***
Завывал ветер, словно духовой оркестр навывал последнюю прощальную песню. Сначала появился миазм крови – он оседал в горле металлическим привкусом. Очнувшись, Се Лянь мгновенно сел, жадно ловя ртом воздух. Он только что захлёбывался, пока его не переместили на сушу, и тошнота всё ещё оставалась в лёгких и горле. От резкого подъёма слегка закружилась голова. Было ощущение, что его только что подняли со дна тёмного моря. Тёмного, вязкого моря. Моря крови. Она была везде. Вокруг разливались реки крови, а трупы лежали в неестественных позах. Как будто что-то переломало им каждую кость, разорвало их изнутри, а затем втоптало в землю. С особой жестокостью и ненавистью. Они находились на единственном нетронутом островке – Хуа Чен стоял неподалёку спиной, и Се Лянь, хотя и не мог увидеть его лица, знал, как напряжён был его возлюбленный – костяшки пальцев сильно выступали на сложенных за спиной руках. Се Лянь позвал его. Хуа Чен вздрогнул и повернулся. Его лицо не выражало ничего, абсолютно ничего. – Ваше Высочество? Ваше Высочество. Тон не обещал ничего, кроме таящейся где-то рядом опасности. Хуа Чен никогда не допустил бы, чтобы что-то случилось с его Высочеством, вся сила мира была в его руках, поэтому он всегда разговаривал с уверенностью и каплей беспечности в голосе. Но сейчас? В ней не чувствовалась ни тревога, ни страх, нет, но отрешённость. Это пугало сильнее, чем всё происходящее вокруг. – Ты знаешь где мы, Сань Лан? Хуа Чен отвернулся. Поджал губы. Его супруг был самым великим и всемогущим существом в мире, он мог бы давно их переместить обратно в их спальню в ту же секунду, если была малейшая угроза здоровью Се Ляня. Но раз они всё ещё были здесь, значит они находились в землях вне влияния Кровавого Дождя, Тянущегося к Цветку. Ни для кого не было секретом, что если того требовала ситуация, он мог достать Се Ляня и на Небесах, такое уже случалось, так что он сразу понял, что они точно находились где-то вне трёх миров. – Это место нереально, ведь так? – Да. – Тогда что именно это за место? Хуа Чен смотрел пустыми глазами на горы мертвецов. Ради каждого слова, каждого выдоха ему приходилось прикладывать неимоверные усилия. – Помнишь благовония, которые зажгли сегодня в твоём храме? Тебе не показались они странными? Показались, подумал про себя Се Лянь и кивнул. Очень необычное сочетание – ладан и розы. Именно от него ему так хотелось спать. – Давно один мастер создал необычные палочки благовоний – все, кто вдыхал их аромат достаточно долго, засыпали и могли разделить сон того, кто был с ними рядом. Я думал, что они все либо были использованы, либо безвозвратно утеряны, но как видишь. – То есть сейчас мы… – начал было Се Лянь. – Правильно, мы в чьём-то сне. Вот оно что! Хуа Чен старался держаться твёрдо, прямая спина и ровный голос, и любой другой бы поверил в эту игру, но Се Лянь уже давно успел изучить все эмоции на лице супруга, а каждая интонация голоса навсегда отпечаталась у него в памяти, и он мог понять всё, что чувствует тот, лишь поговорив с ним несколько секунд, лишь взглянув на него. И Хуа Чену было явно неуютно и не по себе, всем видом излучая желание поскорее покинуть это место, словно зная, что их ждёт. – Сань Лан… Мы в твоём сне? Тот помедлил, а потом почти незаметно кивнул. – И… как давно ты видишь этот сон? Хуа Чен понурил плечи. – Достаточно, чтобы запомнить каждую его деталь. Сердце Се Ляня пропустило удар. – Но тогда почему ты не сказал мне ничего? Усталая и разбитая, вымученная улыбка была ему ответом, она как бы спрашивала: «Разве ты не знаешь ответ?» И Се Лянь знал. Его супруг скорее сам уничтожит свой прах, чем заставит волноваться своего возлюбленного. И, хотя