Пурпурный лотос в зеленых шелках

      Цзян Чэн захлопнул за собой дверь и сердито посмотрел вглубь комнаты. Если Не Хуайсан не сидел бы уже голым на кровати, глава ордена Цзян, пожалуй, даже поверил бы в виноватое выражение на смазливой робкой мордашке. Веер в его руке выглядел сейчас особо нелепо, скромно прикрывая губы, когда все, что было ниже — бесстыдно выставлялось на обозрение горящих фиолетовой бурей глаз.       Глава клана Не безмятежно развалился на подушках, согнув одну ногу в колене и отставив вторую, беззастенчиво открывая промежность. Рядом с кроватью стояло несколько чаш с розовой водой, как понял Цзян Чэн по сладкому обволакивающему аромату, в которых плавали маленькие свечки. В их трепетавшем свете по бледной коже лежавшего на темно-зеленых, расшитых золотистыми узорами, покрывалах мужчины — словно рассыпáлись драгоценные камни, скользя острыми осколками бликов. Цзян Чэн судорожно сглотнул, поняв, что кожа его любовника уже натерта маслом, особо щедро, судя по богатой россыпи света, между гладкими бедрами. Глава клана Цзян закрыл глаза в тщетной попытке восстановить самообладание и собраться с мыслями, которые, словно заполошные птицы, поспешно покидали его разум.       Он вздрогнул, услышав щелкающий звук, неожиданно резко прозвучавший в стоявшей тишине. На мгновение ему показалось, что это оборвалось его самообладание, держащееся на тонкой, напряженно звеневшей нити из гордости и гнева. Но открыв взор, он понял, что это всего лишь веер. Темно-зеленые глаза его любовника с вызовом сверкнули, когда мужчина склонил голову к своему плечу, позволив распущенным волосам соскользнуть тяжеловесным водопадом и протечь по груди, щекоча кокетливыми кончиками живот, спадая еще ниже, туда, куда Саньду-шеншоу, в попытке сохранить бессмысленную уже стойкость, боялся даже смотреть.       Он прилетел в покои Не Хуайсана, пылая праведной злостью, после прочтения сухого и холодного письма, обвиняющего его в несусветных, абсурдных поступках, и, лишь захлопнув за собой дверь и увидев открывшуюся взору, резко помутневшему от накативших эмоций, эту порочную бесстыдную сцену, понял, как бездарно попался в хитроумную ловушку. Его очередная попытка сохранять лицо и оставаться сдержанным, хотя бы на съезде кланов, разлетелась на тысячи осколков, сияющих теперь бликами на этом соблазнительном теле.       Цзян Чэн открыл рот, пытаясь вспомнить, что именно хотел сказать, пока несся по длинным коридорам резиденции Цинхэ Не, но вместо слов лишь облизнул внезапно пересохшие губы, чувствуя, как во рту собирается слюна.       — Ты…       — Да, господин Цзян?       Низкий воркующий голос, обычно мелодично-пронзительный, но сейчас севший от волнения, его заворожил и заставил оцепенеть.       Не Хуайсан ждал. Он лениво повел плечами, заставив волосы вновь заскользить по обнаженной груди, медленно перевернулся на бок, словно змея перед своей добычей, гипнотизируя бликами, гуляющими по влажно блестевшей коже, немного согнул стройные ноги, чтобы выгоднее показать изящную талию и худощавые бедра, резко выступившие вверх. Осторожно, почти невесомо, кончики длинных изящных пальцев погладили нежный шелк темно-зеленого покрывала, так выгодно подчеркивавшего его бледную нефритовую кожу и столь же зеленые, потемневшие от чувственного голода глаза. Он истосковался, безумно соскучился, но был готов подождать еще немного, чтобы увидеть, как сломленный столь же горячим страстным желанием глава ордена Юньмэн Цзян — покорится и придет к нему. Сам.       — Ты… — снова повторил он севшим голосом.       Цзян Чэн отстранено удивился насколько скудными были сейчас его мыслительные способности, не позволявшие даже вспомнить других слов. Следя за пальцами, ласкающими темно-зеленый шелк, он чувствовал, как по хребту проходит волна дрожи, собираясь горячими камнями в низу живота, окончательно ломая его волю. Он с трудом сделал первый шаг, болезненно хмурясь, краем сознания понимая, что снова сдался, даже не начав бороться, но это искушение, соблазнительно изогнувшееся на зеленом шелке белоснежным, мерцающим завораживающими бликами, стройным телом, в россыпи чернильно-черных волос, обнимающих плечи, грудь, талию так сладко, что он был готов ревновать, желая сам прикоснуться руками, губами…       — Глава клана Цзян, вы не хотите раздеться, прежде чем лечь? — вкрадчиво спросил мягкий, слегка охрипший от сдерживаемого вожделения голос.       Цзян Чэн только сглотнул, покорно потянув за завязки пояса, распуская одежды, пока, не отрывая завороженного взгляда от бликов на бедрах мужчины, медленно шел к кровати.       