Врасплох

Тиберий вырывается, ругается так грязно, что это лишь подстегивает, но не может не смотреть вниз. Его сопротивление тает так же быстро, как растет возбуждение, которое не скрыть хитоном. Цезарь прижимается сзади, к спинке его стула; наклонившись, он крепко стискивает Тиберия руками, не давая подняться, и не может выровнять собственное дыхание, щекочущее висок мальчишки. Он видел нечто подобное десятки раз, но никогда это не было так волнующе. В удовольствии с рабынями нет ничего нового. Эта, как и все, обводит ловким языком губы, кротко опускает глаза, приглаживает бедра Тиберия. Пробирается нежными ладонями под его одежду и очень мягко поднимает ткань, обнажая твердую плоть. Её покорность должна заводить сильнее всего на свете, но кто же знал, что в эту секунду в руках Цезаря будет трепыхаться мальчишка, яростный, как раненый звереныш. – Отпусти меня сейчас же, – цедит Тиберий сквозь зубы; он думает, что это звучит как приказ, но Цезарь в очередной раз перехватывает его запястье, с силой опускает обратно, оплетая своими объятиями, как самой крепкой сетью, и с насмешкой целует в висок. – Смотри внимательно, мой юный господин. Смотри. Влажный язык прикасается к головке. Член Тиберия идеально уместился бы в ладони Гая, но руки девчонки созданы для тех, кто любит хорошеньких и послушных. В юном Крассе же действительно сидит зверь, терпение которого так интересно испытывать; он жаждет удовольствия и столько же боли, подчинять и подчиняться, и никто другой, кроме Гая, не сможет этого понять. Сладкий рот, чересчур умелый для неопытного, горячего Тиберия, принимает ствол, но рабыня так равнодушно целует и ласкает его, что Цезарь совсем о ней забывает. В своих руках он чувствует этого заносчивого, горделивого мальчишку, ощущает каждый шумный вздох, нервную дрожь и то, как Тиберий судорожно вцепляется в его ладони. – Не я ли лучше всех знаю, что тебе нужно? – Цезарь обжигает шепотом его ухо, и оно сразу краснеет; Тиберий отворачивается, но не перестает искоса наблюдать – это несложно угадать по тому, как замирает его дыхание и как он сглатывает, пытаясь преодолеть ком в горле. Их руки переплелись – Цезарю сложно вспомнить, кто из них кого поймал. Невольница отстраняется, слизывает с губ терпкий привкус, оглаживает Тиберия между ног. С болью наслаждение будет сильнее во много раз. Цезарь знает это, девчонка – нет, и на секунду кажется несправедливым то, что это не он ублажает Тиберия ртом, не он срывает вздохи с его губ и заставляет поеживаться от пробирающих ощущений. Впрочем, тогда придется отстраниться, отпустить его тело, которое Цезарь чувствует лучше, чем собственных любовниц. Если бы не спинка стула, они прижимались бы друг к другу, его стояк терся бы о Тиберия, и мальчишка, может, наконец-то отдался бы ему так страстно, как ни одна римская шлюха не сможет. Они оба лишние в этой Республике, оба дикие, они похожи – Гай знает это, потому что чувствует в Тиберии отражение самого себя. – Когда-нибудь я научу тебя постыдным вещам, – шепчет он. Тиберий отворачивается, вжимается виском в плечо Гая; его хватка все крепче. Из груди мальчишки рвется стон, но он не дает насладиться своим голосом, и за это его хочется зверски убить. Рабыня, снова принявшая его ствол, вздрагивает и зажмуривается, но глотает – так приказал ей Гай. Оргазм Тиберия (впрочем, всего лишь разрядка – он еще в том возрасте, когда не умеет сдержаться, чтобы дойти до настоящего удовольствия) откликается в теле Цезаря приятной истомой и пустотой в голове. Он знает, что если не уйдет, если позволит себе смотреть на тяжело дышащего мальчишку и почует, что он ослабел и поддался, то трахнет его, наконец, прямо здесь, прижав к полу или к столу и задрав хитон до поясницы. – Ты молодец, – говорит он рабыне, которая, совсем немного дрожа, отстраняется и садится на коленях, выпрямляя спину. Ей неприятно, но она никак этого не показывает, даже когда Цезарь подходит ближе, легко выпустив Тиберия из рук, и хватает ее лицо. Девочка открывает рот и показывает на языке россыпь белесых жемчужин. Гай срывается, когда видит семя Тиберия; он приникает к губам девочки, целует ее грубо и жадно, вылизывает сладкий умелый рот. Он катает на языке терпкий вкус юнца и чувствует кожей его ошеломленный взгляд. О, боги. До чего великолепны эти потрясенно распахнутые глаза. Когда Цезарь отпускает рабыню, тонкая ниточка спермы тянется от его языка, и он глотает сам. Он всегда хотел попробовать, каково это. – Когда к тебе вернется голос, – Гай вытирает рот тыльной стороной ладони и смотрит на Тиберия, который такой (черт, черт!) соблазнительный сейчас и горячий, что безумно хочется сделать с ним что-то непотребное и развратное, – ты расскажешь, как это было. И поблагодаришь за подарок, конечно. Он не попрощался, а быстрее отвернулся, чтоб не передумать и поскорее уйти. В мыслях зато пронеслось: только попробуй, маленький ублюдок, не стонать от наслаждения, когда окажешься подо мной. Только попробуй.