он всё прекрасно понимал, несмотря на это, где-то внутри кольнули совесть и обида – разве они уже не перешли ту стадию, где боятся и стесняются показывать свои тайные мысли и переживания? Обида сразу же ушла, уступив место волнению. Ничего, решил Се Лянь, для каждой раны нужно своё время, чтобы зажить. Он взял Сань Лана за руку, медленно поглаживая его напряжённые костяшки пальцев. От такого жеста руки и выражение лица Хуа Чена стали потихоньку мягчеть и теплеть. – Пошли, давай попробуем поискать выход отсюда, – предложил Се Лянь. – Всё лучше, чем сидеть здесь. Хуа Чен молча кивнул и помог ему подняться. Они так и шли, держась за руки. Се Ляню казалось, что всё мужество у его супруга отняли, он смирился с неизбежным и был готов к своему кошмару – но что такого можно было увидеть, что делало беззащитным самого Кровавого Дождя, Тянущегося к Цветку? Они небыстро пробирались сквозь горы разлагающихся трупов. Весь мир напоминал застывшую картину – картину, нарисованную самыми ужасающими красками. Художник, пребывая в беспамятстве, всё продолжал наносить свои безумные широкие мазки. Он был на грани, шёл по краю лезвия, ведомый лишь неким одним желанием. Гнев, ненависть, отчаяние – так можно было описать эту картину. Страх. Это было названием картины. Се Лянь покрепче сжал руку любимого. Он даже не мог представить всего, через что его Сань Лану пришлось пройти, чтобы добиться того, что у него есть сейчас. Сколько ран зашить и срастить сломанных костей, чтобы стоять сейчас с прямой спиной, загораживая того, кого любит. – Мне жаль, что гэгэ всё это видит. Хуа Чен отводил взгляд каждый раз, когда Се Лянь пытался заглянуть ему в глаза. Се Лянь не мог поверить этому, ему было стыдно? – Ох, мой Сань Лан… Се Лянь неожиданно остановился, протягивая руку к лицу Хуа Чена, мягко касаясь линии его подбородка, чтобы тот наконец посмотрел на него. – Твоей вины здесь нет. Я не чувствую отвращения, лишь беспокойство за тебя. Но я рад, что могу быть с тобой рядом, когда ты больше всего в этом нуждаешься. Словно после слишком долгого задерживания дыхания, Хуа Чен выдохнул. И всё же, он бы предпочёл, чтобы его Божество никогда не прикасалось ни к чему столь ужасному, от чего он так отчаянно пытался его огородить. Они подходили к стройному ряду домов – они выглядели как часть улицы, вырванной из города. Красный дымок окружал его. Се Лянь сразу же узнал архитектуру зданий – именно этот город был для него родным домом, пристанищем его юности. – Сань Лан родился здесь? – Да. Чем ближе они подходили, тем безобразней выглядели дома – полуразрушенные, холодные, среди которых свободно гулял ветер. Мужчина ругал свою жену, слышались звуки побоев. Он отвратителен! Монстр! Чудовище! – доносилось оттуда. Се Лянь уже хотел зайти в дом, но Хуа Чен резко остановил его. Люди утихли. – Оставь. Се Лянь ещё какое-то сомневался, но его возлюбленный уже повёл его дальше. Улица была бесконечной. Словно на ней заканчивался весь мир. Они всё шли, пока не наткнулись на шайку мальцов, столпившись вокруг чего-то, что-то обсуждая, тыкая пальцами, то и дело посмеиваясь и громко похрюкивая. Пара подошла поближе. Не что-то. Кого-то. Прижатый к дому стоял ребёнок лет десяти. На его голове были лоскуты тканей, которые стыдно было назвать бинтами, а поношенная одежда не могла даже защитить от малейшей непогоды. Его всё тело дрожало, у него не было хотя бы палки, чтобы защищаться. Видно было, что ещё чуть-чуть и его тело откажет, он упадёт от бессилия, несмотря на всю злобу и нежелание сдаваться. – Урод, как тебя мать в постели не задушила? Как такой слабак вообще дожил до такого возраста? Никчёмный, зачем вообще земля тебя ещё носит? И