы заплатим любые деньги. — Я слышу, как мама начала рыдать. — Увы, мы сделали все, что от нас зависело. Я знаю пару случаев, когда люди с таким же диагнозом, как у Ханагаки, вставали на ноги, так что, возможно, ему тоже повезет. Ну а пока, до его выписки, вы должны подготовить ваш дом. Сделать поручни, оборудовать лестницу, купить кресло-туалет для инвалидов, ну и, соответственно, удобное инвалидное кресло. Инвалидное. Я широко раскрываю глаза и начинаю дышать ртом. Физическая боль полностью затмевается той болью, которую нанесли мне его слова. Это не просто слова, это приговор. Я крепко сжимаю мамину ладонь. — Нет… нет, нет! Это невозможно! — кричу я сквозь боль. В палату сразу же вбегает медсестра. — Срочно вколите ему успокоительного. — Нет! Это ошибка! Кровь смешивается с дозой успокоительного. Вмиг мои мышцы расслабляются, я отпускаю мамину руку. Замираю в одном положении. Последняя фраза, которую я слышу перед погружением в сон, это фраза доктора: — Мне очень жаль, Такемичи Ханагаки.