Дружба по любви

— Саш, нахера ты за мной поперся? — Даня ворчит всю дорогу от дома, в который они заселились минут двадцать назад. Их с Сашей отцы пошли в магазин — первый вечер было решено ужинать по-походному, тем более что хозяева давали своим постояльцам доступ к летней кухне во внутреннем дворике. Там было все необходимое, чтобы быстренько сварганить что-нибудь и не ложиться спать на пустой желудок после долгой и изнурительной дороги. Мамы остались обживать семейные апартаменты, Даня же просто побросал вещи в их с Сашей двухместной комнате с балконом и быстрым шагом направился в сторону пляжа, где, как он вычитал еще дома, есть подъем к горе, откуда открывается отличный вид на закат. Есть он не хотел, потому что еще по дороге из аэропорта сточил пачку чипсов, запивая их колой. Ему хотелось просто побыть в одиночестве. Он, конечно, любил своих родителей и их лучших друзей, но в двадцатилетнем возрасте неминуемо устаешь от нескольких часов, проведенных в тесном общении с представителями старшего поколения. Да и с Сашкой они толком не общались уже последние года два. Раньше, в детстве, когда тетя Тома и дядя Витя Анисимовы почти каждые выходные приходили к Мустаевым в гости, Данька и Сашка были счастливы проводить вместе время. Они рубились в приставку, смотрели мультики по старому пузатому телевизору и гоняли во дворе в футбол. Но чем старше они становились, тем сильнее ощущалась разница в возрасте. Когда ты одиннадцатиклассник, тебе кажется, что девятый класс от тебя уже очень далеко - за два года ты сильно повзрослел, поумнел и возмужал. А вот пятнадцатилетний Сашка еще должен подрасти. Тем более у тебя есть друзья-одноклассники, которых мучают те же проблемы: экзамены, поступление, алкоголь, девчонки (с последним у Дани самого, кстати, не очень-то складывалось пока). А Сашка еще маленький. У него в комнате до сих пор плакаты с Blink-182 и Linkin Park и футболка с RHCP. Лето он проводит на даче, гоняя на велике, а в контаче постит видосы из Detroit: Become Human. Даня бы и сам не прочь рубануть, да только сессия выдалась пиздецовая. Ну и отмечали они ее ударно, что уж там. А у Кикира первые зачеты-экзамены еще только впереди, так что, по мнению Дани, вчерашнему выпускнику школы и завтрашнему первокурснику электротехнического университета, Александру Анисимову, не понять, почему (теперь уже) третьекурсник Даниил Мустаев так бесится, оказавшись на родительском отдыхе в Крыму. Тем более, Саша не знает, что Даня с друзьями собирался этим летом поехать в Европу, но курс евро неожиданно скакнул и большая часть компании отвалилась. — Да просто пройтись захотелось, — отмахивается Анисимов, шагая рядом по пыльной дороге в сторону моря мимо очередного ряда частных домиков. — Ты же, вроде бы, есть хотел? — щурится Мустаев. — Успею еще, — Саша только улыбается в ответ. — Теперь куда? — рассеянно спрашивает, останавливаясь на развилке. — М-м-м… Туда, — отвечает Даня, сверившись с картой в телефоне. Если верить приложению — им осталось минут пять до подножья горы, две трети пути они уже прошли. Чем ближе к горизонту, тем быстрее катится солнце. Они карабкаются на самый верх по практически гладкой скале. Пару раз у Дани даже проскальзывает нога — все из-за этих дурацких сандалий, но он все равно не останавливается: он решил во что бы то ни стало сделать эти чертовы фотки именно сегодня. Ему надо запостить их у себя на стене. Чтобы все увидели. И, может быть, кто-нибудь что-нибудь написал. Кое-кто конкретный написал. Написала. Но Даня не признается, что ждет, даже самому себе. — Саш, давай быстрее, солнце сядет! — он кричит через плечо, выбравшись на относительно плоское плато — до хорошего угла съемки нужно пробежать еще метров двести. — Ну как? — почти шепотом спрашивает Кикир, останавливаясь за спиной и глядя, как желто-белый диск укатывается за гору на противоположной стороне бухты, напоследок окрашивая небо в красные и оранжевые цвета. Даня чувствует его дыхание на своей шее и рефлекторно ведет плечами. — Хуйня какая-то, — прикрывает ладонью экран телефона, пытаясь рассмотреть сделанные кадры. — Свет уже не тот… — разочарованно выдыхает он. — Да ладно, завтра пораньше придем, — Саня улыбается, разглядывая берег. Сумерки на юге опускаются быстро. Внизу, вдоль кромки воды, уже горит подсветка ресторанов и лавочек. — Да я сегодня хотел… — хмурится Даня, убирая трубку в карман. — Ладно, пошли, пока совсем не стемнело. Вон там, похоже, тропинка есть на другую сторону. Неохота вниз по отвесным скалам спускаться. *** Они уже минут десять сидели на больших бетонных блоках в самом конце набережной, у подножия злосчастной горы, но Даню по-прежнему трясло. От трех выкуренных подряд сигарет голодный желудок стал болезненно сжиматься, но Мустаев не мог и ногой пошевелить, чтобы дойти до дома, в котором родители уже наверняка расселись с пластиковыми тарелками в руках и уплетают какие-нибудь наскоро поджаренные сосиски, крупно нарезанные огурцы-помидоры, попивают местное красное вино. Даня раз за разом прокручивал в голове тот момент, когда его сандалии поехали по тропинке вниз. Страх от того, что ты никак это не контролируешь, буквально сковал горло. Он успел крикнуть одно короткое «Саш!» в попытках уцепиться