Больничный сон

Учитель погружен в крепкий сон. Тонкая и блестящая игла, недавно побывавшая посередине лба его, лишь убеждает, что если травяные настои не помогли, то более серьезное средство возымеет власть над утомленным телом мужчины. Цингэ красив и выглядит молодо, но даже сквозь сон его лицо источает ауру тихой угрозы. В его состоянии она более беспомощна и смешна, чем раньше, чем в моменты, когда наставник Лю держит плечи широко расправленными, а Чэнлуань в его руке с скоростью молний разрубает нелепые защиты учеников. Он взор восхищает в такие мгновения: своим сосредоточенным взглядом, плавными и отточенными движениями, холодным голосом. Закрадывается мысль совершать больше ошибок, больше неправильных построений и чаще дерзить, лишь бы только вывести вспыльчивого наставника на спор и наслаждаться его голосом. Пускай гневным и обещающим погнать с Байчжань куда подальше. Исюань в эти клятвы не верит. Но хочет вернуть их. Учитель его так редко уделяет внимание своим ученикам, а теперь его тяжёлый шаг и вовсе не обнаружить на протоптанной земле горной школы. Он ломает свои кости, теряет литры крови и несётся к искажению Ци так быстро, что взгляд уже теряет след. Его дыхание прерывается и сердце обещает отбить свою задачу последний раз, а после навсегда охладеть. Цингэ не боится ничего, ему в этом мире больше не за что цепляться и вернуть бы только драгоценного Цинцю. Предать земле со всеми почестями. Отпустить в последний путь дорогого сердцу и душе человека. И точно знать, что сквозь грань миров в загробной жизни его душа спокойна или хоть перерождение перенесет с меньшими потерями. Не тревожить Шэнь Цинцю и дать в мире растворится на воспоминание в каждом из лордов. Но этот маленький паршивец Бинхэ... Учитель кашляет сквозь глубокий сон и слабый хрип вырывает из повреждённых лёгких застоявшуюся кровь. Исюань касается платком бледных, почти синих, губ учителя и стирает капли крови с той заботой и с тем уважением, которых никогда не выявлял пред лицом наставника. Уважаемый Му сделал все, что было в силах его всезнающего мастерства — надежда теперь скрывалась в еле живом теле могучего Бога Войны. Исюань сухим и колючим взглядом, как ветки по осени, скользит где-то вдоль поцарапанных щёк своего наставника и держит в горле тугой ком неосознанных эмоций. Он волнуется. Он любит. Он ревнует. И ненавидит. Каждым сантиметром своей необъятной и богатой души он ненавидит Шэнь Цинцю, знал которого от силы лишь в паре диалогов. Он презирал его учеников, вечно утопающих в слезах при упоминании погибшего наставника и следящих за сохранностью его репутации после произошедшей смерти. Но чего эти глупые добьются, устроив перепалку с Исюанем, пару раз сказавшим своё мнение? Если единственный, кто истинно пытается сберечь и вернуть, сам находится со смертью плечом к плечу. И Исюаню страшно. Он боится однажды увидеть бездыханное тело Цингэ на этой же больничной койке, где теперь учитель лишь продолжает кашлять и шептать в бреду имя. «Цинцю.» Каждый раз срывается с его слабых губ и в юношеских, но уже крепких ладонях рвется очередной белый платок с скромно вышитыми иероглифами. Исюань молчит, но скрежет его зубов готов сотворить из них белый порошок прямо сейчас. Лишь бы Цингэ имени этого не произносил. «Мертвым бы он точно ни одно имя не произнёс.» Исюань с отвращением пугается собственных мыслей и оставляет не сильную, тихую пощечину самому себе. В чувство она не приводит и хочется выть в голос при взгляде на наставника. Платок порван — клочья некрасиво валяются на полу. А злость, обида и ревность все ещё клубятся внутри и выплеснуться наружу не могут из-за заткнувшего внутри их какой-то пробки посреди горла. Исюань дрожащими пальцами водит по бледному подбородку наставника и уже чувствует, как именно его сердце замирает от непозволительной нежности к Цингэ. Мужчина в ученике невольно воспитывает бушующую строптивость по образу своему. Такой же он гордый и непокорный,— Исюань всю эту спесь хочет выбить из наставника стуком зубов друг о друга, удушающими объятиями в порыве страсти и заставить признать себя достойным, лучшим, тем самым превосходным учеником, товарищем и даже любовником. Но сейчас причинение физической боли по отношению к Цингэ кажется таким неправильным. Исюань и поверить не может, что когда-то его голову могли заполнять такие ужасающие мысли. Но знает, что они появятся и завлекут его этим же вечером. А пока хочется гладить, касаться как нежнейших лепестков весенних цветов и. И все же целовать. Шероховатые, обветренные губы юноши дрожат и немеют как на холоде. Ему страшно, но он знает, что учитель не проснется. Вольность действий туманит рассудок и Исюань на секунду сравнивает себя с Бинхэ, который уж точно не просто так подле себя держит безвольное тело учителя. Ян Исюань в своих пальцах собирает серое одеяло и сжимает его, а губы касаются чужих, приоткрытых в немых призывах. Накрывают плавно, несколько неумело, но с чувством, будто их губы были богами созданы лишь для них двоих. И никого более. Исюань смиренно замирает на несколько секунд и смелеет. Он скользит кончиком влажного языка по сухим губам и к удивлению легко проникает дальше, встречается с рядом чуть дрожащих белых зубов. Учитель не сопротивляется. Учитель полностью во власти. Исюань может делать своими губами с его всё, что сейчас пожелает и не услышит ответной брани. С ума сойти. Он опирается руками по обе стороны от ослабевшей головы Цингэ и наклоняется ниже, ближе, бессовестно скользит языком и мнет чужие губы, даже чуть кусает нижнюю. Желание, чувства, спутанные мысли — всё вдруг охватило сознание паренька и он ясно осознавал, что под угрозой смерти не пожелает прекратить и отстраниться. Но за деревянными створками двери раздаётся неторопливый шаг Цинфана. Исюань вмиг отшатывается от наставника и оказывается за секунду на другой стороне комнаты, находя вид за окном таким впечатляющим и интересным. А покрасневшие кончики ушей и колющие от напряжения губы останутся ярким воспоминанием о совершенном поступке.