Палитра его любви

Касуми с восторгом рассматривала сложенные в углу комнаты полотна. Она не совсем хорошо разбиралась в искусстве, но картины, которые находились сейчас перед ней, будоражили воображение. Одни были завершены и вставлены в рамки, другие же — написаны лишь наполовину, но были не менее прекрасны, чем законченные полотна. На одних были искусно изображены пейзажи Токио, на других — натюрморты с цветами и фруктами. Также здесь фигурировало что-то уж слишком абстрактное и авангардное, непонятное Касуми. Вот только таилось во всех этих картинах то, что одновременно и манило и отталкивало Йошизаву. Видимо, причина крылась в цветовой палитре, которая не блистала разнообразием: серые, чёрные, сизые, болотные — именно такие цвета преобладали над остальными. Девушка тяжело вздохнула, задумчиво рассматривая очередной натюрморт с завявшими цветами гортензии*, помещёнными в стеклянную вазу. — Не нравится? — прервал её мысли мужской голос. Девушка вздрогнула, едва не роняя холст. Касуми так увлеклась своим занятием, позабыв о том, что она здесь не одна. Йошизава обернулась и встретилась с пронзительным взглядом тёмно-голубых глаз владельца этой своеобразной мастерской, Китагавой Юске, который наблюдал за ней, сидя у окна перед старым деревянным мольбертом. Он задумчиво смотрел на девушку, и ей казалось, что парень смотрит не на её лицо, а куда-то вглубь, в самую душу. «Твои глаза точно такого же оттенка, как и краски, которыми ты пишешь свои картины, Китагава-сенпай. Такие же пронзительные, печальные и холодные», — пронеслось в голове Касуми. — Нравится, почему нет? Вот только я вижу, что ты предпочитаешь эстетику меланхолии и печали, Китагава-сенпай. — Ты так думаешь? — протянул парень. Он нахмурился и сложил руки на груди. Касуми заметила, как Юске с силой сжал пальцы на белой ткани своей рубашки, из-за чего вены на его изящных бледных руках проступили ещё более явно. Китагава не решился ответить на этот вопрос. Говорят, в творчестве отражается душа человека, его мысли, его чувства, его характер. Ему он доверяет себя настоящего, без фальши и притворства. Сколько Юске себя помнит, он всегда рисовал картины в подобной гамме. Каждый раз он хотел использовать более светлые и жизнерадостные цвета красок, но рука сама тянулась к мрачным и унылым. «В конечном итоге нечистота сердца просачивается на холст художника», — сказал Юске однажды его бывший наставник Мадараме. Видимо, он был прав. Юске взял в руки кисть и обмакнул её в краску, намереваясь заняться выполнением работы, заданной ему в школе. Ничего интересного, очередное задание, для которого не нужно какое-либо вдохновение. Подобное рисование не приносило Юске радости. — А почему ты не пишешь портреты, Китагава-сенпай? — прервал его самокопания голос Йошизавы. Парень вздохнул. Искусство — самая большая страсть Китагавы, он ищет вдохновение во всём, что его окружает. Юноша очарован «Саюри», автопортретом, написанным его матерью незадолго до своей смерти, и стремится запечатлеть нечто подобное. И как объяснить это девушке, чей портрет он желает написать вот уже столько месяцев? Юске и сам не понимал, почему не может поговорить об этом с Йошизавой. Как же просто было высказать своё желание при первой встрече с Такамаки Анн — слова сами сорвались с его губ, как только он столкнулся с ней лицом к лицу. Он думал тогда, что вот она — та самая муза, написав портрет которой он осуществит своё давнее желание, но ошибся. Встретив Касуми на Гавайях, во время школьной поездки, Юске понял, что пропал. Неординарная внешность девушки никак не выходила у него из головы. Он рисовал её по памяти, заполняя свой скетчбук карандашными набросками, старательно вырисовывая каждую чёрточку изящного лица, каждую прядь бордовых, как лепестки паучьих лилий, волос. Почему он рисует эту девушку? Почему она не ускользает из памяти уже несколько месяцев? Почему?.. Юске не знал. Как же он хотел нарисовать Касуми с натуры, перенести на холст её образ и сохранить его тем самым на долгие и долгие годы. — У меня никогда не было модели, которая бы согласилась позировать для картины, — наконец решившись, тяжело выдохнул он. Юноша увидел, как округлились глаза Касуми. Девушка уставилась на художника, и весь её вид будто бы говорил о том, что она не верит парню. Она сжала пальцами подол своей клетчатой юбки, заливаясь багровым румянцем. — Если хочешь, можешь нарисовать меня! — на одном дыхании выпалила Йошизава. Кисть выскользнула из пальцев Китагавы. Она упала вниз, пачкая и без того грязный пол, оставляя на нём тёмное пятно краски. Йошизава увидела, как выражение лица Юске изменилось. Его осветила искренняя улыбка, с него пропала гримаса вечной печали и хандры. — Конечно! Я очень этого хочу! — парень не мог скрыть волнения. Неужели он сможет осуществить свою мечту прямо сейчас? Китагава не мог в это поверить. Юске влюбился? Странное дело! Парень спокойно рассуждал о таком возвышенном чувстве, но не думал, что сам способен испытывать нечто подобное. С самого раннего детства Юске был окружён искусством. Он был одержим творчеством и полностью отдавался ему. Йошизава для него больше, чем произведение искусства. Китагаве хочется отдать ей всего себя без остатка.

