Я наказал ребенка, Но привязал его к дереву там, Где дует прохладный ветер. Кабаяси Исса.
Когда котлы пробили полдень, к нему в камеру постучались. Металлический стук разлетелся по всему помещению, хоть и пришедший делал это вполсилы. Обед? Странно, до него вроде еще час-два. Это заметили все находящиеся здесь: и тучный бандит-рецидивист, и кудрявый дилер, и забитый в угол любитель маленьких девочек, и он — Марк Багдасаров, бывший президент. Когда та видеозапись, где он сидит в обнимку с бандитами, утекла в СМИ вместе со всеми коррупционными схемами, он понял, что теперь он самый настоящий политический труп. И вряд ли когда-нибудь он оживет. Попав в тюрьму, он каждый день молился, что лидер ОПГ «Железные рукава» его вытащит. Молился день, неделю, месяц, полтора года. Но тот не пришел. Железный просто забыл о нем, как о неперспективном проекте, прогоревшем бизнесе. Тогда Марк просто потерял всякую надежду, перестал противиться тюремной жизни, слился лицом с обоями. Все дни он сидел за швейной машинкой и стачивал детали каких-то бесформенных ватников, которые рассылали потом по всей стране. Бывало, начнет дремать во время работы, и игла на палец наскочит. Тогда есть время посидеть у медиков, поговорить о местных новостях. «Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Уральских гор. Вверх, до самых высот!» — думал он, когда было совсем плохо и одиноко. Господи, черт бы побрал этого Железного — Марк вспоминал его пьяный бред даже тут, в тюрьме. Но почему-то от этого бреда всегда становилось легче. — Багдасаров. К тебе пришли, — прозвучал глухой голос за стенкой, после которого последовал скрежет защелки. Никогда к нему никто не приходил. Никогда никто не писал письма — никто из родственников, друзей, коллег, других людей из его «схем». Боже, да хоть бы тот чертов журналист что-нибудь написал. Например, «эй, жулик, как там тебе гниется? Надеюсь, соседи по камере нашли тебе применение». О-о-о, он бы был рад даже такому. Но ничего не было. Поэтому новость о неожиданном визите его поразила. В голове сразу прокрутилась тысяча мыслей, словно он снова сидел на траве. Из всех выделялась одна: «Железный пришел за ним!», но следом почему-то: «выбить долги». Когда его привели к посетителю, он подумал, что это все какая-то злая шутка над ним и почувствовал себя жалким шутом. В комнате для краткосрочных свиданий (как же мило) по ту сторону стекла сидел Жилин. Марк даже замедлил шаг, хотел было попятиться назад, но конвой все равно тащил его к старому «другу». Сев, он уставился на полковника, не спешил брать трубку для переговоров, хотя Жилин ждал, когда тот это сделает. Глаза снова начали предательски косить. — Привет, Марк, я не совсем вовремя забежал? Интересно было, как ты тут, жив ли? А что, тут вполне неплохо, судя по рассказам откинувшихся. Воздух свежий гуляет по камере — решетку то ничем не заткнуть даже зимой, да и кормят стабильно — всегда какие-то очистки поганые. Ну, голубчик мой, чего молчишь? — Жилин подвинулся поближе к стеклу, а Марк все так же неподвижно сидел, вслушиваясь в шорохи в трубке. — знаешь, есть такая древняя японская поговорка: в десять — зверек, в двадцать — безумец, в тридцать — неудачник, в сорок — мошенник, в пятьдесят — преступник. А ты, подлец эдакий, стал преступником аж в тридцать лет! И теперь ты снова зверек. Какая жалость. — Зачем ты пришел? Издеваться? Знай, что меня твой юморок парашный не задевает ни каким боком, — Марк шумно выдохнул и чуть прикрыл глаза. Лучше бы он не приходил. — Да плевал я на тебя и твои чувства. Как, впрочем, и ты на мои. Помнишь, когда