пальцами хоть за что-то, но ничего не было. Он шарил руками в темноте по пыльной тропке, загребая себе под колени прилетевший откуда-то птичий пух и мелкие камушки. Анисимов успел в последний момент: он плашмя грохнулся на последнюю выступающую кочку, своими длинными ногами уперся в скалу и схватил Даню за руку. Уже стоя под горой, они долго отряхивались от серой пыли, потом Саша придирчиво осматривал Данины колени под светом фонарика на своем телефоне, а потом заставил сесть и протянул сигарету. — Если бы ты за мной не пошел… — начал Мустаев хрипло, но к горлу подступил комок, и он замолчал. — Я не мог не пойти, — уверенно ответил Анисимов, глядя вдаль, на поблескивающий одиноким огоньком буек посреди черной равнины ночного моря. — Я хочу провести с тобой здесь столько времени, сколько получится, — он перевел взгляд на Даню. Саша несколько долгих секунд пристально смотрел в глаза своему другу. Он искал там непонимание, неприязнь, отвращение, протест, злость или страх, но видел только отражение огней за своей спиной, теплые пляшущие лучики на карей радужке. Несколько секунд, ради которых Саша готов был не только пролететь на самолете пару тысяч километров, но и облазить все ближайшие горы. Последние два года он ждал и надеялся. Прокручивал в голове оставшиеся подстертые воспоминания, залипал на страничке вконтакте, издалека следил за чужой «взрослой» жизнью. Дружба, которая переросла для него в любовь. Сначала какую-то детскую и наивную, а потом тайную и постыдную. Но сегодня, когда он вдруг всё чуть не потерял, он решил перестать откладывать свою любовь на потом, прятать ее за чувством вины, пытаться заменить суррогатами общения с другими людьми. Всё или ничего. Кикир чуть наклонил голову и очень медленно потянулся вперед. Он дал Дане кучу шансов пустить всё по другому сценарию, но случилось то, что случилось. Их первый поцелуй. Простое касание сухих обветренных губ. Потом пара вдохов с зажмуренными веками и целое море смелости, чтобы посмотреть в глаза лучшему когда-то другу. Даня не сводил с него испытывающего взгляда, и Саше стало страшно. Страшно от мысли, что он разрушил то жалкое, что было между ними еще пару часов назад. Но уголки Даниных губ вдруг дернулись. Он улыбнулся. И Саша улыбнулся в ответ. *** Они сидели у самого моря, зарывая ноги в холодный песок. Ели шаурму из ближайшей палатки и пили светлое разливное из больших пластиковых стаканов. Мустаев вспоминал, каким был его первый курс, как они всей группой три раза пересдавали зачет по теории государства и права, как он чуть не завалил свой первый курсач. Анисимов рассказывал про чертовы ЕГЭ, но еще больше говорил про вокалиста-скрипача Юру, с которым они, как оказалось, сколотили бэнд. В тот момент Даня впервые почувствовал, что ревнует. Еще утром он ни о чем таком не думал, а теперь ревновал своего друга Сашу к какому-то другому незнакомому парню! Это было непонятно и естественно, одновременно. Это было очень живо и колко. Как не было ни к одной девчонке, на фотки которых он залипал в контаче. И от этой мысли Сашу захотелось целовать. Даня притянул его к себе за шею, ногой разливая по песку остатки пива из своего стакана. Кикир пах луком из шаурмы и только что выкуренной сигаретой - Мустаев знал, что пахнет также, но все равно как будто хотел по-настоящему распробовать. Он целовал жадно, кусаче, волнующе. Так, что Саша, не сдерживаясь, стонал в поцелуй и упирался ладонью в песок совсем рядом с чужим бедром. *** Когда Даня выходит из душа — Сашка спит, распластавшись перевернутой звездочкой. Прядь вьющихся волос закрывает один глаз, правая рука безвольно свешивается к полу. Верхний свет выключен, глубокую южную ночь прорезает только слабый блеск луны, крадущийся между штор, и теплый ореол ночника на тумбочке между двумя односпальными кроватями. Мустаев скользит взглядом по длинным ногам и задерживается на маленькой заднице в черных плавках. Он готов отвесить себе рукалицо, потому что «Ну как?!». Как можно было так долго отмахиваться от собственного я? Придумывать отговорки про возраст и друга детства. Запретить себе любые мысли и чувства. Максимально отгородиться, только чтобы перестать постоянно сравнивать всех других с ним одним. Думать, что это ощущение полного понимания и какой-то исключительной близости — это иллюзия. Дружба и ничего более. Даня счастливо улыбается, глядя на своего друга. Он радуется, что Сашка оказался таким смелым и таким взрослым. Он радуется в предвкушении лучших двух недель своей жизни. Губы до сих пор горят огнем от чужого жаркого желания, а ведь это были только поцелуи. Даня ведет плечами, пытаясь поймать ощущение горячих ладоней, и борется с эгоистичной идеей разбудить своего соседа по комнате. Нет, они еще всё успеют. Босыми ногами он крадется до своей кровати и, прежде чем погасить свет, еще раз смотрит в такое родное, любимое лицо. Улыбка никак не сходит с губ — все тело ноет от усталости, но сна всё равно ни в одном глазу. По привычке Даниил лезет в сине-белую — три новых сообщения. Одно из них он ждал. Вернее так: он думал, что ждал. А теперь ему не хочется даже открывать его. Он просто ставит телефон на блок и закрывает глаза. Оказывается, у него уже было всё, что он только мог желать.