Мой лучший друг Арчи Эндрюс

      Я сидел за барной стойкой в одном из самых дорогих ресторанов Ривердейла и то и дело поглядывал на двери. Да-да, вы не ослышались. В ресторане Ривердейла. После того, как я уехал отсюда, кто-то все таки отгрохал на площади торгово-развлекательный центр, смекнув, что это чуть ли не единственный способ задержать бегущих из города людей.       Граненое стекло под пальцами уже стало теплым. Я заказал напиток, но так к нему и не притронулся, сбитый с толку мыслью о том, что десять лет назад я и подумать не мог, что слова «я» и «дорогой» так запросто окажутся в одном предложении. Я смотрел за потоком прибывающих людей, с трудом узнавая в них бывших одноклассников.       Мне всегда казалось, что когда тебе тридцать, ты смотришь на мир уже совсем не так, как смотрел, будучи в старшей школе. Если сказать кратко, я предполагал, что человек к этому возрасту обрастает таким толстым панцирем из нажитых проблем и обязательств, что не способен больше испытывать тех юных бурлящих эмоций. Теперь я понял, что ошибался. Едва я переступил порог ресторана, меня охватило сильное волнение, словно я восемнадцатилетний вновь очутился в миллиметре от раскрытия запутанного преступления. И с каждой минутой волнение лишь нарастало. Я и сам не знал, что именно заставляет меня нервничать, или просто старательно сам от себя это скрывал. Впервые после окончания школы мне захотелось спрятаться от чужого для меня общества за растянутой серой шапкой.       Наконец, мой взгляд зацепился за девушку, вернее сказать, женщину, которую, в отличие от остальных, я узнал моментально. Все такая же худая, как и в старшей школе, но уже суховата, огненно-рыжие волосы собраны сзади в аккуратный пучок, что делало ее поразительно похожей на собственную мать. Мне показалось, что на мгновение все находящиеся в зале люди перестали разговаривать и посмотрели на вошедшую гостью. Шерил Блоссом даже одиннадцать лет спустя не утратила умения отнимать дар речи одним своим появлением. Она не раздумывая двинулась к барной стойке и вскользь прошлась по мне невидящим взглядом, но затем присмотрелась, и лицо ее вытянулось от удивления. Я не понял, что вызвало у нее такую реакцию. То ли мои аккуратно зачесанные гелем волосы, то ли подогнанный по размеру не самый дурной костюм. Шерил быстрым, но очень изящным шагом подошла ко мне и с легкой ухмылкой осмотрела меня с ног до головы.       – Форсайт!       Меня передернуло. Впервые из уст бывшей одноклассницы я услышал свое полное имя вместо детского прозвища.       – Шерил, – соблюдая формальность, я выдавил из себя улыбку.       – Твои романы просто чудесны! – не став размениваться на пустую болтовню, выпалила она. – Мой муж читает взахлеб. Да что там муж, весь Нью-Йорк читает. Кто бы мог подумать, что бродяжка Джагхед Джонс станет известным писателем?       Не дав мне ответить, она коротко дотронулась до моего плеча ручкой в черной перчатке, после чего развернулась и так же быстро удалилась прочь, оставляя за собой шлейф из удушающе сладкого аромата.       Черт возьми. Я отхлебнул из стакана теплый скотч, пытаясь проанализировать, что только что произошло, но мысли не складывались. Я сидел будто облитый ледяной водой из полного ведра, не понимая, польщен ли я первыми ее словами или уязвлен последними.       Наш разговор случился так внезапно, что я даже позабыл о том, чем был занят до него, поэтому тут же бросил взгляд на вход в зал, чтобы наверстать упущенное. Время близилось к шести, и стеклянные двери открывались все реже и реже. Все разбились по небольшим компаниям и собрались у стоящего посередине зала длинного стола, на котором стояли изысканные закуски. Я внимательно осмотрел помещение. Нет, я не мог ошибаться. Здесь до сих пор не было человека, которого я все это время и высматривал в толпе. В один момент я решил даже, что он вовсе не явится. Я посмотрел на наручные часы, твердо решив, что жду еще десять минут, а затем сваливаю с этого праздника жизни и забываю, что вообще когда-либо сюда приходил.       По странному стечению обстоятельств, именно в тот самый момент, когда я вылил в себя последние капли скотча и громко опустил массивный стакан на стол, в дверях показался тот, кого я ждал. Это был ты. Под руку с очаровательной невысокой блондинкой. Я замер в оцепенении и только сопроводил глазами милую пару, отчаянно сглатывая подступившее к горлу сердце. Я узнал тебя с первых секунд. Широкие плечи, уверенная выправка, лишь слегка поблекшая со школьных годов рыжина волос, на лице – легкая небритость, как неотъемлемый атрибут взрослой жизни. Ну и конечно же, женщина, ты ведь всегда был сердцеедом, и вряд ли когда-нибудь себе в этом изменишь.       – Арчи Эндрюс, – проговорил я одними губами, пробуя, какие эмоции вызовет у меня твое имя спустя одиннадцать лет.       Эффект оказался внезапным, но я ждал этого. Ждал так же сильно, как скрывал от себя то, что ты все еще занимаешь в моей жизни какое-то очень особенное место. В голову как вихрь ворвались воспоминания обо всем том, что мы пережили за самые лучшие и беззаботные годы нашей истории.              Отправной точкой повествования о двух людях чаще всего принято считать день, когда они встретили друг друга. Что касается нас, то я почему-то запомнил совсем другой день.       