смех, смех, смех. – Что вы делаете?! Хуа Чен потянул Се Ляня обратно. – Это бессмысленно, гэгэ. Они никогда тебя не услышат. Ты им ничего не сможешь сделать. Я пытался. Много раз. Но тут что-то забирает у тебя все силы. Се Лянь неверяще и ошарашенно посмотрел на Сань Лана, он ведь чувствовал как духовная энергия бурлила в нём. Аккуратно убрав чужую руку от себя, он ещё более громко и уверенно крикнул, продолжая идти к детям: – Я спросил, что вы делаете?! Все лица разом, как один механизм, развернулись к нему. На них не было эмоций, а смех – фальшивый. – Мы? Мы лишь играем. Оскал. Но не волчий, а шакалий. Даже Се Ляню стало не по себе. Хуа Чен остался стоять позади, скрестив руки на груди. Это сложно было понять, но он был удивлён и встревожен. Он, почти не моргая, смотрел на развернувшуюся сцену, не представляя, что произойдёт дальше. Се Лянь расталкивал толпу. Они не особо сопротивлялись, но их было много. Он слышал перешёптывания: «что он делает?», «что ему нужно?» У ребёнка были засохшие слёзы на щеках, он что-то прятал за своей спиной. Се Лянь присел на колено рядом с ним, легко касаясь его головы, поглаживая. Дрожь в его теле прекратились, а на него посмотрел один сияющий тёмный глаз. В голове сразу же пронеслось, что повзрослевший Хуа Чен так похож на себя в детстве – его глаз сиял также ярко, ярче чем самая огромная звезда, и что одного только прикосновения Се Ляня хватало, чтобы успокоить бурю эмоций в нём. Ребёнок задержал дыхание, не смея пошевелиться, словно сейчас решалась его судьба. Се Лянь взял его на руки, прижимая к груди. – Эй! Это наша игрушка! Только в этот момент толпа ожила, источая лишь неудовлетворение и неприязнь. Враждебность. Ненависть. Сама аура вокруг стала тяжелее. Они были готовы нападать. Да, они были в форме детей, но кто знает какой силой наградило их измученное детское воображение Хуа Чена? И всё же, Се Лянь сказал, не раздумывая ни секунды: – Если кто посмеет хоть пальцем тронуть этого ребёнка, я лично уничтожу его. Лишь стальное спокойствие в голосе. Он покрепче прижал ребёнка. Все чувства подсказывали ему, что вокруг него опасность, что нужно бежать, пока не поздно, но он всё равно стоял на месте. Чтобы не случилось, он будет защищать его ценой своей жизни. Секунды напряжения всё сильнее натягивали струны души. Он мог в этой тишине слышать собственное дыхание. Это длилось бесконечность, пока неожиданно дети не развернулись и не стали уходить, растворяясь в тенях домов, и они втроём не остались одни на самом центре улицы. Се Лянь удивлённо хлопал глазами, пока не почувствовал, что ребёнок в его руках был готов разрыдаться, опять подрагивая. Наконец он мог не сдерживать себя. Всё внимание сразу же переключилось на ребёнка. Только сейчас Се Лянь заметил, что тот прятал всё это время – белоснежный цветок. – Ах… Куда же без него. – Ну-ну, не плачь, они не стоят твоих слёз. Посмотри на себя, ты такой чудесный и сильный, кто они такие, чтобы забивать ими свою голову? В глазах ребёнка снова застыли слёзы. Он замер, будто его только что облили холодной водой. Точно погружённый в транс, его глаза бегали по лицу Се Ляня, становясь всё шире и яснее. Сань Лан также смотрел на него каждый раз. Ребёнок взглянул на свой цветок и протянул к волосам Се Ляня. Се Лянь хотел было взять цветок, но в его голове родилась более прекрасная идея. Вместо того, чтобы принять цветок, положил его за ухо ребёнку. Детское лицо засветилось ещё сильнее. – Тебе он больше идёт. Се Лянь услышал звук приближающихся шагов. – Гэгэ, ты… – Правда он очень красивый? – сказал Се Лянь, показывая ребёнка. Хуа Чен долго молчал, разглядывая лицо ребёнка и цветок. Он казался всё более