Свинарник

      Первое воспоминание не было красивой картинкой с закатом, снятой на фотоаппарат который был создан делать все уродливое — прекрасным. Это была моя маленькая месть мамочке.       Я иду с мамой за ручку по грязной дороге, в грязном переулке. Цоканье каблуков, еле видных из-под длинной, черной и кружевной юбки нарушали тишину, в которой даже плач и ужасный пропитый голос бездомных не был слышен. Если бы я смотрела вперед, я бы увидела лишь поедающую меня изнутри черноту и маленький свет. Он был уже мне привычен, но все так же проедал глаза при первом взоре. Резко меня прервал грубый, но не нацеленный на то, чтобы я боялась его, голос моей матери. — Линда, мы практически пришли, потерпи еще немного. Я промолвила лишь слабое «М-м», которое она посчитала за «О, я так рада!», хотя радоваться было нечему. Хоть одному 5-ти летнему ребенку было бы приятно, когда ее родной человек, который кормил и делал все, что возможно, чтобы ты был счастлив все время с твоего же рождения, привел тебя в наркопритон.       Мы прошли еще достаточное количество шагов, чтоб к этому времени у меня заболели ноги. Она крепко сжимала мое запястье, казалось, что на нем просочилась кровь. Я сосредотачивала все свое внимание на ее руке, я ждала, когда боль отступит, как чёрное-чёрное облако после дождя. Не заметив, как мы уже приблизились к тому свечению, которое было то ли розовым, то ли желтым, оно начало прожигать мои глаза. Этот эффект усиливался из-за того, что мы подходили ближе и из-за того, что я слишком долгое время находилась в пустоте. Я пригляделась. Красивыми и пестрыми буквами было написано «Cafe 'La Mr.Murray». Само здание было двухэтажным и серым, его стискивало между такими же бесцветными для глаз, заброшенными постройками. Но все-таки оно отличалось, оно будто бы вытягивалось вверх, прижимая все остальное к неровному асфальту. Когда я поднимала голову, мне казалось, что если я взлечу к верхушке, то я окажусь у туч, которые причиняли мне боль, и прогоню их.       В моих глазах блестели огоньки от вывески, я завороженно смотрела, не обращая внимание на крики «Линда!» и «Мы пришли!». Я посмотрела на маму. У нее были взволнованные глаза со странными, большими зрачками. — Заходи, не бойся, мы ненадолго. Мы стояли так секунд 10, но потом я с открытым отвращением сказала: — Я не хочу сюда… Мамочка, ты же обещала, что мы больше не пойдем к этому дяденьке. — Знаю, знаю милая, это в последний раз. Выдохнув, я все также, держась за руку, поплелась вперед, прямо к обшарпанной, железной двери. Свет стал темнее и более жёлтым, нет, не таким ярко жёлтым, как на улице. Я думала, что такой цвет ему придают черные люди, сидящие за столиками в белой (но не настолько белой, чтоб выделиться на их таких же чёрных лицах) муке. Мама иногда берет ее на кухне, чтобы готовить мне печеньки. Но не только это привлекало мое внимание. Запах сигарет шел со всех сторон, запах мочи, кала и других не более приятных выделений. В первое время, это было мерзко, но если долго здесь находиться, можно спокойно начать дышать. Многие тут кашляли, я сразу понимала, это из-за запаха, если это происходило, то (по крайней мере я так думала), значит, они тут в первый раз. Мамочка говорила мне сообщать о таких людях, но я не всегда это делала. После моих слов, их головы с резким звуком падали на круглые, деревянные столики, а потом, их уносили в туалет. Он находился чуть дальше чем вход, практически рядом, но дверца с надписью «Toaletă», а чуть ниже с «Nu intra!» переходила на другую стену. Мама подошла к барной стойке у которой стоял рыжий мужчина, с редкими, опущенными вниз усами. Они выглядели, как давно знакомые друзья, что пришли в клуб, и ожидают чего-то интересного. А их разговор ничем не отличался. — Привет Джек! Давно не виделись! — задорно, совсем не так, как при разговоре со мной, говорила мама. — Какого черта ты снова привела сюда свою дочь, Сэм?! — Опять? Я