Нам по тринадцать, и мы сидим на песчаном островке меж камышей на берегу реки Свитуотер. Еще не знаем о приключениях, которые настигнут нас уже совсем скоро. Не знаем о ссорах и раздоре. Ничего не слышали о смерти.       Ты снимаешь футболку и задорно смотришь на меня, подбивая сделать то же и, наконец, искупаться.       – Ну же, Джаг! – стонешь ты. – Уже конец июля, а ты белый как мороженое. Нельзя же быть таким занудой, давай со мной!        Я сижу и хмурюсь, сдувая со лба черную челку.       – Арчи, ты ведь знаешь, я ненавижу загорать, – парирую я. Нагло вру, умалчивая о том, что просто до жути стесняюсь своего меняющегося тела.       Вдалеке слышатся визги. Трое девчонок из параллельного класса в цветастых купальниках тащат к воде надувной матрас. Народу на берегу полно: сегодня один из тех редких дней, когда течение на реке не такое бурное, и можно спокойно плавать.       Ты приосаниваешься.       – Видишь ту, посередине? Кристина.       Я смотрю на Кристину и не отмечаю в ней ровным счетом ничего особенного. Как и в двух других девчонках, ее подружках.       – Ты что, влюбился? – на всякий случай уточняю я.       – Да ну тебя, – ты толкаешь меня в плечо, но краснеешь и возразить не пытаешься. – Я пригласил ее завтра в кино. На боевик, представляешь? Отец убьет, если узнает, что мы смотрим взрослые фильмы.       – И что ты такого в ней нашел? Это же просто девчонка.       – А я просто мальчишка, – злишься ты, – так принято. Парни и девушки встречаются, ходят в парк развлечений, едят мороженое. Так было и будет всегда. Неужели тебе самому не хочется так же?       Я пожимаю плечами.       – Девчонки мне не нравятся.       Ты прыскаешь и смотришь на меня так, будто я только что сказал какую-то вселенскую глупость.       – Джаг, что ты такое говоришь? Ты что, «этот»? Голубой? – смеешься ты, за что получаешь от меня увесистый тычок в грудь.       – Парни мне тоже не нравятся, – спешу я исправить свою репутацию. – Мне хорошо и одному.       Ты смотришь на меня серьезно.       – Пойми, Джагхед, так не бывает, – ты говоришь очень строго, словно решил, что от твоих слов зависит мое дальнейшее благополучие. – Тебе обязательно должен кто-то нравиться. Так принято, и по-другому нельзя.       Твои слова оказали на меня действие, и я задумался. Что если и правда, я был каким-то неправильным, раз девчонкам предпочитал чтение детективов, которые захватывали меня с головой? Мысль о том, что со мной что-то не так, прошлась неприятным холодком по моей спине. До сих пор я мог припомнить только одного человека, ради которого я мог бросить даже самый увлекательный роман. Это был ты, мой лучший друг, Арчи Эндрюс.       – Мне нравишься ты, – без тени сомнения говорю я.       Ты секунду молчишь, озадаченный, но затем улыбаешься.       – Ты тоже мне нравишься, Джагхед. Ты всегда будешь моим лучшим другом.       Мы крепко обнимаемся. Но купаться с тобой в тот день я так и не иду.       До конца вечера я думаю о своем маленьком признании, еще до конца не осознавая, что я вложил в смысл сказанных мной слов. Но одно я запоминаю твердо: я больше не неправильный, раз мне нравишься ты.              Мои воспоминания внезапно прервало чье-то легкое прикосновение к моему локтю, и я обнаружил, что все это время неотрывно пялился на Арчи. Прикосновение повторилось.       – Джагхед?       Я обернулся. Передо мной стояла женщина со светлой стрижкой-каре, и улыбалась мне скромно, но искренне. Я всмотрелся в ее лицо. Большие красивые глаза, кажущиеся одновременно и счастливыми, и очень уставшими. У губ первые возрастные складки, наверное, она всем так улыбается, иначе объяснить это никак нельзя. Сначала я ее как будто не узнал, но затем вся картина – невероятно ласковый взгляд, педантично-аккуратная прическа, бежевый пуловер с воротничком, расшитый бусинами, сложилась у меня в голове в давно забытый образ.       – Бетти? – спросил я неуверенно.       Женщина кивнула. Было видно, что она мнётся, сомневаясь, можно ли меня обнять. Я сделал вид, что не заметил этого.       – Как ты поживаешь? – она мяла рукава своего свитера, не зная, куда деть руки. – Не жалеешь, что уехал из Ривердейла?       Этот вопрос вогнал меня в ступор. Я уже давно не испытывал ни малейшей привязанности к этому забытому Богом городку, по крайней мере, я себя в этом убеждал, и уж тем более не жалел, что когда-то его покинул.       – Боюсь, мой ответ тебя разочарует, – я неловко повел плечами. – В этом тоскливом городе ни у кого из нас не было шанса на нормальную жизнь.       – А я вот рада, что осталась, – Бетти еще пуще затеребила рукав, и я тут же понял, что сморозил ужасную глупость.       – Бетти, прости, я не это имел в виду!       – Все нормально, я понимаю, – она опустила глаза. – Твои амбиции требовали чего-то большего, чем тихая жизнь в провинциальном городке.       Между нами повисла пауза, и я взглянул через ее плечо на компанию у стола, тут же выбирая из нее глазами твою рыжеволосую макушку. Признаться честно, я не мог думать ни о ком другом, и не был расположен к беседе, даже с таким чудесным человеком, как Бетти.       – Может быть, сходим куда-то после встречи? Посидим, как раньше, – ее глаза загорелись, но поза все еще выражала неуверенность.       Нет, только не это. Я понимал, что у меня нет ни малейшего желания проводить время с девушкой, которая была мне когда-то куда большим, чем просто школьной подругой. Еще я понимал, что если откажу ей, то буду винить себя в этом до конца своих дней.       – Да, конечно, сходим, – кивнул я и соскочил с барного стула, собираясь как можно скорее скрыться от тянущей меня в пропасть нежеланных воспоминаний Элизабет Купер. – Извини, мне нужно отойти.       Не удосужившись даже выдумать причину, я вылетел из стеклянных дверей ресторана и спустился по мраморной лестнице в вестибюль, вытирая испарину со лба. Выбравшись на улицу, я с облегчением закурил.       Элизабет Купер. Несостоявшаяся любовь всей моей жизни. Все, что нас теперь связывает – мое старое, давно забытое чувство вины перед ней, и ничего кроме.       Так или иначе, Бетти Купер является неотъемлемой частью нашей с тобой истории, и не упомянуть ее означало бы забыть, как вовремя она очутилась в тот нелегкий период в мой жизни.              Мне семнадцать, когда я во второй раз лишаюсь дома. В прямом смысле этого слова. Кинотеатр «Твайлайт», в котором я жил последние несколько месяцев, собираются стереть с лица земли. Прошло не так много времени с того, что я называл первым разом – моя мать ушла от отца, устав от его постоянных запоев, и забрала с собой мою младшую сестру, чтобы начать новую жизнь подальше от этого проклятого города. Так я лишаюсь не только своей семьи, но и жилища, что, знаете ли, становится большим ударом для подростка, даже такого закаленного, как я.       Окончательно разочаровавшись в людях, я иду вразнос и прекращаю свои честные попытки оставаться нормальным человеком. Выпиваю, лезу в драки, забываю ходить на уроки. Как сказал бы директор Уэзерби – распустился.       Возможно, моя история закончилась бы куда быстрее и куда более печально, если бы однажды ты не нашел мою жалкую ночлежку в школьной кладовке и не предложил пожить у тебя, пока я не найду себе более подходящее жилье. Ты ведь знал, что я не смог бы отказаться. Даже несмотря на то, что в последнее время мы были слишком заняты своими проблемами, чтобы вспоминать о нашей дружбе, все равно не смог бы.       Именно в тот вечер, лежа на матрасе на полу твоей комнаты и вглядываясь в блики фонаря на черном потолке, я впервые вспоминаю о своем наивном детском признании. От мысли о нем у меня по коже пробегают мурашки. Я поворачиваю голову в твою сторону. Твои глаза закрыты. Умаявшись за день, ты спишь, уютно засунув ладони под подушку.       – Арчи.       Твое имя срывается у меня с губ быстрее, чем я успеваю подумать, что будить тебя, наверное, не следует. Ты на удивление быстро открываешь глаза и фокусируешься на моем лице.       – Чего тебе, Джаг?       Я приподнимаюсь на локтях.       – Помнишь, когда нам было по тринадцать, я сказал тебе, что ты мне... нравишься?       Ты улыбаешься. То ли от воспоминаний, то ли потешаясь над моей глупой непосредственностью. Я это вижу и смущаюсь, жалея, что новая для меня обстановка заставила меня разоткровенничаться.       – Помню, – ты продолжаешь улыбаться. – Я тогда еще, кажется, был влюблен в девчонку из параллельного класса. Как ее звали...       – Кристина.       – Точно, Кристина, – ты какое-то время молчишь, наверное, припоминая детали того дня. – А почему ты спросил?       В этот самый момент я клянусь себе, что ни за что не назову тебе настоящей причины. Отчасти потому, что сам до конца ее не осознаю.       – Да так, – я перевожу взгляд в потолок, – просто вспомнились времена, когда в Ривердейле все было спокойно. Мы были наивными детьми и не знали, что в жизни может случиться такое дерьмо.       Я не сомневаюсь ни секунды, что ты не веришь мне, потому что спустя минуту ты говоришь:       – Хочешь совет, Джаг?       – Ну? – с интересом я еще больше подтягиваюсь на локтях.       – Присмотрись к Бетти. Думаю, что ты ей нравишься.       От твоих слов у меня внутри что-то ухает, но я не подаю вида, а только испускаю нервный смешок и падаю обратно на матрас.       – Знаешь, ты последний человек, от которого я хотел бы услышать подобный совет, Арчи Эндрюс.       – Знаю, – зачем-то говоришь ты тихо, а после вовсе замолкаешь.       Я же не могу уснуть до самого утра, даже не подозревая, что скоро моя жизнь войдет в крутой поворот.              С нашего разговора проходит неделя, и я почти о нем забываю, пытаясь забить себе голову рутиной. Снова берусь за свой роман, исправно хожу на уроки. К тебе домой прихожу только спать, поздно ночью, чтобы лишний раз не напоминать себе о том недоразумении. Начинаю думать, что жизнь, наконец-то, начинает понемногу налаживаться. Тогда я еще не знаю, что буквально за углом меня ждет день, который на корню разрушит стены, что я так бережно строил все это время.       