задумчивым. – Гэгэ, нам пора идти. Се Лянь кивнул и поставил всё ещё зачарованного ребёнка на землю. Се Лянь опять взял Хуа Чена за руку, а малышу помахал рукой: – Мы ещё встретимся. Обязательно встретимся. Дождись меня, хорошо? Вся улица исчезла, растворяясь в багрянной дымке. – Сомневаюсь, – прошептал Хуа Чен, словно своим мыслям, пока они наблюдали за изменениями вокруг. – Что? Нет, Се Лянь расслышал своего супруга, но неуверенность произнесённых слов застала врасплох. Он никогда не переставал говорить, как Хуа Чен прекрасен и что Се Лянь любит каждый кусочек его тела – он говорил о своей любви, он показывал свою любовь каждый день и каждую ночь, надеясь, что сможет этим передать хоть толику своих чувств, даже когда заканчивались слова. Хотелось лишь покачать головой. Его возлюбленный не ответил. – Сань Лан... – Не надо. Они оба понимали, что на самом деле очень надо. Им давно следовало сесть и поговорить. Старые, плохо зажившие раны всё равно мучили, терзали душу, оставляя рубцы. Без должного, правильного и нежного подхода можно было сделать только больнее. К таким ранам возвращаться было страшно – страшно признавать, что они у тебя есть, хотелось их спрятать, не показывать никому свои несовершенства, поэтому Се Лянь не давил. Всему своё время. Пейзаж почти не менялся, только вместо трупов была полная пустота. Они шли по испепеленной равнине, вместо запаха разложения была гарь – едкая, тошная, чёрными листьями оседавшая на лёгких. Воздух жёг кожу. Красный туман был только гуще. Они оказались у основания горы. Сейчас они заметили, что лес горел, везде были следы людей, торопливые и тяжёлые шаги. – Быстрее, уходим отсюда! – Это безумие! – Но там человек… – Да какая, к демонам, разница?! Несмотря на то, что голоса были слышны повсюду, вокруг не было никого, разве что чьи-то тени среди деревьев. Само его тело повело его вперёд, по протоптанной и знакомой тропинке к самому центру событий. Се Лянь ускорил шаг, почти перейдя на бег. Чем выше они оказывались, тем тяжелее было дышать. Се Лянь приказал Рое обернуться вокруг нижней части лица, чтобы дым не попадал в нос. – Гэгэ, здесь опасно, пойдём отсюда. – Иначе мы никак не выберемся, не бойся, со мной ничего не случится, это всего лишь сон! Хуа Чен не показывал ни капли озабоченности тем, что происходило вокруг него самого, как огонь слишком близко приближался к его лицу, пытаясь укусить. Он не мог хоть что-либо из этого почувствовать. С Се Лянем же дело обстояло иначе – даже если в сновидениях нельзя никак навредить себе по-настоящему, это не значит, что ощущения от этого были менее реальными, и от беспокойства за любимого Хуа Чен не знал куда себя деть, но, обессиленный, он мог лишь идти следом. Через пару минут вдалеке стало виднеться некогда огромное, величественное здание. Сейчас оно было объято огнём и дымом и как свеча таял на глазах. Обваливались несущие стены, полыхали ткани, от краски уже почти не было и следа. – Ты так и умрёшь, погребённый под камнями храма твоего никчёмного бога! Опять в их головах раздались незнакомые голоса, но у Се Ляня не было времени о них думать – кто-то мог сгореть заживо! – и он тотчас ворвался в храм. Огонь терзал кожу, раздирал лёгкие, не оставляя следов. Громко падали конструкции, треск пламени заполнял уши. Больно не было, уже давно нет, но даже его окутал страх, на миг представив, что его могли бы оставить задыхаться в этой темнице. Одного. В самом центре, там, где находился его алтарь, нетронутым висело изображение Наследного Принца Сянь Лэ, а под алтарём лежал парень, лет, наверное пятнадцати-шестнадцати. Его тело было покрыто ожогами, и он не переставая кашлял. Се Лянь немедленно подбежал к