уже говорила, она помогает нам. Ты же понимаешь, что они начинают налегать на эту дрянь, и мы получаем деньги? — Боже, какие деньги, ей 5 лет! А вдруг она случайно вдохнет «эту дрянь», ты понимаешь, чем жертвуешь? Она задумалась, опустила голову назад, облокотилась на стойку и достала из сумочки духи. — Все с ней будет хорошо, веселись, не напрягайся, — говоря это, она начала распылять свою «цветочно-фруктовую» просроченную, румынскую подделку за 10 долларов. И навязчиво ходить вокруг, оставляя за собой шлейф из кислого сияжа. После ее слов, я в очередной раз задалась вопросом «Почему мамочка обо мне не волнуется?». Хоть это и повторялось из раза в раз, я не обращала на это стоящего внимания. Думала, что, скорее всего, мама не хочет показаться… слабохарактерной в глазах Джека? Но ведь не волноваться о своем ребёнке — еще большая слабость для матери. Почему она всегда остается безнаказанной? Почему я не могу ничего сделать, почему я не могу сделать так, чтобы она пожалела об этом? Мой внутренний голос прервал мужчина в костюме. Он подошёл к ржавой стойке, за которой стоял бармен, и театрально положил на нее руку. Сразу же выделялось золотое кольцо на безымянном пальце, но было видно, что оно сжимало кожу, тем самым причиняя боль. Приоткрыв рот в ухмылке, и посмотрев на меня, этот человек спросил: — Ты уже и до совращения малолетних дошёл, да, Джекки? «Джекки» закатил глаза и залез под стойку. Он тихо зашуршал пакетами. Показавшись, поправил потрепанные волосы, загладив их назад. — Завали свою морду, и отдай мне должок, — он протягивал руку, на которой виднелись трещинки с забитой в них мукой. — Да как ты можешь просить меня вернуть деньги, когда сам виноват в том, что мы просрали все?! — он повышал тон, переходя на крик. От его рта несло ужаснейшим смрадом. Было видно, что бармен не выносил этого, но терпел ради приличия. Пока они не замечали никого вокруг, Сэм решила вмешаться, как бы показывая своим поведением «Мы тут не одни»: — Мальчики, вы, конечно, можете продолжать и дальше заигрывать друг с другом, но пожалуйста, не при ребенке, — на словах «но пожалуйста», она улыбнулась и приобняла меня. Ее красные, накладные ногти впились мне в кожу. Она наклонилась к моему уху, тихо сказав: — Если ты заговоришь с мистером… — она помедлила, она не хотела произносить его имя, так что ее ложь была вполне вероятна, — мистером Карлом, то дома тебя будет ожидать наказание. Ты ведь этого не хочешь? Сразу же после того, как мои уши услышали последнее предложение, я быстро закивала. В ту же минуту, как мама вернулась на свое привычное место у стены, на которой висела картина, меня осенило. Она меня предупредила, это значит, что мне ни в коем случае нельзя нарушать тот запрет, но как же быть, что же мне сделать для того, чтобы мамочка поняла, что я хочу ее любви и внимания?       Единственное, что мой детский разум в тот час мог придумать, это ослушаться ее… Но о последствиях я не пожалела.       В следующий момент мои ноги сами помчались на встречу к справедливости. Я стояла у черноволосого мужчины. Я была слишком низкой, чтоб дотянуться хотя бы до его груди, но говорила гордо, будто бы и не было нашей колоссальной разницы в возрасте. — Привет… — произнесла я так тихо, что не смогла обратить на себя внимание. — Привет, дядя! Так называемый Карл, резко замолчал и медленно опустил голову вниз в направлении ко мне. — Дядя? — я остолбенела после его же первого слова. Он произнес это с ухмылкой, нет, не просто с ухмылкой, такое выражение лица делали только злодеи в мультфильмах. — Да. Зачем вы сюда пришли? — буквально выдавила я из себя, возможно, он даже заметил, как мой голос дрогнул. — Ох, понимаешь, некоторые люди устают от повседневности своей жизни и приходят сюда. Вот, и я решил попробовать, что же здесь такого. Он, наверное, думал, что я повелась на его откровенную чушь. Он думал, что я глухая, раз не услышала его разговор с