В тот день с самого начала все идет наперекосяк. Не буду описывать все злоключения, с которыми мне пришлось столкнуться в школе, потому что они покажутся сущей мелочью по сравнению с тем, что произошло после. Если опустить детали, на пути домой мне досталось от шалопаев из местной банды, которым в тот вечер было просто жизненно необходимо найти себе развлечение, чтобы подавить скуку. И по несчастливой случайности, этим развлечением для них оказался я. Бьют меня долго, но по итогу не отбирают даже чертов мобильник, видимо считая мое избиение исключительно делом принципа, а не средством наживы. Я и сам не знаю, зачем ввязался в эту драку, а не удрал, но зато уяснил, что иногда лучше быть целым, чем гордым.       Я помню, как лежу на мокром асфальте и отплевываюсь кровью, пытаясь навскидку определить, не сломаны ли пальцы, и думаю, что в таком виде ни в коем случае нельзя приходить к тебе домой. Но выбора, как мне кажется, у меня нет, и это – моя первая ошибка.       Я хорошо помню твое лицо, когда я вваливаюсь на порог твоей комнаты в изорванной джинсовке и тут же сползаю на пол, но не из-за того, что мне больно, а потому, что ноги подкашиваются от адреналина.       – Джагхед, черт побери! Ты ранен? – ты бросаешься мне навстречу и подхватываешь под локти. – Я сейчас позову отца!       – Нет, не надо отца, – из последних сил сопротивляюсь я. Меньше всего мне сейчас хочется слушать нотации мистера Эндрюса, который в лучшем случае заявит в полицию, а в худшем – позвонит моему собственному отцу.       – Что с тобой произошло? – ты стягиваешь с меня куртку и смотришь ее на просвет из окна, чтобы оценить, сколько я потерял крови.       – Встретил каких-то придурков из Саутсайда. Кричали гадости о моем отце, ну и потом... – я кашляю, задыхаюсь и замолкаю.       – Я их убью, – цедишь ты, а затем заботливо подставляешь мне плечо. – Идти можешь? – я киваю. – Пойдем, я отведу тебя в ванную, а сам принесу мазь и бинты.       Мы кое-как ковыляем до ванной на втором этаже и я впервые разглядываю свое разукрашенное лицо, щурясь от непривычно яркого света. Из тяжкого, у меня разбита нижняя губа и царапина слева на лбу. Остальное – просто синяки. Заживут как на собаке. Я умываю перепачканное кровью лицо, наблюдая, как розоватые потоки исчезают в сливе раковины. Когда я возвращаюсь назад, ты уже сидишь на кровати, и на коленях у тебя толстый моток бинта, тюбик с заживляющей мазью и еще какая-то ерунда. Не дожидаясь, пока ты начнешь меня уговаривать, я сажусь рядом и покорно жду твоих действий. От тебя так и веет жаром, но я списываю все на то, что я сильно ударился головой. Ты не задаешь лишних вопросов и смачиваешь вату какой-то жидкостью, после чего прикладываешь к моему лбу.       – Ай! – рефлекторно отстраняюсь, но тут же возвращаюсь обратно.       Все идет хорошо, пока я не смотрю на твое лицо, которое находится слишком близко от моего. В комнате горит ночник, но ты с трудом видишь, что происходит у тебя под носом, и я уповаю на этот сумрак. Молюсь, чтобы ты не заметил, как вздымается моя грудная клетка от недостатка воздуха. Как на моей коже появляются мурашки от холодного и шершавого прикосновения ваты. Как вздрагивает в районе солнечного сплетения моя футболка, словно сердце вот-вот вырвется через ребра на свободу и отделится от моего тела. Это настолько новые и неизвестные для меня ощущения, что я утопаю в них, не имея ни единого шанса на спасение.       – Джаг, ты дрожишь, – вдруг говоришь ты непривычно низким для меня голосом, не считая нужным даже поменять позу.       – Не дрожу, – возражаю, продолжая бесцеремонно пялиться тебе в глаза.       – Я принесу плед, – но вопреки своим словам почему-то тянешься вперед и влажно дотрагиваешься до моих губ своими.       В первое мгновение мое сердце перестает биться. Во второе – начинает скакать в груди с удвоенной скоростью. Я хватаюсь ладонью за твою шею и позволяю тебе единолично завладеть моим языком, и это – моя вторая ошибка. Ты прижимаешь меня к себе так, словно я последний человек на этой земле, а я собираюсь сказать тебе о том, как люблю тебя, но в последний момент иду на попятную. Твои волосы густые и мягкие, а щеки пахнут пеной для бритья и мятной жвачкой, и это лучшее, что я чувствовал в своей жизни. Мы забываем о ходе времени, но вскоре оно плавно возвращается в наши жизни, обозначая конец этой маленькой мимолетной слабости. А я себя ощущаю таким по-глупому счастливым, что ни секунды не думаю о том, что между нами могло быть что-то большее, чем просто поцелуй, и наслаждаюсь его послевкусием до последней капли.       Ты молча заканчиваешь начатые процедуры, и мы так же молча укладываемся каждый на свою постель. Ты выглядишь потерянным, а я боюсь лишний раз вздохнуть, словно одно неосторожное движение способно разрушить мое крошечное счастье.       Когда на следующий день мы почти не разговариваем, мне не приходит в голову ничего другого, как винить в этом себя. Когда еще через пару дней я вижу тебя в кабинете музыки с твоей учительницей, мисс Гранди, я разбиваю в кровь кулаки о стену в школьном туалете и в тот же день решаю переехать домой к отцу. Когда я стараюсь забыть о том, что ты со мной сделал, мне не становится легче, и я не придумываю ничего лучше, чем начать встречаться со своей школьной подругой, Бетти Купер. Ты был прав, я нравился ей, и, возможно, сейчас для меня не было лучшего лекарства, чем тоже прикипеть к кому-то. Лекарства от неизлечимой болезни, имя которой чертов Арчи Эндрюс.              