Неизбежность

      Икуя зацепился в восемнадцать. Зацепился прочно, сильно, бесповоротно, даже взаимно. Зная друг друга дьявол-знает-сколько лет, всё осознали они только к совершеннолетию, Киришима проклинает себя, бога, всё на чёртовом свете, что так поздно. Учатся не вместе — но постоянно видятся, похоже, даже Хиёри начал что-то понимать и ненавидеть, что сердце Икуи принадлежит именно Харуке.       Потому что страдает, постоянно, несмотря на все радости их отношений и встреч, даже пускай Икуя каждый день утыкается носом в шею и шепчет как сильно любит, целует до беспамятства и кусает губы, потому что было мало, всегда мало, потому что на лопатке красовалось число — двадцать семь, и это — чертовски мало.       Девять лет — это ничего. Абсолютное ничего, почти пустота. Для него «девять лет» — приговор, «двадцать семь» — конец, до которого дни он нехотя, с болью отсчитывает.       Восемнадцать — ещё не много, но уже и не мало. У Харуки на лопатке семьдесят пять и умрут они явно не в один день. Киришима ненавидит всех, проклинает снова, что эта дурацкая привязка душ работает самым отвратительным образом, заставляя страдать и уничтожать самого себя изнутри и ждать смерти, что самое страшное — не собственной.       Харука смерти не боится. Ему плевать — мёртвые не чувствуют. Не боится в восемнадцать, в двадцать, в двадцать пять и сейчас, когда ему едва ли стукнуло двадцать семь, всё ещё плевать. Всё может оборваться в любой день, резко, никто не спросит и не предупредит — он просто не проснётся однажды. Он боится, что станет с Икуей.       — Будешь за мной скучать? — в голосе слышится безысходность и отчаяние, всё что можно — ему кажется — он уже выплакал и выкричал, просто лежит на груди Харуки и говорит о том, что однажды должно случиться.       — Не буду.       Икуя молчит. Потому что Харука не врёт. Ему не грустно, не больно, не печально — он смирился ещё пару лет назад. Но неизбежность давит. И он не может ничего изменить.       Киришима тоже смерти не боится и скорее хочет её. После смерти не будет ничего — он это знает, не верит в сказочки про ад и рай, потому что настоящий ад — он на земле, рай здесь же, всё в одном человеке, вообще всё в одном человеке, он это почувствовал слишком много раз.       Этим утром он проснулся. Что будет завтра — они не знают.       — Пошли пить кофе, Икуя. — Харука, слегка отрешённо, гладит его по волосам, наслаждается ещё одним утром вместе.       Он не цепляется, не надеется «насытиться» перед неизбежным, просто любит так, как должен любить. Неизвестность совсем не пугает, она притягивает к себе, словно магнит, но бирюзовые волосы, тонкие запястья, резкие скулы и — пока ещё не пустые — алые глаза притягивают больше. Его хочется защищать, утешить, вытирать слёзы со щёк, и кажется, Харуке впервые становится по-настоящему страшно.       Но они встают. На календаре десятые числа сентября, в квартире терпко и холодно, Икую трясёт и он натягивает свитер на пару размеров больше него, греется и пьёт кофе — горький, без сахара и молока, как он всегда ненавидел, но вот сейчас захотелось. И курить хочется. А сигарету затушить об запястье. Вот чтоб наверняка.       Он лениво зевает — дел по горло, но сил — полный ноль. Харука оценивает ситуацию и плюёт на всё, утаскивает Киришиму в гостиную, усаживает и накрывает пледом, включает первую попавшуюся комедию с высоким рейтингом. Он фильм не смотрит — он смотрит на Икую, который впервые за долгое время искренне смеётся. Выдыхает — он счастлив. И цифры на лопатках из головы как-то выходят, Икуя жмурится с улыбкой и оставляет на щеках, шее, губах поцелуи, крепко-крепко прижимает.       — Котёнок. — и вправду — он как зверёк ластится под прикосновения, приподнимая уголки губ, может где-то даже проскакивает смех и Киришима смотрит на него всё такими же родными глазами — с любовью и нежностью, — Вот и за что ты мне такой, а?       — И-ку-я. — Харука тихо шепчет по слогам, уткнувшись носом в макушку второго, поглаживая по спине и прижимая к себе, — Всё будет хорошо.       Он не врёт и верит в это сам — забывая, что ничего у них не будет вообще. Оно и к лучшему. Что бы не случилось — оно всё к лучшему. С ним случился Икуя, и кажется, именно поэтому он понимает смысл этой фразы.       Киришима вытаскивает его куда-то на улицу — они гуляют по парку, фотографируют друг друга и природу вокруг. На снимках всё не по-настоящему, но будет что вспомнить, потому что чувства-то не фото, они живые.       Сентябрь, кажется, становится теплее. Но температура подниматься и не думала. «Это другое», — думает Икуя перед сном, в обнимку с Харукой.       На следующий день похолодало разом — неизбежность настигает всех.

***

      Икуе тридцать два и он научился жить с этим. Легче не стало, ни разу, просто боль осталась где-то глубоко и он её игнорировал. Жизнь меняется — Хиёри забирает его в другой город, потому что жить в прошлом он уже не мог, посещает психолога по средам и говорит обо всём, что на душе.       Он прикрывает алые — уже пустые — глаза, и думает о том, как пережить завтра и есть ли в этом смысл. Он уже не подросток с горящим сердцем, а взрослый, довольно успешный фотограф с осенними фотографиями в его камере, которые невыносимо давят, но удалить рука не поднимается. Завтра он едет фотографировать молодую пару истинных, у которых всё впереди и они хотят это запечатлеть. Киришима начинает ненавидеть свою работу с каждым подобным заказом.       Этот сентябрь тёплый — Икуя надевает футболку и чёрные джинсы, дожидается автобуса и за полтора часа добирается до родного города, идёт на кладбище и находит нужное место. Чёрт, тут есть ещё кто-то.       Этим «кем-то» оказывается Макото и Киришима даже рад. Он отрешённо здоровается и болтает с ним ни о чём, стараясь не говорить про Харуку, потому что оба знают — будет больно. Темы быстро заканчиваются и виснет неловкое молчание, нагнетающее, в голове скоп мыслей и вопросов.       — Как думаешь, он скучает? — Икуя удивлённо смотрит на Макото пару секунд, но отводит взгляд вниз, на имя и надпись на плите «Конец — это чьё-то начало».       — Нет.       Макото молчит. Икуя не врёт.