Они не знали, как и когда это началось, но всё было настолько же спонтанно, как все выдаваемые шутки Лёши на «Что было дальше». А потом Лёша сжимал чужие бедра цвета кофе с молоком и закидывал их на свои сильные плечи. Ему было хорошо, и он ни на что не променял бы это ощущение комфорта и такой страсти в душе. Это всё было ужасной идеей, однако никто из них не возникал против этой спонтанности. И никто из них не понимал, кто же стал тем, кто сделал первый шаг. Просто в один момент Нурлан чуть дольше задержал свой взгляд тёмных глаз на подкаченных бёдрах, а Алексей заметил этот томный взгляд. Или же Лёха задержал свою большую ладонь на чужом плече дольше, чем стоило, и сжал сильнее, чем от него требовалось. Или же они оба сделали то, чего делать не стоило, когда Лёха коснулся чужих губ в кратком поцелуе, потому что шутка, потому что смешно, а Нурлан решил на этом не останавливаться, раз они начали. Сабуров если начинал какие-то дела, то доводил всё до конца. Однако с Щербаковым у него не было каких-то дел. Они не могли закончить всё сейчас, остановиться на этом моменте своих жизней и сделать передышку, чтобы всё обдумать. И им точно не до смеха.
Стоны разносятся по номеру отеля, где в этот раз остановились стендаперы, в поиске передышки. Его стоны ударяются о стены в темноте. В этой темноте он же и теряет страстный взгляд, ведь он не должен выглядеть столь уязвимо и открыто. Хочется прикрыться чем-то и спрятать лицо в ладонях или сгибе чужих локтей, но Лёха склонился над ним на вытянутых руках и вглядывался. Вглядывался в эту темноту, пытаясь что-то найти, снова прибывая на какой-то своей волне удовольствия. Сабуров бы никогда не понял, почему именно таким открытым взглядом его поедал своими почти голубыми глазами Лёша. Ещё бы он точно не понял, почему поддаётся толчкам и так старается проглотить сладостные стоны, когда своим членом Алексей в очередной раз задевает чувствительную точку внутри. Нурлан сам чувствителен ко всем этим прикосновениям, будто одна сплошная эрогенная зона с большим восклицательным знаком. И сам восклицает свои эмоции, выплёскивая их из себя, будто никогда до этого не испытывал столько всего одновременно. Лёша чуть прикрывает свои глаза — в них мелькает понимание и какая-то нежность, которая должна мелькать только по отношению к его столь любимой жене. Нурлан тоже столь любим в такой момент.
Касаниями лёгкими, Лёша исследует поцелуями тонкую шею, пытаясь почувствовать приятный запах древесины, дорогого одеколона и мяты. Ему нравится чувствовать этот запах внутри лёгких, будто он осязаем и скопился на дне, так что при дыхании легко можно поднять этот запах ближе к верху. Лёгкими касаниями он ведёт вдоль талии и выпирающих рёбер, чуть ли не играя на них свою мелодию. Свою мелодию он играет на чужих бёдрах и в толчках сильных, когда чужая потная кожа с чавкающим звуком соприкасается с его. Этот звук будет сопровождать его в мокрых снах, вместе с чужими стонами в его губы и взглядом из-под ресниц. Возможно, это наваждение он будет видеть, когда вернётся домой и попытается посвятить себя любви своей женщине. Она заслужила того, чтобы её любили, чтобы он не говорил про неё на выступлениях. А ещё она не заслужила того, что сейчас Лёха любуется не её телом, и в одиночестве в душе будет вспоминать точно не её. Он будет вспоминать, как любил это нескладное, длинное и слегка костлявое, но такое подтянутое, тело. Как сильно сжимал его в своих объятиях, будто пытаясь слиться с ним воедино. И как выдыхал спёртый воздух после тяжёлых часов в чёрную макушку коротких волос, когда уже проваливался в сон.
Они видятся только через несколько дней на записи шоу, когда Щербаков глаз почти не сводит с Нурлана, пожирает и ничуть не стесняется этого, словно это обычные вещи для них, вот так вот смотреть на своего коллегу. Нурлан не просто коллега, он чуть ли не друг и любовник в одном лице. Тот, кому Лёша может открыться, как родному, и тот не осудит. Шутки выходят у обоих какие-то отрешённые, на грани самого настоящего издевательства и жестокости. Сабуров в очередной раз приподнимает ногу, когда слишком сильно смеётся, и бросает взгляд на Алексея, пытаясь увидеть такой же смех у него. Но у него на лице нежность и глаза такие большие, серо-голубые; казах теряется на несколько мгновений и, кажется, улыбка из весёлой в какую-то слишком ласковую складывается. Это ничтожные мгновения, но Тамби ударяет не сильно куда-то между рёбер, выбивая воздух, что застрял в лёгких. Лёха взгляд отводит на гостя и снова начинает нести какую-то чушь. Впрочем, он себе не изменяет.