Я очнулся от того, что уголек от сигареты обжег мне пальцы, и обнаружил себя посреди площади, на которой ровным слоем лежали огни новенького развлекательного центра. Я затушил окурок и нехотя побрел к главному входу, параллельно соображая, что мне никак нельзя возвращаться в зал. До меня медленно начинало доходить, что я совершил огромную ошибку, приехав сюда. И еще одну, когда подумал, будто решусь подойти и заговорить с тобой как прежде. Ко мне внезапно вернулось то самое чувство, которое когда-то и прогнало меня из Ривердейла. Чувство, что я не принадлежу этому месту. Что я здесь как рыбешка, выброшенная из моря на песок. Мне был чужим этот город, были чужими эти люди, но какая-то непреодолимая сила не давала мне прямо сейчас развернуться, добраться до парковки и укатить прочь по скоростному шоссе, забыв все как страшный сон. Я стоял как болван перед дверью, не в силах сдвинуться с места, и молился, чтобы в здание ударила молния. Или случился торнадо, пошел метеоритный дождь, произошло стихийное бедствие. Что угодно, что решило бы все мои проблемы одним щелчком, избавив меня от необходимости быть взрослым.       Метеоритный дождь, конечно, не пошел, но высшие силы все же послали мне стихийное бедствие, принявшее форму человека, который вылетел из дверей и едва не сбил меня с ног, когда я стоял и ждал ответа от вселенной.       – Осторожнее! – хотел было крикнуть я, но поднял глаза и осекся.       Передо мной стоял ты. Взъерошенный, злой. Белая рубашка на груди была распахнута и липла к коже от воды. Сверху же не было даже пальто, хотя на улице, вообще-то, не лето. Слишком занятый своими мыслями, чтобы смотреть по сторонам, ты попытался достать из кармана брюк сигареты, но плохо управлялся с руками. Твои пальцы дрожали, а грудь тяжело вздымалась, и я попытался угадать, что же с тобой произошло. Подрался? Узнал дурные новости? Я с трудом заставил себя превратиться из мраморной статуи обратно в человека и осторожно спросил:       – Арчи Эндрюс?       – Я не даю автографы, – раздраженно отмахнулся ты, даже не удосужившись взглянуть, кто с тобой разговаривает.       Я усмехнулся сам себе, внезапно поняв, что ровным счетом ничего о тебе не знаю. Я ведь не заставил себя даже подписаться на тебя в Фейсбуке, чтобы узнать, не стал ли мой школьный товарищ рок-звездой или известным боксером.       – Я тоже, – улыбнулся я и протянул тебе сигарету.       Удивившись, ты прекратил борьбу с собственными карманами и медленно протянул руку к сигарете, так же медленно, как поднял на меня свое лицо, словно начав о чем-то догадываться.       – Джаг? – ты уставился на меня, и на секунду я увидел перед собой восемнадцатилетнего мальчишку, моего лучшего друга Арчи Эндрюса.       – Это я, – кивнул, не в силах сдерживать на губах улыбку.       Ты испустил истерический смешок и еще больше стушевался, не зная, с чего в таких случаях обычно начинают разговор.       – Ты... ты изменился. Волосы, костюм, – ты быстро оглядел меня с ног до головы, и я прочел в твоих глазах восхищение.       – Да, костюм, – промямлил я и спрятал глаза.       Два взрослых мужика, мы мялись как подростки, впервые пришедшие на свидание друг с другом. Чтобы сгладить неловкость, я протянул тебе зажигалку, и мы закурили вместе, избавляя себя на несколько секунд от необходимости подбирать слова.       Я не сводил глаз с мокрого розоватого пятна на твоей рубашке, но спросить не решался, понимая, что оно неразрывно связано с причиной, по которой минуту назад тебя трясло от злости.       – Столько воспоминаний связано с этим городом, – я выпустил струйку дыма и посмотрел наверх. – Так странно было вернуться сюда и обнаружить, что за десяток лет Ривердейл совсем не изменился.       – Я был уверен, что ты не приедешь, – задумчиво протянул ты. – Ты ведь никогда по-настоящему не любил это место.       – И то верно, – отозвался я. – Я тоже был в этом уверен.       Ты помолчал, докуривая, а затем спросил:       – Зачем ты тогда приехал, Джагхед?        Я вспомнил, что ты когда-то уже спрашивал у меня нечто подобное, и в тот раз разговор не закончился ничем хорошим, потому просто промолчал. Нам обоим было совсем не обязательно знать, что все в своей жизни я делал ради тебя.              Если в конце прошлой истории читателям показалось, что это был конец нашей с тобой дружбы, то они были правы и заблуждались одновременно. Это был определенно конец нашей дружбы, потому что после того, что произошло между нами в ту злополучную ночь, у меня язык не поворачивался назвать тебя своим другом. Но это был не конец нашего совместного пути, извилистого и запутанного, но такого увлекательного. Было много всего с тех пор, и плохого, и хорошего. Иногда мне казалось, что мы с тобой продолжаем общаться только потому, что нам самим интересно, чем же вся эта чертовщина между нами закончится. А пока, в середине этой дороги, я принял для себя решение просто присматривать за тобой. Быть тебе другом, наставником, мягкой жилеткой – кем угодно, кто бы тебе в тот момент ни понадобился. Кто-то назовет меня глупцом – возможно. Я бы и сам был среди этих умников, если бы не знал, что ты был тем самым человеком, в чьи руки я без сомнения готов был вверить свою жизнь.              