Обреченные

— Я поеду, — ставит точку в их споре Боромир. — Я старший. Фарамир знает, что сказать на «я лучше владею мечом» и «я более опытен», но против «старшего» ему возразить нечего. «Так нечестно», — возмущался он в детстве, когда Боромир на правах старшего за обоих подставлял повинную голову под отцовский гнев. «Так неправильно», — убеждал отчаянным шепотом, когда Боромир отшатывался из его объятий, отворачивался от поцелуев, которых желал, неся ответственность за двоих. «Так нельзя», — твердил он, когда Боромир без младшего брата наведывался за Андуин, охотясь на бесчинствующих орков. И рассказывал отцу правду, получая свою долю отповедей и упреков, переправлялся с отрядом через реку, утверждая, что орков хватит на всех. И растапливал непреклонность старшего жаром своих губ и своего сердца. Но на этот раз Боромир неумолим. Поездка в Ривенделл — его долг, и ничей больше. Фарамир предлагает поехать вместе, но взгляд отца обрывает его на полуслове. Конечно, наместник не оставит войско крепости без командира, нечего и надеяться. И он прав, но тяжесть на сердце такая, будто его подложили под основание Гондора. Чтоб не шатался. Гондор стоит. Шатается сам Фарамир — от неизбывной усталости, от тоски, от черноты, нависшей с востока, от того, что мыслями не здесь, размазан по роханским степям, как масло по хлебу. И с каждым новым днем мысли все тягостнее, морщины глубже, а голос суше. И все также тянет прижаться к родному плечу. Когда Фарамиру приносят разбитый гондорский рог, он долго не может понять, что это означает. Все оказывается просто: он больше не младший. Он единственный. Фарамир не ищет смерти. Она сама находит его, подставляет плечо, и остается только прижаться к нему и закрыть глаза… …И вновь открыть по зову государя, по зову долга, оставив сердце бродить в дымных нездешних полях. Фарамир словно и не живет вовсе. Как один из мертвецов, пришедших по зову Арагорна, он выполняет долг наместника, служит государю, чем может. Государь говорит, что нужно выздоравливать, и Фарамир покорно исполняет все требования целителей. Его тело обретает силу; его сердцу силы больше ни к чему. Взгляд роханской воительницы так же пуст и потерян, и они клонятся друг к другу, как гнилые деревья на болоте. — Арагорн, — шепчет Эовин, глядя на северо-восток, на дорогу, где давно осела пыль от ушедшего воинства. — Боромир, — беззвучно повторяет Фарамир, до боли в глазах всматриваясь туда, где далеко на юге Андуин сливается с морем. Оба знают, что обречены на любовь.