В гримерке пусто на них двоих. И тихо. Они смотрят друг на друга долго и протяжно, будто пытаясь свыкнуться с мыслью, что именно в этих людях они нашли своё новое счастье. У них в сердцах пусто на двоих. Дома ждут жёны с детьми. Дома уютно и тепло. Между ними какая-то нерешённость и только вопросы. Вопросы, которые им нужно решить. Но не сейчас. Сейчас не хочется произносить слова. Лёша поддаётся первым. Он нетерпеливый, агрессивный и нежный. Он сочетает в себе тупость и гениальность. Он сочетает в себе то, что нужно Нурлану. Нурлан ненавидит его. Всеми своими фибрами души. Нурлан не хочет отвечать, он хочет укусить больно и сжать слишком сильно в объятиях так, чтобы чужие рёбра затрещали и заболели. Лёха сильнее и физически, и морально. Его брови только чуть приподнимаются, когда Сабуров прячет лицо в изгибе шеи и рвано выдыхает, будто пытаясь сдержать свои чувства и всхлипы удовольствия и ненависти. На них двоих есть ненависть и любовь, потому что «братаны», «товарищи» и брошенные невпопад Лёхины слова («мой близкий», «ты ж мой хороший», «
ВАШ любимчик»).
Сабуров соткан из какой-то нерешительности по отношению к своему предмету вожделения, из красных полос на чужой спине и целых вселенных в светлых глазах. А потом Щербаков говорит то, чего казах слышать точно не хотел. Он бы уши закрыл, если бы знал, что будет произнесено в стенах гримёрки, но его руки сжимали плечи, впиваясь короткими ногтями в персиковую, чуть загорелую кожу. Сладостное мгновение закончилось на соприкосновении их губ и удивлённых глаз Нурлана.
— Люблю тебя.
Нурлан позорно сбегает, даже не пытаясь выяснить, что имел в виду Лёша. Да и тут выяснять нечего. Ему эти два слова жена шептала иногда, когда Сабуров слишком сильно сжимал хрупкое тело в руках, потому что ему пора уезжать ещё в один тур на много-много дней. Он сам эти слова никому не шептал, ведь его женщина и так знает это, а дети ещё слишком маленькие, чтобы акцентировать на этом внимание. Он их не шептал, потому что Лёха должен забыть о таких словах людям, с которыми он проводит больше, чем несколько дней в одном номере, когда его где-то там ждёт жена. Они оба изменщики. Или как там… «Лучше нет влагалища, чем очко товарища»? «Не пойман — не вор»?
Щербаков смотрит ему вслед, будто не понимая, что пошло не так в их отношениях. А потом до него доходит. Ведь в один день своей жизни ему кое-что стало понятно. И это что-то было совсем неутешительным. Он именно с тем, с кем хочет быть дома. И он именно там, где должен чувствовать себя, как дома.
***
Они стали чужими друг для друга. В один момент они потерялись на длинном пути, сошли в лес по тропе, которая обещала счастье и новые ощущения. По этой тропе они шли вместе, а потом Нурлан просто свернул в гущу леса, чтобы спрятаться от серых пронзительных глаз. Нурлан корил и себя, и Лёшу, потому что придурок. Потому, что и вправду тупой. И Нурлан ненавидит его. Ненавидел бы, если бы мог. Но вместо ненависти он чувствует, как в желудке, там где бабочки, крысы завелись. Они на свободу себе изнутри прогрызают ткани, мясо и кожу. Разрывают и съедают. И бабочек тоже они съели, ведь на их противных маленьких рыльцах можно заметить полупрозрачную пыльцу, что охватывает всегда большие крылышки. Такого быть не может. Не по отношению к Алексею. Такое может быть по отношению к жене. К детям. Этот придурковатый не должен занимать место его родных и любимых. Сабуров умалчивает о том, что «этот придурковатый» тоже стал его родным и любимым. Он умалчивает это у себя в мыслях и у себя в душе.