Судьба вновь дает нам время годом позже, когда мы оказываемся в десятках километров от родного Ривердейла, бредущие вдвоем по дороге, из ценного имея при себе только баул тряпья и немного еды. Скажи мне кто в самом начале, что мы будем бежать от сумасшедшего папаши твоей девушки, который вздумает тебя убить, я назвал бы этого человека фантазером. Но это не фантазия, а самая настоящая реальность – осознаю я, когда мы стоим вдвоем на первой междугородной станции, и ты звонишь со стационарного телефона, чтобы попрощаться с Вероникой. Я отчетливо помню, как утешительно хлопаю тебя по спине, когда ты вешаешь трубку, но отчего-то не испытываю к тебе никакой жалости. Возможно, я уже настолько очерствел за все то время, когда ты предпочитал мне пусть и чужих тебе, но доступных девчонок, что больше вообще не испытывал эмоций. Или же я просто давно в своих мыслях присвоил тебя себе и считал ваше расставание не чем иным, как восстановлением вселенской справедливости. Я знал, что ты будешь скучать по Веронике, но разве же это имело какое-то значение, когда мы были так далеко от всего остального мира вдвоем?       – Помнишь, как-то давно мы хотели уехать в Калифорнию? – спрашиваешь ты, когда мы шагаем по полю свежескошенной травы. – Только ты и я, и никого больше.       Я молча киваю, но не признаюсь, что хочу этого до сих пор. Мне кажется, что это наше небольшое путешествие могло бы стать неплохой репетицией, если опустить тот момент, что сейчас мы спасаем твою задницу от местного дона Корлеоне, который не гнушается никакими средствами, лишь бы убрать тебя со своего пути. В остальном наш поход ничем не отличается от авантюры двух старых друзей: мы проходим несколько десятков километров в день, не имеем ни гроша в кармане, ночуем где придется, и мы абсолютно счастливы.       В один из дней ты внезапно берешь меня за руку, когда после полудня мы сидим на деревянном заборе и жуем хот-доги, добытые в придорожной забегаловке, и говоришь:       – Спасибо тебе, Джаг. Я не знаю, что бы я делал и где бы сейчас был, если бы рядом не было тебя. Ты столько раз спасал мне жизнь, что я, наверное, до конца своих дней теперь перед тобой в долгу. И прости, что я порой был с тобой таким придурком. Я все еще считаю тебя своим лучшим другом и никогда не хотел, чтобы тебе из-за меня было больно.       От такого экспромта у меня глаза лезут на лоб, но я только усмехаюсь и засовываю в рот булку, не показывая ни единым мускулом, что внутри у меня происходит буря.       – Извинения приняты, – дожевав, киваю я и аккуратно вынимаю свою руку из твоей. И совсем не нужно тебе знать, что я давно уже тебя за все простил.       Следующие несколько дней я честно живу с мыслью, что это самое лучшее время в моей жизни. До тех самых пор, пока ночью в ангаре нас не настигают призраки прошлого в виде трех бандитов, посланных твоим несостоявшимся тестем. У меня до сих пор мурашки по коже, когда думаю о том, что могло бы случиться, спи я чуть менее чутко.       Понимая, что на моих плечах сейчас лежит ответственность за жизни нас обоих, я не придумываю ничего лучше, чем отправиться вдвоем в Толедо, просить помощи у последнего близкого мне человека – моей матери. Я не испытываю никаких иллюзий относительно Глэдис Джонс, потому что знаю, что почти всю свою жизнь она состояла в различных по степени законности бандах, да и образцовой матерью никогда не была. По счастливому стечению обстоятельств, именно эти пункты ее биографии сейчас могли сослужить нам хорошую службу.       Мы приходим в Толедо вечером следующего дня, изнуренные и голодные, едва стоящие на ногах. Оба мечтаем о горячем ужине и теплой постели, но больше всего – о давно забытом чувстве безопасности.       Я не видел свою мать несколько лет, но отчего-то не чувствую в себе душевного порыва обнять ее, когда она выходит из своего трейлера, чтобы открыть нам ворота.       – Джагхед, как ты вырос, – с улыбкой говорит Глэдис и треплет меня по волосам, но я не вижу в ее действиях ничего, кроме желания следовать формальной необходимости. – Арчи, рада тебя видеть, – обращается она уже к тебе, осматривая твои мускулы.       – Добрый вечер, миссис Джонс.       – Это так здорово, что вы двое наконец вместе, – она осматривает нас хитрым взглядом, – я всегда знала что между вами что-то есть.       От этих слов мы оба густо краснеем, а мой желудок подбирается к горлу.       – Что ты, мама, мы просто друзья, – спешу разубедить я Глэдис.       – Джагхед мне как брат, и ничего больше, – уверенно поддакиваешь ты, и эти слова звучат из твоих уст особенно нелепо, если знать, что два часа спустя ты будешь трахать меня в трейлере на моей кровати, пока все домочадцы спят.       Мы принимаем холодный душ и ужинаем, смакуя каждый кусочек. Сейчас любая еда кажется деликатесом, потому что мы уже давно не ели ничего лучше полежавшей булки из киоска на автозаправке. Темнеет поздно, но мы настолько устали, что готовы уснуть в любом месте и в любой позе, поэтому просто счастливы, когда Глэдис объявляет, что пора отправляться ко сну. Наши кровати в соседних трейлерах, и я чувствую себя неуютно оттого, что мы впервые за несколько дней спим порознь. Я почти уже проваливаюсь в негу, когда краем сознания слышу едва различимый стук, а когда прихожу в себя, то понимаю, что кто-то стучит в тонкую металлическую дверь моей комнаты.       