нему, порываясь поднять его и вынести отсюда, но в ответ ему было лишь недовольное мычание, и парень всеми остатками сил упирался. Ему, как и всему зданию, оставались считанные минуты. – Я… никогда, – кашель, – никогда не оставлю Его Высочество. Се Лянь вздохнул. Его супруг всегда стоял на своём до конца. И если был предан – то тоже до конца. Се Лянь присел рядом, аккуратно положив голову парня себе на колени. Только тогда тот перестал дергаться, замирая, боясь спугнуть мираж. Наследный Принц стал тихо напевать какую-то мелодию, которая только что пришла ему на ум, призрачно касаясь его волос. – Твоё Высочество с тобой. Всегда с тобой. Веки парня слипались, он смотрел куда-то в пустоту. Было видно, что держать глаза открытыми давалось ему с трудом, но он ещё долго не отпускал жизнь, пока, в конечном итоге, не сгорело до конца изображение Его Высочества Наследного Принца Сянь Лэ, и он не закрыл глаза. В зале стало тихо. Вся жизнь в нём умерла. Хуа Чен стоял всё это время неподвижно, упершись об стену, и по его взгляду, направленному на двоих, не было понятно о чём тот думает. Его губы были поджаты, он думал что-то сказать, но то ли не хотел, то ли не решался. Он наблюдал за тем, как Се Лянь осторожно поднимал парня и вместе с ним отправился куда-то вглубь храма. В конечном итоге они вышли в небольшой дворик, который напоминал бывший сад. Сейчас там не осталось практически ничего, кроме полумёртвых деревьев и кустов. Около одного из них Се Лянь и посадил парня, касаясь губами его лба на прощание. Или в надежде на скорую встречу? Се Лянь вместе с Хуа Ченом присели на одну из каменных скамеечек. – Здесь росли мои любимые цветы, они были белыми и сияли, как отражение солнца в воде. Я всегда, как только выдавалась минутка, прибегал сюда, чтобы поделать свои дела или просто полюбоваться ими. Можно сказать, что этот сад был пристанищем для моего сердца. Для Хуа Чена, такого благородного и верного, также, как и для этих цветов, было только одно место – рядом с ним, в самом его сердце. Никем не брошенный, не одинокий. Они прикрыли глаза и вмиг всё вокруг исчезло. Они пошли дальше. Стало ещё холоднее чем раньше, и Се Лянь ближе прижался к своему супругу. Может быть кожа демонов и была холодна как утренний мороз, но рядом с Хуа Ченом всегда было тепло, жарко и очень безопасно. Он чувствовал дыхание мёртвых на своей коже. Здесь словно умерло даже неживое. Они стали подходить к кладбищу. Се Лянь поёжился. Он узнавал это место. Он всё ещё ненавидел то, как вел себя тогда. Они подошли к свежевырытой яме. На надгробии было написано «Его Высочество Наследный Принц Сянь Лэ». Се Лянь не припоминал, чтобы она и впрямь так называлась… Рядом стояли пустые кувшины из-под вина. Из ямы доносились крики о помощи. От одних только криков мужчина рядом с ним весь напрягся. Отчаянные вопли разрывали его изнутри на мелкие части, как стая диких животных поедала его душу. Через какое-то время Наследный Принц всё же выбрался из ямы и повалился на землю, обхватив себя руками. Наверное, Се Лянь никогда не забудет пронизывающий холод пустоты вокруг. Его Высочество что-то произнёс еле шевелящимися губами, и призрачный огонёк рядом с ним мгновенно засветился ещё пуще обычного, сжигая все внутренние силы, готовый испепелить себя прямо на том месте, лишь бы хоть как-нибудь согреть Его Высочество. Наследный Принц никак на это не реагировал. Се Лянь больше не мог на это смотреть. Он потянулся к зелёному огню, поднимая его на уровень своих глаз. – Ты сделал всё, что мог, всё, что было в твоих силах, и я благодарен тебе за это. Но если ты сгоришь, то не останется больше света. Мир больше не сможет быть таким прекрасным, как прежде. Он