мою Таньку увел? Не помнишь? А я тебе подскажу: на третьем курсе института девушка у меня была, училась на филфаке. И вот как-то она тебе понравилась. А то, что она моя была, и мы с ней почти съехались, тебе как-то неважно было. Захотел — помахал перед ней пачкой бумажек своих, похрустел, и вот — уже всюду за тобой бегает. А про Жилина Танечка забыла. — Хреновая, значит, была, полковник, раз на деньги ведется. Или давно хотела от тебя уйти. Знала ведь, что ты… ну, никакой. Слышал я ее рассказы. — Ах ты сволочь, Багдасаров, чертила, — Жилин грустно посмеялся в трубку. — Я же тогда, в институте, постоянно пытался тебя прижать, а ты, гад скользкий, выползал. А тут вот, ментом стал, преступников ловлю. Вот как знал, что ты мне и попадешься. Марк нахмурился, а Жилин, видя его непонимание, лишь сильнее растянул улыбку. С одной стороны, ему поскорее хотелось закончить этот разговор, а с другой — побольше узнать, для чего Жилин действительно пришел. — Ты мстишь, это я понял. Из-за этого ты и пытаешься меня все глубже затянуть, срок еще больше накинуть, да? — Голубчик мой, у тебя мозг за годы политической деятельности так и не научился работать, — полковник обернулся, осматриваясь, не наблюдают ли за ним охранники, и, перейдя на полушепот, продолжил. — этот твой горячо любимый дружочек-бандит тебя сдал, а не журналист, как все думают. «Рукавам» было выгодно тебя слить, потому что ты не оправдал их ожидания — слишком уж деятельный, слишком рвался. А я тебя пытался наоборот вытянуть — ты мне не чужой и не враг. У тебя только поэтому и не «пятнашка». Впитал? Марк не верил. Он с Железным был знаком слишком давно и не понимал, как тот мог поступить. А что, если Жилин просто решил под них копать, а Марк просто ценный информатор? Он воспользуется и бросит дальше разлагаться за гнилой швейной машинкой. Война — это путь обмана, постоянной организации ложных выпадов, распространения дезинформации, использования уловок и хитростей, как писал Сунь-цзы. Хотя, Марк, скорее, назвал бы это политикой. Но он знал Жилина, тот был не таким — его не интересовала власть, да и словами он не разбрасывался. И главное: почему он назвал Марка «не чужим»? — Откуда мне знать, правда это или нет? — Марк. Помнишь, как в институте проводили бал? Тогда все искали пару, а со мной никто из девчонок не захотел идти, потому что уже были заняты. И я тогда такой расстроенный был. Думал: «ну, я хуже всех что ли?». Выхожу на улицу покурить, а там ты. Уже пьяный. Помнишь? — А я никого и не приглашал тогда. Это ведь последний день был, мы больше с ними и не увиделись. Как только тебя встретил, сразу понял все и решил поделиться тем, что выцепил у одного приезжего американца, который все-таки с Танькой стал мутить. Мы тогда до утра сидели где-то на Зеленоградской окраине, — Марк словно почувствовал, как тогда, когда бутылка уже была пустая, жаловался Жилину на свои мелочные проблемы, и чуть трясся от холода. — и все-таки. Почему я должен тебе верить? — Знаешь, Марк, я ведь до сих пор не вернул одну книгу в институтскую библиотеку, — Марка начинало раздражать, что полковник постоянно уходит от ответа, — я тебе решил ее отдать. Ты проверь. Жилин положил трубку и встал, а Марка резко под руки выдернул конвой, вручив хлипкую книгу. В камере он присмотрелся внимательнее — обычная Конституция 37-го года. Он открыл ее на 17 странице, чтобы увидеть старый-добрый штамп университетской библиотеки. Около печати была еле видна надпись простым карандашом: «Я тебя вытащу».Сквозь шрамы от жизни На нежной коже Пробиваются робко Разноцветные крылья. Мацуо Басё.