На пороге стоишь ты в одной футболке и шортах, приплясывая от ночной прохлады, а я спросонья не сразу соображаю, что нужно впустить тебя внутрь.       Ты садишься на краешек моей кровати и я чувствую твое беспокойство так же отчетливо, как вижу тебя сейчас перед собой. Возможно, оно и к лучшему, что я пока не знаю, что ты уже принял самое важное для тебя решение, и теперь просто пришел со мной попрощаться.       – Что-то не спится, – говоришь ты, поежившись, и я понимаю, что дрожишь ты не от холода.       – Попробуй подумать о чем-нибудь хорошем, – сдуру предлагаю я.       – О чем хорошем, Джаг, о чем? – в твоем голосе истерические нотки. – Я думал, что все плохое позади, но теперь мне кажется, что моя жизнь рушится, и со мной больше ничто не будет хорошо.       – Послушай, Арчи, – я стараюсь говорить как можно более серьезно, но в горле стоит плотный соленый ком, – я тебе обещаю, что все будет хорошо. Я никогда не позволю случиться с тобой ничему плохому. Пока я рядом...        – А почему ты рядом, Джаг? – спрашиваешь ты с вызовом, как будто заранее знаешь, что я тебе отвечу.       – Потому что ты мой лучший друг, – еле лепечу я, осознавая, что любая неровность в голосе сейчас выдаст мою ложь.       – Ты врешь мне, – ты разворачиваешься ко мне, и выглядишь так, будто вот-вот сорвешься.       – Я никогда бы...       – Прекрати врать мне, Джагхед! – кричишь ты и хватаешь меня за грудки, все ближе подбираясь к грани, когда мы оба уже не сможем себя контролировать.       Я уверен, что ты ударишь меня, если я тебя сейчас поцелую, но наперекор моим ожиданиям ты хватаешь мои губы с такой жаждой, что мой мир переворачивается с ног на голову. Ты пробираешься руками под мою футболку, и я тянусь за каждым твоим прикосновением, словно боюсь упустить. Я до сих пор не верю, что оставляю у тебя на шее влажные дорожки, теряя рассудок от такого простого, но возбуждающего запаха кожи, впервые могу без зазрения совести огладить твой идеальный живот руками, и больше не притворяться, что не хотел этого уже очень давно. Мы не стесняемся тяжелого дыхания и тихих стонов, добираясь ладонями до самых сокровенных частей тел друг друга. Я запрокидываю голову и открываю рот, когда ты дрочишь мне, оставляя губами бордовые следы у меня на шее. Я думаю, что сойду с ума, когда ты лежишь на мне сверху и ритмично вжимаешь меня своим весом в хрупкую деревянную кушетку. Я кончаю, когда ты на самой вершине шепчешь мое имя, и думаю, что ничего безумнее со мной в жизни уже не произойдет.       После того, как буря между нами утихает, мы лежим и молчим каждый о своем. Я о том, что больше всего на свете хочу, чтобы этот момент никогда не заканчивался, а ты – о том, что уже знаешь, что он последний.       Ты нащупываешь под одеялом мою руку и говоришь:       – Джаг, я решил продолжить свой путь в одиночку. Я долго над этим думал и понял, что так продолжаться больше не может.       – Что продолжаться не может? – спрашиваю я на автомате, все еще не осознавая истинный смысл твоих слов.       – Я больше не могу подвергать опасности тех, кто мне дорог. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня, Джагхед.       Я умом понимаю, что ты прав, как и догадываюсь, что на самом деле ты хочешь до меня донести, но в голове издыхая бьется только одна мысль: мы больше не сможем быть вместе, возможно, даже никогда.       На следующее утро в Толедо приезжает твой отец, которому сообщил о своем решении той же ночью, чтобы отдать тебе свой пикап и воссоединить тебя с твоим любимым псом Вегасом. Чтобы попрощаться.       Мы с моей матерью и сестрой стоим у трейлера и наблюдаем душераздирающую картину прощания, но я готов поспорить, что никто так остро не чувствует важность этого момента, как ее чувствую я. Ты жмешь мистеру Эндрюсу руку и подходишь ко мне, показывая взглядом, что теперь моя очередь.       – Мы с Джагхедом хотели бы поговорить наедине, – сообщаешь ты присутствующим, и я бреду за тобой на ватных ногах за трейлер, надеясь, что прямо сейчас земля подо мной разверзнется, а время остановится, и мы никогда не дойдем до точки, где скажем друг другу наши последние слова.       Но ничего подобного не происходит. Мы оказываемся за железным фургончиком, и едва остаемся наедине, ты хватаешь меня и целуешь, прижимая всем весом к холодной стене. Я с упоением целую в ответ, говоря тебе каждым своим движением все то, что не решался сказать словами.       – Джаг, ты ведь понимаешь, что мы не сможем быть вместе, – говоришь ты, отрываясь от моих губ, но все еще сжимая мое лицо ладонями.       Я отчаянно мотаю головой, не желая признавать очевидного.       – В Ривердейле тебя ждет Бетти, а я, а я...       Мы прижимаемся друг к другу лбами.       – Все будет хорошо, я обещаю. Ты вернешься в Ривердейл, закончишь школу, и все будет как прежде, – повторяю я как мантру дрожащими губами, а ты киваешь, хотя мы оба понимаем, что как прежде уже не будет никогда.       – Спасибо тебе за все.       Мы крепко обнимаемся, а я думаю, что лучшего момента, чтобы сказать тебе, как я тебя люблю, уже не будет, но с моих губ не слетает ни единого слова.       