Двойная выгода (глазами Антоновой)

Это дело уже начало подходить к концу. Все работники ФЭС буквально стояли на ушах из-за этой истории. Я знала обо всём исключительно со слов Гали, потому что над телом работал Боря — была его смена. Я приехала в здание конторы, чтобы забрать полковника домой, или сводить в кафе после всей этой неприятной истории, но дежурный сообщил, что Рогозина проводит допрос главной подозреваемой. Я осторожно вошла в теневую и тихо присела рядом с Холодовым. За прозрачным экраном разворачивался следующий диалог: — План изначально казался вам идеальным: повязать администрацию клиники стало для вас приятным бонусом. Двойная выгода, так сказать, — Галина Николаевна крайне осуждающе смотрела на женщину, сидящую перед ней. — Это единственная правда, — подозреваемая смотрела в пол, но не спешила соглашаться. — Если бы они вызвали полицию, то сразу стало бы ясно, что бригада не виновата, но вы просчитали их трусость и жадность. Я ничего не путаю? — Рогозина давила взглядом и будто… осуждала ту, что сидела напротив, за непрофессионализм и слепую, глупую, неправильную любовь. — У вас уже есть моё чистосердечное признание, а всё остальное — это ваши домыслы. — Только вот вряд ли ваша сердечная подруга рассказала вам о том, что вскружить голову Краюхину она никак не могла, поскольку он тоже «из ваших», — Галя произнесла эту фразу с таким презрением, что всё внутри меня сжалось в тугой комок. Неужели она и к нашим чувствам относится так же? Неужели ей совершенно противно то, что происходит дома? Ей так важна внешняя сторона и правильность происходящего? По плечам пробежал могильный холодок, а на глаза начали наворачиваться слёзы. Моя женщина Полковник продолжала усердствовать, — и вряд ли вы знали о том, что Краюхин перед операцией также подсунул жене опасный аллерген, не слишком надеясь на вас. Глаза осознавшей всё женщины тоже были на мокром месте, она уже не могла так хладнокровно держать себя в руках, ведь страдала за предательницу. А Галя говорила и говорила, она рассказывала этой несчастной все мельчайшие детали того, как её смогла взять на слабо «подруга». Холодов давно выскользнул из теневой, а я сидела, смотрела на свою любимую и ужасалась тому, насколько она может быть жестокой по отношению к человеческому страданию. Она выдавала фразу за фразой, а глядя на непонимание задержанной выдала: — Я вам всё объясню: Хомутова рассказала вам реальный план, вот только вас в нём не было. Судя по поисковым запросам, они с Краюхиным давно ищут недвижимость в Испании. У Кудрявцевой началась настоящая истерика: она била кулаками о стол, била себя, в какой-то момент оперативники даже подумали, что Рогозину придётся спасать. Когда несостоявшуюся убийцу успокоили и отпустили, её подстрекательницу взяли на месте их встречи, а тот, из-за кого всё случилось, вышел в окно, полковник подготовила все документы и здание ФЭС начало стремительно пустеть. Я была бесконечно зла на Рогозину, поэтому не стала её ждать и уехала домой одна. Когда она соизволила явиться время уже было около полуночи. Не желая разговаривать и устраивать разборок, я решила притвориться спящей. Звякнули ключи на полочке. Из ванной послышались звуки бьющей в стенки душевой воды. Этот звук продолжался в течение двадцати минут и всё это время я лежала и думала о нас: вспоминала как всё начиналось ещё в институте, как Галя сказала, что выходит замуж — кажется, она всегда боялась, что о нас узнают, а когда встретила Славу, бросила меня, — как вышла замуж я, больше от безысходности и давления родителей. Прокручивала в голове первый день работы патологоанатомом в ФЭС, свой развод и то, как мы отвоёвывали детей, находящихся сейчас в лагере, у мужа. Я бесконечно любила её и ревновала ко всему, что движется: Колосов, Селиванов, Круглов… Сколько всего мы пережили за эти годы. Галя вышла на цыпочках из душа, едва ступая вошла в нашу спальню и поцеловала меня в оголённое съехавшим одеялом плечо. От этого жеста меня будто пробило молнией, я ещё больше отвернулась и накрылась одеялом с головой. — Ты всё видела, да? Слышала, как и о чём мы говорили с Кудрявцевой? Валь… ты же умный взрослый человек, ты должна понимать, что я не могла ей сочувствовать… Это непрофессионально, — полковник пыталась объясниться, но выходило совершенно неубедительно. — Галь, скажи, ты правда считаешь, что это мерзко? — чуть слышно, потому что голос отказывается слушаться. Рогозина садится на нашу кровать и поворачивает меня к себе, пытаясь обнять и одновременно заглянуть в глаза: — Ты же понимаешь, я не могла позволить себе показать ей, что безумно понимаю, хотя и очень хотела? — Но почему? Ты же сама всегда говоришь, что нужно поступать так, как велит сердце. неужели сейчас твоё сердце молчало? — я разразилась такой тирадой, что только по её окончании увидела бледное осунувшееся лицо возлюбленной. — Валюша, мне её жаль, и я сделаю всё, чтобы Хомутовой не удалось избежать наказания, а Кудрявцевой дали условное… — женщина тяжело вздохнула и продолжила, — а слова… Ты же знаешь, у нас везде камеры, которые вышка иногда так любит просматривать, мы не можем себе позволить такой роскоши, как открытость. Только сейчас до меня начало доходить, что слова и действия Гали были не от того, что она меня не любит, или сомневается в искренности чувств, а от страха потерять всё это. Она всё продумала и высчитала наперёд. Мне стало безумно стыдно, но тут же поднялась новая волна возмущения: — Галя, давай хотя бы нашим сотрудникам скажем, чтобы они приберегли свои бессмысленные восклицания и нетолерантное отношения для другого места? Андрей сказал, что Лисицын очень некорректно, мягко говоря, высказался о меньшинствах. Ты же понимаешь, что не мы одни вынуждены скрываться? Холодова так возмутили слова Кости, что он чуть себя не выдал… — я наконец прекратила говорить и увидела на лице дорогого полковника сосредоточенность, задумчивость и какую-то странно-хитрую улыбку. — Я подумаю, что можно с этим сделать… — в том, что в этой безумно очаровательной и бесконечно гениальной голове уже родился какой-то план. Однако пока я это осознавала, Рогозина уже успела скинуть с себя полотенце и забраться ко мне под одеяло, касаясь своими прохладными после душа руками моего разгорячённого тела. Внутренние переживания быстро сменились внешними и табуны мурашек начали своё путешествие по коже вслед за руками любимой женщины. Галя была бесконечно нежна и до дрожи соблазнительна: казалось, что каждым движением, каждым поцелуем она старается искупить то, что мне пришлось сегодня пережить. Её красивые руки блуждали по телу, гладили, сжимали, надавливали. Эмоции обострялись и обнажались, подобно нашим телам, сплетались воедино и заставляли забыть обо всём. Сегодня это было чем-то особенным, чем-то сакральным, похожим на мольбу и клятву одновременно. Каждой частицей тела я чувствовала любовь, которая была настоящей. Это была именно та любовь, которая не превозносится и не ищет своего. Сегодня мы были друг для друга открытием и откровением. Только когда мы остановились и смогли успокоить сбившееся дыхание и сумасшедший сердечный ритм, я, глупо улыбнувшись, спросила: — Галь, а ты бы ради меня убила? Она улыбнулась и, притянув к себе, поцеловала мою руку: — Я ради тебя сделаю кое-что более важное… Не став уточнять, что именно, мы обе предались объятиям Морфея.