Темно-зеленые глаза пораженно распахнулись, Не Хуайсан, чувствующий, что даже ему самообладание уже отказывает, следил, как Саньду-шеншоу, порывисто дыша приоткрытым ртом, не отрывая от него затянутого грозовой дымкой вожделения взгляда, медленно приближается к кровати, скидывая на ходу с себя пурпурные одеяния. Не Хуайсан приподнялся на кровати, подаваясь вперед, потянувшись дрожащими от жадности руками к мужчине, на котором остались только штаны и сапоги.       Нежные изящные ладони осторожно прикоснулись к подошедшему вплотную мужчине, подцепили край пояса штанов, чтобы, зажатыми между тканью и кожей кончиками пальцев провести под поясом, очерчивая стройную талию и смыкаясь за спиной, щекоча нежным движением поясницу.       Тихий судорожный вздох в ответ, и сильные руки, схватившие его за плечи. Прикосновение немного шершавых, мозолистых от тренировок и охоты, ладоней, прошибло все тело Хуайсана разрядом молний, словно заклинатель использовал на нем Цзыдянь. И он порывисто прильнул к мужчине напротив, прижимаясь губами к напрягшемуся прессу, резко очерченными мышцами проступившему под кожей, покрывшейся, в ответ на жадную ласку, мурашками.       Этого было мало, этого было столь беспощадно мало, что Не Хуайсан разочарованно застонал, забыв про свой хитроумный план, коварный настрой, про желание помучить и довести до беспамятства этого мятежного непокорного Саньду-шеншоу.       Он торопливо, давясь всхлипами от невозможности выдержать ожидание, дернул за пояс штанов, стягивая упрямую ткань, укусил за показавшуюся из пурпурного одеяния косточку бедра, потянул на себя, забываясь в жарком желании, с трудом справившись с остатками одежд, страстно мечтая лишь прижаться, оказаться как можно ближе к этому мускулистому телу.       Голова закружилась, от вожделения слегка вело и он пораженно ахнул, даже не поняв, когда его успели схватить и перевернуть, прижимая спиной к зеленому шелку. Горячий язык неожиданно дерзко, размашисто, словно слизывая старательно растертое масло, пробуя на вкус, провел от солнечного сплетения к ключицам. Столь же горячее дыхание обожгло шею, заставив покрыться мурашками, зажмуриться и судорожно выдохнуть.       — Цзян Чэн! — вскрикнул Не Хуайсан, впиваясь пальцами в спину, перевитую напряженными мышцами, когда дрожащее от возбуждения тело навалилось сверху, вжимая его в кровать.       Сильные руки схватили его за локти, вынуждая перестать цепляться, потом перехватили за запястья, и пальцы сплелись с его пальцами, крепко держа и прижимая к шелку. Хуайсан снова дернулся, чувствуя, как жаркий, жадный рот начинает пытать его лаской сухих губ и острых зубов, оставляя беспощадные метки по плечам, спускаясь ниже, проходя по груди и останавливаясь возле набухших от возбуждения сосков.       Язык мягко очертил розовую ареолу, влажное нутро медленно вобрало твердую бусину внутрь и принялось с силой посасывать, сменяя нежные прикосновения на тягучую боль укусов, и обратно, пока сосок не разбух, а мужчина не выгнулся, жалобно застонав.       Одна рука оказалась на свободе, когда Цзян Чэн, переключившийся на второй сосок, играл пальцами с уже припухшим. Но глава ордена Цинхэ Не был уже полностью в его власти, не в силах справиться с окатившим его тело тяжелым возбуждением. Он беспомощно стонал и извивался, пытаясь и вырваться от мучительной ласки, и, в то же время, прижаться ближе.       Все планы, все хитроумные схемы, придуманные изощренным, заманившим порывистого, грубого Саньду-шеншоу в сети коварного заклинателя, холодным умом — сгорели без остатка в этой жаркой, порочной близости.       Не Хуайсан снова застонал, томно, протяжно, чувствуя, как замирает сердце, когда дерзкий рот, оторвавшийся от его груди, спускается все ниже, оставляя красные метки по впалому животу, предательски горящие на белоснежной коже. Он выгнулся, подался бедрами вперед, навстречу тому, что обещало наслаждение, избавление от этой тянущей боли в паху, от которой судорожно дергался его член, истекая смазкой.       Его бедра раздвинули еще шире, бесстыдно открывая промежность, пальцы скользнули по гладкой коже, медленно, настороженно кружа по бугорку мышц под мошонкой, слегка царапая ногтями поджимающуюся плоть, потом скользнули еще дальше, теперь оглаживая колечко мышц, судорожно сжимающееся от ожидания, щедро смазанное маслом, горящим сейчас на покрасневшей коже. Едва надавив на розовый, нежный бутон, кончик пальца легко скользнул внутрь, где уже выступили первые капли жидкости из простаты, словно помнящей все предыдущие встречи с удовольствием, и сладостно требующей к себе внимания.       