Джеком. Но не подавать виду было намного легче, чем убеждать его в том, что он солгал. — А, вы, пришли купить муки для печенек? — Что? Муки? Ты имеешь ввиду наркоту? — на минуту, он забыл, что мне 5 лет и я не знаю, что такое «наркота», — Оу, конечно, муки! Моя жена испечет мне печенье, а наевшись, я и отдохну. — Вы знакомы с дядей Джеком? — Да, мы давние… друзья, — вместо слова «друзья», он будто хотел сказать «враги», но зачем он должен рассказывать об этом 5-ти летнему ребёнку? — Это отлично! Это друг и моей мамы! Мне сказали, что «друзья твоих друзей, и твои друзья тоже!», а со знакомыми нужно быть приличными, поэтому пойдем ко мне домой, там приготовят много печенек! Ты ведь их так любишь, раз покупаешь много муки! — кажется, сам Карл не ожидал такого поворота событий. Но не отказался. Думаю, ему это было лишь на руку. — Конечно я прийду! Но мне кажется, что твоя мама уже ушла. Я оглянулась. Бармен протирал стаканы и рылся где-то снизу под стойкой, но мамы не было. Она не могла пойти в туалет, он закрыт, она не могла никуда пойти в этой жуткой, деревянной коробке. Но что же мог почувствовать 5-ти летний ребёнок, когда не смог найти маму? Печаль, безысходность и, конечно же, он будет рыдать. Что я и сделала. Мое лицо скривилось, и потихоньку начали стекать соленые слезы. Карл запаниковал, он завертел головой в разные стороны. Он боялся, что меня заметят рыдающей, видимо думал, что люди посчитают ЕГО виновником этой ситуации. Присев на корточки передо мной, как бы пытаясь уравнять наш рост, он сказал: — Тише, тише, Линда! Ты чего? Мы найдем твою мамочку. Скорее всего, она уже ушла домой, но у тебя есть я, так что добраться до дома будет легче, так ведь? — он дотрагивался до моих щек вытирая слезы. Я открыла глаза, и тут же почувствовала смрад. Попытаясь отпрянуть, дабы избежать ужаснейшего запаха, я лишь спугнула его, но он не отчаялся. — Ну что, пойдём? Мои ноги, так же, как и раньше, пошли на произвол судьбы. Он посчитал это знаком согласия и взял меня за руку. В тот момент мои мысли были лишь о том, как обезопасить себя от тех чёрных людей. Я думала, что пойдя за неизвестным мне мужчиной, (с которым моя мамочка запретила мне говорить) я спасусь от безнадежной ситуации. Мы вышли на улицу. По-тихоньку светлело, но яркие огни от вывески не переставали жечь глаза. Пройдя несколько шагов, он остановился и «позвонил» Сэм, разыгрывая сценку о том, как мама оставляет свое дитя на сохранение отцу. Но как бы я это поняла? «Сбросив трубку» и вздохнув, он присел рядом со мной и сказал: — Милая Линда. Поверь, мне доводилось видеть много детей, и только лишь с тобой, я чувствую, что ты особенна. Поэтому позволь мне… — его губы приблизились к моим, но в отличии от него, я не почувствовала ничего, кроме запаха сигарет и вони. Казалось, того момента до «неминуемого» не было, казалось, что все уже произошло… — Грёбаный педофил! Какого черта ты трогаешь мою дочь?! Да как ты вообще посмел, скот! — Сэм бежала к нам так быстро, как только могла это сделать на своих каблуках. Карл, повернув голову в направлении к звуку, никак не ожидал увидеть мою мать кричащую на него. Он резко встал и начал махать руками, не издавая ни звука в то время, пока мамочка была в нескольких сантиметрах от него. — Свинья, что не смогла сдержать своего желания! — она высоко замахнулась рукой и резко ударила по его щеке, — Чтоб глаза мои тебя здесь не видели! Несколько секунд он стоял неподвижно, в это время, на его лице уже сиял отпечаток красной ладони, а в некоторых местах и кожа, что слезла из-за её длинных ногтей. Его спина скривилась, а рука потянулась к пятну. — М…Маленькая тварина… — уже убегая, заикаясь и дрожа, его мерзкая физиономия уже не выглядела так пугающе. Добежав до дороги, и остановив такси, он помчался куда-то вперед, в неизведанное для меня. Ещё немного постояв, мама обняла меня, а я была увлечена лишь гордостью от своей «успешной» мести.