***

Пылинки летали по мастерской, словно играя в догонялки друг с другом, постепенно оседая на обшарпанный диван, на стол, заваленный альбомами с набросками, и на полки, на которых были разбросаны множество кистей, тюбиков с краской и других художественных принадлежностей. Через полузакрытые жалюзи едва пробивались последние лучи заходящего солнца, освещая только часть комнаты. Они едва касались шёлка волос натурщицы, окрашивая и без того яркие локоны в насыщенный тёмно-бордовый цвет. Кимоно, предложенное в качестве наряда для позирования, сидело на ней как влитое — шелковистая ткань подчёркивала изгибы фигуры, а светлый оттенок контрастировал с алыми цветами камелии* на рукавах и подоле, а также с собранными в высокий хвост волосами Йошизавы. Она сидела к творцу в пол оборота, сложив изящные руки на коленях и слегка запрокинув голову назад, на её губах играла задумчивая полуулыбка. Юске не мог оторвать взгляда от Касуми. Для него она всё равно что Лиза Герардини* для Леонардо да Винчи — муза, нимфа, богиня. И он стремился поскорее закончить портрет, чтобы позже доработать уже без присутствия Йошизавы. Никогда ещё так быстро Китагава не делал карандашный набросок, буквально двадцать минут ушло у него на то, чтобы отрисовать фигуру и лицо девушки. Сделав небольшой перерыв для себя и натурщицы, он сразу же взялся за краски и кисти. Руки двигались сами по себе, мазок за мазком выводя её черты: слегка опущенные вниз карие глаза, длинные ресницы, острые скулы и аккуратные, пухлые губы. Уверенными движениями Юске рисовал обнажённые плечи Йошизавы, не прикрытые тканью слегка приспущенного кимоно, и тонкие, молочно-бледные кисти рук, с изящными, длинными пальцами. Китагава давно подобрал идеальные краски, чтобы с точностью изобразить Касуми. И они на удивление тёплые и жизнерадостные, под стать самой девушке, абсолютно непохожие на краски из его типичной палитры. Йошизава не задавала вопросов о том, почему в комнате Китагавы находится это кимоно. Она, как и другие фантомные, уже привыкла к странностям Юске. Но Касуми не понимала, как согласилась на подобную авантюру. Слова вырвались сами, и Йошизава ничуть не пожалела об этом. Она рада тому, что заставила всегда хмурого и печального Китагаву улыбнуться, осчастливив его своим предложением. А может быть, Йошизава втайне тоже хотела оказаться на полотне этого задумчивого художника? — Уже слишком темно, думаю, на сегодня хватит, — донёсся до неё голос Юске, — можешь переодеваться. Касуми молча кивнула и с некоторым усилием поднялась со стула. Всё же она не привыкла часами сидеть на одном месте, стараясь не менять позу, выбранную для неё художником. Она быстро переоделась в ванной комнате, не забыв аккуратно сложить шёлковое кимоно. — Хочешь посмотреть на результат? — спросил Китагава, окликая её. — Конечно, — она глубоко вздохнула и, поправив растрепавшиеся волосы, вернулась в комнату. В помещении было уже совсем темно, поэтому парень зажёг небольшую настольную лампу. Йошизава осторожно подошла к сидящему на прежнем месте Юске и, взглянув на полотно, ахнула. На холсте была изображена она сама, но выглядела будто бы немного старше своего истинного возраста. Светлые краски доминировали над тёмными, придавая рисунку некую лёгкость и воздушность. Картине не доставало нескольких финальных штрихов, вроде фона, прорисовки и более чёткого контура, но работа была практически закончена. Йошизава и не подозревала, что подобные шедевры можно писать за такой малый промежуток времени. Без сомнения, этот художник очень талантлив. — Ну как? Я бы хотел узнать твоё честное мнение, — слегка дрожащим голосом поинтересовался Юске. Он сам был в шоке от того, как быстро закончил портрет, буквально воспользовался техникой а ля прима*, о которой недавно услышал на занятиях. — Я не знаю, что сказать. Это… Прекрасно! — Йошизава отвела свой взгляд от полотна и встретилась лицом к лицу с художником. Никогда она ещё не была настолько близко к парню. Сердце девушки забилось в два раза быстрее, а на щеках вспыхнул предательский румянец. Юске не моргая смотрел на девушку, гипнотизируя её синевой своих бездонных глаз. Китагава подался вперёд, и Йошизава задержала дыхание, понимая, что сейчас случится. Их переглядки прервал внезапно завибрировавший в кармане пиджака Касуми телефон, разблокировав его, она увидела сообщение от отца. Он волновался, всё ли с ней в порядке и почему она не отвечает на его сообщения. Йошизава охнула и быстрыми шагами направилась к выходу. Позируя, она потеряла счёт времени и уже как час должна была быть дома. — Мне нужно идти, отец переживает, — уже на пороге Касуми обернулась к сидящему за мольбертом Юске. Он отрешённо смотрел на палитру, которую очищал при помощи небольшого мастихи́на, и словно не замечал девушку. Опомнившись, парень резко потряс головой и сфокусировал свой взгляд на Йошизаве. — Придёшь завтра посмотреть на конечный результат? — с неким волнением в голосе спросил он. — Конечно! Я обязательно загляну к тебе после школы и моих тренировок. Заодно захвачу чего-нибудь вкусного. Я же вижу, что ты плохо питаешься, — Касуми улыбнулась и, махнув ему на прощание рукой, скрылась за дверью. Щёлкнул дверной замок, звук шагов Йошизавы на лестнице постепенно затих. Китагава вздохнул и откинулся на стуле, потягиваясь всем телом. Сегодня он точно не ляжет спать, а будет рисовать всю ночь. Возможно, в один прекрасный день Юске сможет сказать Касуми о своих чувствах и тогда напишет ещё несколько картин с её участием.