не сможет радоваться твоей улыбке, звёздам в твоих глазах. Не оставляй этот мир, пожалуйста, ведь такого как ты, уже никогда не будет. Такого чуткого и заботливого, бесстрашного и сильного, такого… родного. Одна только мысль о тебе согревает лучше любого вина или огня. Он спрятал в своих ладошках призрачный огонёк, который начал потихоньку успокаиваться, и прижал к себе, ближе всего, туда, где и хранились всего чувства к его Сань Лану. Внутри него, у его души. Он снова закрыл глаза. Но всё вокруг вместо того, чтобы исчезнуть, стало преображаться. Только он понял, во что превращались красные завихрения дыма, как они услышали истошные вопли и их сразу же обдало такой невероятно сильной духовной энергией, что даже пришлось отступить на пару шагов назад. Только когда прекратился жуткий низкий и безумный смех, а также крик точно побитого зверя утих, Се Лянь посмел открыть глаза. Его всё это время обнимали, буравя взглядом одну точку. В воздухе летал черный снег. Се Лянь проследил куда смотрел Хуа Чен и, увидев алтарь, судорожно втянул воздух. Ещё долгое время его самого именно это место преследовало в худших кошмарах, напоминая о единственной настоящей боли – боли разбитого и разочарованного сердца. Се Лянь долго свыкался с мыслью, что его супруг был с ним даже в этот момент. Будто бы разделяющий боль на двоих, чёрный силуэт лежал прямо перед алтарём, спрятав голову и не смея поднимать её, смотреть на того, кто был только что истерзан сотней мечей. Простите, мне жаль, Ваше Высочество, прости – эти слова были еле слышны, но всё равно отдавались эхом во всём теле, отзываясь в каждой клетке организма. Се Лянь присел на колени прямо перед силуэтом, закрывая тому вид на алтарь. На то, что от него самого тогда осталось. – Пожалуйста, посмотри на меня. И не просьба, и не приказ, столько заботы было в голосе. Силуэт только дрогнул, но всё ещё крепко прижимал руки. – Пожалуйста, прошу, посмотри на меня. Се Лянь понизил голос и опустился ниже. Силуэт не двигался. – Мне очень нужно, чтобы ты взглянул на меня. Пожалуйста. Я не буду тебя ни в чём обвинять. Силуэт, в котором еле улавливались знакомые черты, всё же поднял казалось непонимающий взгляд. Даже в таком образе Се Лянь узнавал меридианы звёзд в глазах своего Сань Лана. – Ты ни в чём не виноват. Тепло, в его голосе были только журчание тёплого, нагретого солнцем ручейка. – Я смотрел, как терзают моего самого дорогого человека и ничего с этим не сделал. Я видел, как пронзает меч Его Высочество снова и снова, и не сделал абсолютно ничего. Как же я не виноват, как?! Под самый конец силуэт перешёл на крик. Из него сочилось столько злобы, столько ненависти, что хватило бы утопить в агонии всё живое во вселенной. – Ты не в ответе за чужую злобу. Ты был единственным, кто оставался со мной до самого конца… И даже после, – добавил Се Лянь после паузы. Кружило голову от осознания, что всегда был кто-то рядом. Кто-то, кто по-настоящему любил его просто за то, какой он есть. – По воле одного человека могут исчезать миры, меняться судьбы, а время повернуться вспять. И хватает только одного человека, чтобы всё вокруг снова заиграло красками, чтобы просто чьё-то существование являлось определением слова счастья. То, что я никогда не был один – спасает изодранное сердце и исцеляет все раны. Тебя достаточно, чтобы я забыл о всех проклятиях этого мира. Только что Се Лянь видел лишь отчаяние в чертах напротив, но постепенно, как будто бы давая плоды только что посаженного растения, стало появляться ещё какое-то чувство. Осознание, понимание и… Решимость. Взгляд становился более ясным, готовый сделать невозможное, неважно какими методами. Ведь только одного