***

Весь смысл сказанной в ту ночь в полутьме фразы я поняла через неделю, когда с утра перед работой на кровати увидела подарочную коробку, а в ней белое коктейльное платье и записку, говорящую о том, что работа на сегодня отменяется, а в 7 часов вечера в конторе меня будет ждать сюрприз. Весь день я провела в приготовлениях: посетила салон, где мне сделали незамысловатую, но очень нежную причёску, подобрала туфли и сделала макияж. Прибыв в здание ФЭС, первым делом я увидела буфет, украшенный шариками серебристого и голубого цветов и белыми лилиями — моими любимыми цветами. Пройдя мимо и заглянув в кабинет начальницы, я была ошарашена. Галя выглядела очень эффектно в красном брючном костюме с высокой причёской и вечерним макияжем. Нет, она всегда была прекрасной и нравилась мне в любом виде, но сейчас её образ вызывал восхищение и особенный трепет. Любимая притянула меня к себе и весьма красноречиво поцеловала. — Галь, а как же камеры? — Тихонов их отключил… После чего мы обе поправили помаду и Рогозина пригласила пройти за ней. На этот раз в буфете уже были собраны все оперативники: Лис приобнимал за талию Соколову, Майский с Андреем и Лёней осуждали какие-то игрушки, Рита с Оксаной и Таней пили шампанское, Круглов с Селивановым спорили о том, как быстро раскроют новое дело. Не было только нашего с Галей любимого гения, но это недоразумение разрешилось, когда, выкатывая перед собой тележку с белоснежным тортом, в комнату вошёл Ваня. Рогозина набрала воздуха в грудь и выдала: — Дорогие коллеги, наши милые друзья, дело, которое мы раскрыли совсем недавно, заставило меня многое переосмыслить в этой жизни и понять, что некоторые вещи, хотя это совсем и не вещи, важны сами по себе, — на этом моменте женщина обняла меня за талию и притянула ближе к себе. — Поэтому, несмотря на ваше отношение к чему бы то ни было, я решила сказать то, что скажу сейчас. Глава ФЭС повернулась ко мне и, вытащив из кармана брюк маленькую коробочку, пристально глядя в глаза спросила: — Валечка, согласна ли ты быть со мной в горе и в радости? Ты будешь моей женой? Ребята, глядевшие во все глаза на происходившее действие, затаили дыхание. Когда же все расслышали моё тихое, едва различимое «Да» буфет наполнился радостными криками и словами поздравлений. Галя вовлекла меня в нежный поцелуй, и лишь краем глаза я успела заметить, как Серёжа аккуратно сжал руку Андрея под столом. С тех пор никто в конторе и не думал заикаться о том, как противно смотреть на представителей ЛГБТ-сообщества. Теперь я точно знала, что у нас всех всё будет хорошо… А мы с Галей всё же получили от этого дела двойную выгоду!