А жадный рот все не касался напряженно вздыбленного естества, кружа языком у самого основания члена, изредка касаясь щекой дергающегося ствола, перевитого вздувшимися венками, прикусывая затем лобок, заставляя Не Хуайсана дергаться и едва не выть от вожделения.       — Господин Цзян! — закричал он, чувствуя, как от проникшего внутрь уже второго пальца, разминающего и растягивающего судорожно сжимающиеся от ожидания мышцы, от горячих губ и острых зубов, пытающих его тело, не касаясь того, что так остро нуждается во внимании со стороны любовника, ему начинает сводить яйца, остро требовавшие разрядки и посылающие болезненные всполохи нервной дрожи по всему телу.       Он так долго ждал этой встречи. Столько мучительных, одиноких ночей прошло, когда, чем дальше от последнего свидания, тем тяжелее отвлечься и приходится изводить себя работой до рассвета, чтобы за пару коротких часов сна не успели прийти темные, развратные сны, мучающие его душу и сердце. Он столько раз представлял, как…       — Да, Верховный Заклинатель? — раздался низкий, хриплый голос.       Интонации его были настолько опасные, хищные, угрожающие, что потемнело в глазах, отказало последнее самообладание, разум растаял, испаряясь розовой водой от жара плавающей в ней свечи, чтобы осесть на теле плотным, дурманящим ароматом.       — Умоляю… Цзян Чэн, — застонал Не Хуайсан, измученный и доведенный до беспамятства этим мужчиной.       Голос подвел его, ломаясь на имени любовника, прерываясь на жалобный всхлип, позвоночник болезненно потянуло, когда пальцы, мучающие недостаточной лаской, вовсе покинули анальный проход, заставляя дернуться всем телом, пытавшимся найти облегчение. Сильные руки переместились на изящные бедра, хватая и сдавливая до синяков, потянув вверх, навстречу распаленному естеству главы ордена Цзян.       Почувствовав, как вход в его тело раздвигается горячей, влажной головкой, как в него медленно, едва сдерживаясь, проникает пульсирующий орган, он протяжно закричал, выгибаясь и переламываясь в позвоночнике, порывисто отправляя свои бедра вперед, навстречу острому удовольствию.       Последовавшие судорожные, рваные толчки Цзян Чэна, овладевающего им страстно, безоглядно, дорвавшегося до столь желанного тела, лишили его воздуха, заставив хвататься руками за темно-зеленый шелк, нервно сжимать его, словно пытаясь разорвать пальцами, беспомощно царапающими такую тонкую, нежную ткань.       Он едва успевал переводить дыхание, сорвав голос до хрипа от криков и стонов, которые было невозможно держать в переполненном удовольствием теле. Выгибаясь, елозя по покрывалу плечами, упираясь в кровать затылком, он совершенно перестал понимать кто он и где — только вязкая, оглушающая сознание темнота, наполненная нежным цветочным ароматом и острым мускусом, хриплым дыханием и низкими стонами, перебиваемыми жалобными всхлипами и громкими шлепками двух влажных от жара тел. И удовольствие, бушующей волной заполнившее все внутренности, отправившее в длинное падение за край реальности, выплеснувшейся из него потоком белого семени…       — О чем же вы умоляли меня, Верховный Заклинатель? — хрипло прошептал ему на ухо насмешливый, но все еще полный страсти голос, когда Не Хуайсан смог открыть глаза, вырываясь из сладкого небытия.       Он ощутил, что все еще лежит на постели, не на дне глубокой пропасти, не в бушующем море, а в объятиях сильного и прекрасного мужчины, головой на его крепком плече.       Темно-зеленые глаза в обрамлении бисера на ресницах от выступивших слез, все еще затянутые чувственной негой, завороженно уставились в столь же опьяненный, наполненный торжествующей пурпурной грозой, взгляд Цзян Чэна. Глава клана Не молчал, так и не осознав, что у него спрашивают, очарованный видением расслабленного красивого лица, совсем еще недавно искаженного яростью, словно освещаемого темной бурей изнутри, стихшей, пока что, до легких, но скрывающих в глубине фиолетовые молнии и громовые раскаты, туч.       — И что значили все эти глупости в письме… Весь этот, простите, бред? — голос был ленивый, вальяжный, словно язык медленно проталкивал покатые, тяжелые слова, сквозь покрасневшие и припухшие губы.       — Ммм, — ласково промычал Не Хуайсан, охватывая дрожащими ладонями лицо мужчины, и, приблизившись так, что едва касался губами губ напротив, ответил, обжигая дыханием, — я совершенно не понимаю, о чем вы…       Глухой разъяренный рык прервал искреннюю речь, и его снова прижали к кровати, страстно, лишая дыхания, целуя. Все тело затрепетало, еще не избавившись от обессиленной истомы, но уже откликаясь на жадную ласку, заставившую беспомощно дернуться под оглушающим напором и податливо развести колени, скользя ногами по нежному темно-зеленому шелку.