человека может хватить, чтобы свернуть горы и спасти любимого. Всё вокруг стало рассыпаться тысячами белых лепестков, пока они оба не оказались в пустоте совсем одни. Перед ним стоял Хуа Чен, его Сань Лан, который уже успел пережить все эти события, но которому только сейчас сказали те слова, которые ему нужно было услышать. Что он самый невероятный, он достоин всего на свете и он любим. Любим больше всего на свете. Его глаза блестели, не от слёз, но от чего-то похожего. Его взгляд бегал по лицу любимого как тогда, когда он был маленьким. – Прошлое, оно… Оно никогда не хочет оставлять нас, бежит за нами, догоняя, не оставляя до самой смерти, – начал Се Лянь. – Мы можем всю жизнь стараться убегать от него, задыхаясь, пока в конечном итоге не упадём от усталости, и оно не уничтожит нас. Се Лянь поднялся и в который раз протянул руку Хуа Чену. Каждый раз, каждый раз Хуа Чен будет за неё браться. – Идём. – Куда? – Ты ещё не видел мой сон. Се Лянь шёл под руку с Сань Ланом, когда они увидели как играется прямо перед ними ветер с осенними листьями. Дорога стала покрываться оранжево-красным узором. Последние лучи солнца стали освещать небольшую тропинку, которая в конечном счёте привела их к небольшому строению на окраине опушки леса. От всего здания, от того, как прямо у входа и на окнах росли невероятной, завораживающей красоты цветы и кусты с какой-то съедобной зеленью, как совсем по-хозяйски, не стесняясь никого висела одежда на верёвках, которые грозились оторваться от малейшего ветра, веяло уединением и уютом. Из здания вышел мужчина в белых одеяниях. Он нёс большую корзину с бельём и смотрелся немного забавно, с его надутыми красными щёками, словно ноша оказалась тяжелее, чем он рассчитывал. Неожиданно из проёма выскочила ещё одна фигура, вся в красном, легко выхватившая корзину из рук мужчины. – Ах, но я собирался сам это развесить! – фальшиво грозно сказал мужчина и положил руки на пояс, скорее для устрашения, чем если бы это и в самом деле задело его. – Тебе незачем заниматься всем этим, когда у тебя есть я, – другой будто бы специально не обращал на его действия внимания и только хитро-хитро улыбался. – Но что же мне тогда делать, если ты забираешь всю работу у меня? – Можешь стоять в стороне, быть самым прекрасным видом и вдохновлять меня на работу. Лицо мужчины в белом мигом вспыхнуло краской. – Так нечестно! – он, пряча лицо в руках, убежал (хотя, скорее сбежал), скрывшись за дверью. Мужчина в красном рассмеялся, его смех был самым красивым в мире. У Се Ляня что-то защемило в сердце, когда он заметил как наблюдал за всей этой картиной Хуа Чен. Тот был поражён. Через какое-то время из дома послышался голос: – Возвращайся скорее, я нарезал арбуз! Мужчина в красном как раз заканчивал с одеждой и, как только его позвали, сразу же стремительным шагом направился обратно в дом. – Уже бегу! Разве что перед самым домом он на секунду остановился, замешкавшись, и, осмотрев себя, решил расстегнуть одну верхнюю пуговицу. Се Лянь легонько ущипнул Хуа Чена, застывшего на месте, и тихо, пытаясь не нарушить чьё-либо уединение, сказал: – Пошли. Они спрятались в небольшом дворике в тени дома. Очевидно, он служил как огород, только росли там очень странные тыквы и персики. – Мы можем пытаться бежать, защищаться, но… Прошлое намного сильнее нас, – продолжил Се Лянь, прижавшись плечом к плечу Хуа Чена. – Потому что оно – мы во всех наших проявлениях. Когда мы были на самой вершине и на самом дне. Когда мы боялись и когда сражались, любили и ненавидели. И только если мы примем его таким, какое оно есть, то станем сильнее. Ибо мы делаем сильнее самих себя. Мы можем смириться с тем, кто мы есть, смириться