Мы выходим из-за фургончика, тщательно вытерев с лица слезы, и ты садишься в свой пикап и уезжаешь, в последний раз чиркнув взглядом по всем тем, кого через мгновение ты оставишь позади. Я смотрю вслед, пока твой автомобиль не исчезает за поворотом, а после молча укрываюсь в трейлере и ничком падаю на не заправленную с ночи кровать.       В этот момент я уже точно знаю, что больше никогда не вернусь к Бетти. Как и знаю, что уеду из Ривердейла на следующий же день, как закончу школу. Не буду вас томить и скажу наперед: этим двум вещам суждено было сбыться.       Мы битый час сидели на площади перед торговым центром и говорили без остановки, выкуривая сигарету за сигаретой. Как в старые времена, поставив ботинки на сиденье скамейки, а сами удобно устроившись на спинке. Так я узнал, что школу ты так и не закончил, но зато сколотил группу и целых пять лет подряд выступал с ней по всем Соединенным Штатам, заработав на свой собственный дом. Затем встретил девушку и женился, спустя три года развелся, так и не успев заиметь детей, а теперь работаешь музыкальным продюсером, параллельно получая комиссионные со своих старых пластинок. А еще, что нашей встрече мы обязаны твоей чокнутой подружке Марше, теперь уже, наверное, бывшей, которая вылила тебе на рубашку бокал вина, когда ты заговорил с Этель Маггс.       – А что насчет тебя, Джагхед? – ты ловко бросил окурок и попал в стоящую поодаль мусорную корзину.       – Моя жизнь и вполовину столь не увлекательна, как твоя. Я закончил колледж и практически сразу издал один из своих школьных романов, за который получил сто пятьдесят баксов, – усмехнулся я. – Сейчас дела идут немного лучше. У меня есть несколько удачных детективов, благодаря которым я могу спокойно работать над новыми книгами.       Я скромно умолчал о трех своих бестселлерах, которые пару лет назад произвели в штатах абсолютный фурор, ведь знал, что ты никогда особо не увлекался литературой.       – Наверное, твои жена и дети ужасно гордятся тобой, – задумчиво сказал ты.       – О, нет-нет, детей у меня нет, – поспешил оправдаться я. – И я не женат.       Ты посмотрел на меня с выражением искреннего удивления, а я неловко потупил взгляд. Мне было стыдно признаться, что за все это время я ни разу не имел серьезных отношений. Спал с несколькими женщинами, но больше для удовлетворения естественных потребностей, или когда понимал, что моей популярности достаточно, чтобы заполучить в свою постель практически любую любопытную читательницу. О парнях речи и вовсе не шло. После тебя я не смог бы прикоснуться ни к одному другому мужчине, даже если бы очень захотел.       Ты сразу не ответил, и я заметил, что по твоим плечам идет легкая дрожь, когда вдруг вспомнил, что на улице неуверенный плюс, а ты все еще сидишь в одной тонкой рубашке. Я молча снял с себя пиджак и набросил на твои плечи, проигнорировав твои неубедительные попытки отказаться. Ты мимолетно улыбнулся мне с благодарностью.       – Я видел сегодня Бетти, – сказал ты после паузы. – Если честно, я был уверен, что вы женитесь после школы. Вы выглядели такими счастливыми.       – С Бетти я расстался практически сразу, как вернулся... – я запнулся, не уверенный, что ты понимаешь, о чем идет речь, но ты кивнул, рассеивая мои сомнения.       – Что между вами произошло?       – Ничего, – я пожал плечами. – Просто в один момент понял, что наши пути разошлись.       С этими словами мое сердце перевернулось от возмущения, непрозрачно намекая мне, что я слукавил.       – Но ты ведь любил ее?       Я молча, уставившись в пустоту перед собой, покачал головой. В горле встрял хорошо знакомый мне ком, который я никак не мог проглотить.       – Иногда я думаю о том, сколько всего я сделал бы тогда по-другому, – вдруг начал ты. – Никогда бы не целовал Веронику в той закрытой комнате, не бросал бы занятия музыкой...       – Или написал бы мне хотя бы пару чертовых слов после того, как уехал из Толедо, – я посмотрел на тебя с плохо скрываемой обидой.       – Джаг...       Ты опешил от моего напора и не нашелся, что ответить.       – А я ведь ждал, – я сжал кулаки, – ждал, когда мой лучший друг Арчи Эндрюс вспомнит обо мне, но так и не дождался.       Вместо ответа ты взял меня пальцами за подбородок и развернул к себе, оставляя на уголке моих губ поцелуй.       – Я не твой лучший друг, Джагхед Джонс. И никогда им не был, – тихо сказал ты, обдавая меня легким флером своего одеколона и едва слышным запахом выгоревшего табака.       Ни секунды не думая о том, чтобы дать обиде взять над собой верх, я потянулся и углубил поцелуй, не размышляя ни о последствиях, ни об упущенном времени.       Мы оторвались друг от друга и еще несколько минут сидели молча, обдумывая, что же между нами только что произошло.       – Я расстался с Бетти Купер потому, что любил тебя, – наконец, сказал я. – И с тех пор ничего не изменилось.       Ты молча стянул с себя мой пиджак и накинул его мне на спину.       – Поехали отсюда, а, – ты помог мне слезть с лавки и приобнял меня за плечо. – Покажу тебе Калифорнию.       Мы шли в кромешной тьме по большой дороге, и нас в этом мире было только двое: я и мой лучший друг Арчи Эндрюс.