Вдали друг от друга они начинают прояснять, когда же их отношения стали такими тяжёлыми. Всё началось с первой встречи и закрытых глаз, когда ощущения в животе шептали, или кричали, что «не открывай глаза, только не сейчас». Ведь открыв их, они увидели друг друга в отражениях взглядов. Это было сложно признавать, когда на пальце у обоих обручальные кольца, а у детей их отчества. Никто из них не был изменником. И уж тем более геем. Просто так сложилось, что они стали чуть ближе. Чуть ближе, когда Лёша терялся в чужом лице при близком рассмотрении. Чуть ближе, когда Нурлан боялся сделать вздох, чтобы спугнуть наваждение, что окутывало их своим покрывалом из чувств, сожалений и сломанных пересказов историй гостей.
Они оказались сломанными. Сломленными и убитыми. На раскрытой ладони один сжимал своё сердце, второй — его душу. И это было до банального скучно. До банального больно, когда они отводили смущённые взгляды и пытались задержать дыхание, чтобы не сделать лишний вздох. Лишний вздох чужого тела.
И они снова встречаются. Не на шоу. Не на концерте. Не на какой-то попойке. Нурлан в своих руках сжимает талию жены, улыбаясь ей так, словно она — самое дорогое в его жизни. Так и есть. Длинные пальцы идеально ложатся на осиную талию. А взгляд тёмных глаз не может оторваться от её счастливого лица. Он её любит. Истинно. Как невозможно полюбить во второй раз. Невозможно испытать такое же чувство, ведь оно именно к ней. К ней одной. Но почему-то внутри Нурлан понимает, что это не так. Это точно не так. Нутро кричит об этом. Ему приходится оторвать взгляд от своей красивой жены, потому что его зовут. Перед ним стоит жена Щербакова.
Она улыбается им, показывая милые ямочки, и её глаза горят сотней огней. Она улыбается им и подходит ближе, что-то щебеча своим звонким голосом о том, что они давно не виделись, что какая же это неожиданная встреча. Жена Нурлана отвечает ей, тоже улыбается. А Сабуров не может вымолвить не слова, потому что если здесь жена Лёхи, то и сам он где-то недалеко. И Лёха не заставляет себя ждать, когда идёт к ним, вытирая руки о свои джинсы. Он вскидывает брови в удивлении, когда встречается взглядом с Нурланом, и пытается проглотить свои невразумительные слова. Он так и застывает с удивлённым выражением лица, пока его не берёт под руку жена, чтобы всё было точно в порядке.
Нурлан понимает, что не всё в порядке. Это видно по лицу Лёхи, который растеряно осматривает его и пытается выдавить жалкое подобие улыбки. У него никак это не получается, и Щербаков свободной рукой устало прикрывает глаза. С рук капли воды стекают по лицу, теряясь в вороте чёрной толстовки. Женщины продолжают о чём-то своём говорить, делиться последними новостями, пока они вдвоём пытаются сделать хоть что-то с так не вовремя нахлынувшими чувствами. Это всё из-за того, что они давно не виделись, сто процентов. Всё из-за этого, а не из-за того у Лёхи толстовка большая открывает вид на ключицы, покрытые красно-синими пятнами. И не потому, что Нурлан чуть закатал рукава синей рубашки, выставляя свои сильные руки, которыми сжимал шею Лёхи. Во рту сама собой набирается слюна. Им хочется наброситься друг на друга. Почувствовать те страстные прикосновения. Ощутить на своих губах чужие, чуть покусанные. С трудом Щербаков глотает вставший поперёк горла ком и касается кончиками пальцев руки жены, будто что-то напоминая. Через силу он улыбается ей в ответ. Через силу он пытается не сдаться под выразительным взглядом Сабурова. Лёха всегда отличался силой воли, но сейчас хотелось, чтобы этой силы воли не было.
— Ох, точно, нам пора, время совсем поджимает, — жена Щербакова виновато улыбается и машет на прощание ладонью, сразу переключая всё своё внимание на Лёшу, когда они обходят пару.
Щербаков на неё не обращает внимание. Он кратко поворачивает голову, чтобы через плечо глянуть на Нурлана. Затылком казах чувствует это. И он не хочет оборачивается, чтобы встретиться взглядом с светлыми глазами. Он не хочет. Так сильно не хочет, что чуть ли не до боли стискивает в своих руках талию жены. Так сильно не хочет, что прикусывает губы чуть ли не до крови.
Он не хочет.
Но почему-то оборачивается.
