Любопытство

Генъёсай мог поручиться, что с утра не было никакого снега, и вчера тоже — зима вообще выдалась сухой и бесснежной, — однако ж вот он, сидит на энгава дома Аптекаря и любуется заснеженными деревьями в саду. Откуда, кстати, здесь такой большой сад? По виду дома и не скажешь — он совсем неказистый. Генъёсай забывает думать о снеге, стоит ему посмотреть на Аптекаря, сидящего рядом. Сердце дёргается рыбой, пойманной на крючок, он еле удерживается, чтобы не ахнуть от удовольствия — какие-то приличия он должен соблюсти. Но не может оторвать взгляда от руки, держащей длинную кисеру с серебряной чашей. Аптекарь держит её на отлёт, как будто та ничего ни весит. Пальцы его украшают длинные же, острые ногти, он всегда затемняет их глянцевой краской. Сегодня на голове у него нет платка, светлые волосы неровными прядями падают на плечи, на роскошное хаори, затканное золотыми бабочками. Генъёсай давно хочет спросить, откуда у бродячего аптекаря дом с таким садом, тяжёлой ткани кимоно и золотые хаори, но всякий раз вопросы вылетают из головы, как по щелчку — спроси, и больше никогда не позовут в гости, откуда-то он это точно знает. — Угощайтесь, Генъёсай-доно, — низкий голос вырывает его из оцепенения, Аптекарь пододвигает к нему чашку с чаем. Оказывается, он уже отложил свою кисеру и налил им чай. — Благодарю, Кусуриури-сан. Генъёсай пытается говорить своим обычным голосом, богатым на бархатные ноты, привычным к сцене и внимающей публике. Но здесь не получается: публики нет, а на того, кто есть, его талант не действует, и он кажется самому себе пустышкой. Аптекарь снова замолкает, откуда-то из глубины дома выбегает рыжая кошка, бесцеремонно укладывается к нему на колени, и он запускает руку в её короткую шёрстку, чешет за ушком ласково. Здесь вообще полно кошек, Генъёсай точно видел трёх и точно видел у одной из них пару хвостов. Хоть он сам и заклинатель, но всё-таки видеть вот так, средь бела дня, бакэнэко — неприятно и жутко. А хозяин этих тварей сидит сейчас рядом с ним и безмятежно пьёт чай. Генъёсай вздрагивает, нет, ему нисколько не страшно, просто зима. — Замёрзли? Налить вам ещё чая? — спрашивает Аптекарь. — Не беспокойтесь, всё хорошо. — Простите, я должен как следует развлекать Генъёсая-доно, а я так невежлив со своим гостем, — Аптекарь как всегда делает паузы между словами, словно задумывается о чём-то. — Расскажите, вам удалось удивить Эдо уничтожением мононоке в Асакусе? До меня доходили слухи, что вы были необычайно ловки в этот раз, — он выстукивает кисеру и издаёт что-то похожее на смешок. Генъёсай вспыхивает злостью — даром ему не сдалась похвала от Аптекаря. Всё не может забыть свой успех с Умибодзу, тоже мне, странствующий маг-шарлатан. — Благодарю Кусуриури-сана за внимание к моим делам, — он поворачивается к тому всем телом и делает поклон, — мне действительно кое-что удалось в этот раз. Кошка успела убежать, на коленях Аптекаря нет ни шерстинки, на мягкой зелёной ткани кимоно — ни складки. Генъёсай выпрямляется и чувствует запах его духов — корень ириса и гардения, — аромат совсем не по сезону. Он смотрит Аптекарю в глаза, наплевав на приличия. Во взгляде напротив нет ничего, возможно, капля любопытства. Аптекарь любит и умеет выглядеть безразличным ко всему, но любопытен, как его кошки, это-то Генъёсай смог по нему прочитать. — Расскажите мне, как вы это сделали? Использовали древесную золу, соль? Генъёсай подвигается ближе, запах щекочет нос и заставляет незаметно сглотнуть в предвкушении. — О, я использовал и то, и другое, хотя надо признаться, что зола оказалась полезнее и во всех смыслах лучше. Она была такой… — Какой же она была? — Аптекарь оказывается ещё ближе к нему и вскидывает бровь. — О, она была чёрной, тёмной, непроглядной… Как вы, Кусуриури. Генъёсай глушит свой стон, а это совсем нелегко каждый раз, когда он видит появляющиеся тени в вечно холодных голубых глазах. Тени похожи на дым от кисеру, закручиваются кольцами, омутами. Генъёсай возбуждает Аптекаря, и, демоны знают, может, он единственный во всём мире возбуждает его. Каждый раз понимание этого заставляет сердце останавливаться. Когда его пригласили в гости первый раз, Генъёсай был готов к чему угодно — жестокости, безграничной похоти, но не к полнейшей невинности, растерянности со стороны Аптекаря. Но тот в самом деле ничего не знал о чувственной стороне жизни. Лежал в своём расшитом, бесстыдно распахнутом кимоно и кусал костяшки пальцев, пока Генъёсай медленно и умело ублажал его ртом. Всхлипывал так, что Генъёсай был согласен остаться между его ног вечно, и излился с такой силой, что все пугающие вещицы в его спальне заплясали в воздухе. Весы звякали колокольцами, ящики аптекарского шкафчика открывались один за одним, вываливая содержимое. — Кусуриури-сан, — Генъёсай гладил тогда его по лицу, успокаивая, целуя глаза, слизывая размазанную алую краску, — вы бы хотели, чтобы мы увиделись с вами ещё? — Думаю, да, — тот посмотрел на Генъёсая с нескрываемым любопытством.