с тем, что нам от прошлого никуда не деться и пройти весь этот путь с ним. До последних секунд нашей жизни. Летал листопад. – Тебе стоило давно об этом рассказать, – Се Лянь выводил вычурные узоры на ладони супруга. Хуа Чен горько усмехнулся: – Я не хотел, чтобы ты видел меня таким… слабым. Я хочу быть опорой для тех, кто мне дорог, гэгэ, я хочу, чтобы ты со мной был как в самой защищённой крепости, в которой нет изъянов. Чтобы ты никогда не волновался за меня, и тебе не было бы больно, – он не отрываясь следил за листком, который всё кружил, не собираясь падать, как будто не хотел сдаваться. – Но мне бы было. – Я бы мог это спрятать… – Нет, не смог бы. Ах, то есть, не пойми меня неправильно, – тут же затараторил Се Лянь от странности своих слов, прерывая своё занятие, – я не считаю, что ты плох или на что-то не способен, просто это всё равно бы стало заметно. Тяжесть ноши в конечном итоге подкашивает ноги, а я бы видел, как ты меняешься в лице, стоит мне отвести взгляд, чувствовал это по твоим напряжённым пальцам и усталому взгляду. Ты бы не смог это держать вечность в себе. Но тебе и не надо. Говори со мной. Я хочу знать про каждый аспект твоей жизни, делить с тобой каждую твою мысль и чувство. Я хочу, чтобы эту крепость мы строили вместе, помогая друг другу там, где кажется, что упадёт опора. Ты прекрасен, Сань Лан, преданный и самоотверженный, мне не нужно больше никого в этом мире. Только из-за тебя мне не нужно многое, чтобы смеяться, чтобы моя душа летала от переизбытка чувств. И я готов... я хочу повторять тебе каждое слово, которое произнёс сегодня, ведь я правда имею их в виду. Мне многое в жизни не нужно, только знать, что ты здоров и в порядке, потому что я люблю тебя. Люблю тебя до боли в сердце. Се Лянь всё это произнёс на одном дыхании и сразу же засмущался как спелая помидорка, как только до него дошёл смысл сказанных им же слов. Но он ни разу не соврал – он любил Сань Лана и готов был на даже большее, чем пресловутое «всё» для этого демона. У Хуа Чена обмякли плечи, будто до него что-то дошло, что-то вспомнил, какая-то тяжесть ушла и он был готов заплакать, непонятно только от чего. – Всё хорошо, я навсегда с тобой. Се Лянь прижал его к себе, пряча в своих объятиях. – Не могу поверить, что ты правда это всё сказал. Каким глупым был твой Сань Лан, решив скрывать всё это, когда просто поговорив с тобой всё становится проще, – Хуа Чен получил беззлобный тычок в бок. – Ты не был глупым, никогда не был, – сказал Се Лянь, – это нормально, что нам всем нужно время раскрыться. Просто… больше никогда не держи от меня ничего в секрете, хорошо? Се Лянь почувствовал, как его возлюбленный кивнул. – Но всё же, я всё ещё не могу понять, чем я заслужил тебя такого, – Хуа Чен устроил свою голову у него на плече, прикрыв глаза. – Тебе не надо было ничем заслуживать, – руки гладили спину его возлюбленного. – Но если ты хочешь, я могу снова повторить и рассказать про каждую мелочь, которую люблю в тебе, – Се Лянь хихикнул, – я могу заниматься этим хоть вечность. – И в самом деле вечность? – хмыкнул его супруг. Он что, бросал вызов? Как кот на ласки, Хуа Чен был падок на комплименты от своего гэгэ. Се Ляню нравилось, что он опять слышал привычную уверенность. – Начнём с того, как заворожительно ты смотришься, когда увлекаешься чем-то, – замурлыкал на ухо своему супругу Се Лянь. В ответ послышался смешок. – А ещё мне нравится, когда ты, после какой-либо работы, будто бы от жары расстёгиваешь пуговицы… Прекратился листопад. Через какое-то время он снова почувствовал ладан и розы и медленно погрузился в сон.***
Они проснулись под тем же пледом под пение птиц. Пахло свежей утренней росой.